Как обычно, воспоминание о Никите отозвалось в ней болью. Наталья сердито усмехнулась: вот уж кстати! Она стояла на площадке перед дверью с цифрой 4, обхватив плечи, словно в буквальном смысле брала себя в руки. Кто бы знал, как не хочется ей идти сюда! Но не идти нельзя.
Она нажала на кнопку звонка, но открыли еще прежде, чем звонок зазвучал. Наталья слегка отпрянула, тем более что перед ней оказался незнакомый мужчина.
– Здра… – начала было Наталья, но этот человек, низко нагнув темноволосую голову, словно пряча лицо, стремительно прошел мимо. В прихожей было темно и тихо. Анненская гостя почему-то не провожала, ее будто бы и вообще не было, и Наталья, слегка встревожившись, вошла. Миновав неуютный коридор с захламленной вешалкой и мельком взглянув в кухню, она остановилась у входа в полупустую, очень неуютную, хотя и чисто прибранную комнату.
У окна, спиной к ней, все в том же, уже виденном Натальей, некрасивом платье из красивого бледного шелка, стояла Анненская, очевидно, глядя вслед ушедшему. Она была босая, круглые налитые плечи поникли.
Анненская, почувствовав чье-то присутствие, обернулась. Ее лицо, которое Наталья помнила неподвижно-недобрым, сейчас имело жалкое и обескураженное выражение.
– Тебе чего? – спросила Анненская слабым голосом.
– Зашла узнать, как дела у Димы.
– Он уехал, – вяло ответила Анненская. – На рыбалку.
Так… Теперь надо было спросить, куда именно уехал Дима, но Наталья испугалась, что прямой вопрос прозвучит неестественно, спугнет откровенность Анненской, и замешкалась.
– Давай, ври! Димка тебе нужен! Ты за Долининым следила, знаю я тебя! – Анненская зло ткнула пальцем в сторону окна. – Вычислили, да? Где, с кем… Вроде того, что он бабу свою гулящую пришил, а теперь сам шляется к любовнице, так, что ли? Или, чего уж проще, вдвоем то дело сделали?
Наталья с удивлением поняла, что здесь только что был муж Долининой. Но зачем? Ладно, пока важнее другое.
– Вы ошибаетесь, Тамара Владимировна. Меня интересует Дима.
– Что там опять случилось?
– Он нам очень нужен. Пока еще ничего не произошло, но может произойти. Его надо найти, и поскорее.
– Да он всегда на Ветлугу ездит, к бабке, – обронила Анненская, но, уловив нетерпеливое движение Натальи, замялась: – Хотя я не знаю… вроде рыбачат они в другом месте…
Ну все, Анненская села на любимого конька. Наталья решила заставить ее немного понервничать. Понимая, что приглашения хозяйки не дождаться, она прошла в комнату и села на единственный стул.
– Вы с Долининым давно знакомы?
– Я с ним?! – взвилась Анненская. – Да мне бы его вовек не видать! Я вон только раз брякнула язычком: мол, давала Катьке свой зонтик, чтобы она знакомому мастеру снесла (зонтик импортный, за полсотни в обычной мастерской из него окрошку сделают), так она не иначе сплавила его или потеряла, потому что не вернула, а дома у них его тоже не нашлось, ну я и скажи: продала втридорога или любовнику подарила. Ну что такого сказала? Так он, Долинин, тут как тут: полсотни привез за это старое барахло, чтоб я только имя Катькино не трепала. А я… я ему только сказала, что не знает он, как она с выздоравливающими… чтобы поскорее выздоравливали…
Наталья теперь уже не могла чувствовать к ней ничего, кроме брезгливости, и, очевидно, это выразилось в ее тоне:
– Где Дима все-таки?
Анненская пошла на Наталью, и глаз ее не было видно на натянувшемся в крике лице…
Наталья не помнила, как встала со стула. Надо было бежать отсюда, надо было, наверное, ответить теми же самыми словами, но такая злость ее охватила, что она еле сдержалась, чтобы не схватить это толстое орущее тело и не оттолкнуть его к стене. Но где там! Разве позволишь себе такое! Повернулась и вышла, немая от ненависти, – больше всего от ненависти к себе. Нервы, да? Нет сил держать себя в руках – иди вон мягкие игрушки шить, макраме плести или крючком вязать: говорят, успокаивает некоторых.
Вышла – и тут же у подъезда села на лавочку. Дыхания не хватило идти дальше. Потом, уже в такси, долго вспоминала, как в нем оказалась. Не скоро овладела собой и восстановила в памяти испуганное лицо Евгения Евгеньевича Маслякова, его грузную фигуру, бегущую за машиной, его негромкий, встревоженный голос:
– Наталья Сергеевна, милая… Нельзя так, нельзя. Мы же вас так заживо съедим. Поберегите себя. А Дима на рыбалке, на рыбалке. На Ветлужской. Прямо за Никольской. Мы когда-то еще с его отцом рыбачили, и Дима всегда туда ездит и приятелей возит. На Ветлужской!
Еще Наталья запомнила, как Масляков совал таксисту деньги за ее проезд, а она пыталась спорить. И всю дорогу маячило в зеркальце заднего вида испуганное лицо водителя. Подвезя ее к отделению, он помог выйти, потоптался на крыльце, предложил:
– Может, «Скорую»? У вас лицо прямо-таки зеленое.
Наталья слабо усмехнулась и, не чуя ног, вошла в знакомую дверь. Навстречу шел Никита, и к ней вернулись силы. Она спокойно поздоровалась, прошла к себе. Никита и Саша Дуглас, будто бы навечно помрачневший после того ночного разговора, появились следом, сразу начался разговор о дальнейшей работе по делу, но сердце все еще щемило…
Наши дни
– Алло?
– Алена? Ой, я не ожидал, что ты ответишь! – робко и радостно сказал Денис.
– А что ж звонишь тогда? – проворчала она и тут же испугалась, что парень обидится. – Вчера я… я просто не слышала твоих звонков.
– А я думал, боишься, что я приставать к тебе буду, – печально вздохнул Денис. Смотри-ка, парень иногда способен быть проницательным!
– Денис, тут такое дело… – начала было Алена, не зная, как бы это половчей подступиться к пылкому хакеру, но он перебил:
– Я знаю, ты сейчас скажешь, что тебе некогда, что тебе неохота со мной говорить, чтобы я тебе больше не звонил. Ладно, не буду, если ты так хочешь, но я должен тебя предупредить. У тебя могут быть неприятности из-за жены твоего любовника.
– Что? – прохрипела Алена, у которой внезапно пересохло в горле. Неприятности из-за жены ее любовника? От жены Дракончега, что ли?! Итак, Внеформата уже сообщил ей… Но откуда об этом знает Денис? А, ну да, Дракончег же его брат… Черт, значит, все уже вышло наружу!
Ну, теперь главное – все отрицать. И вообще – «я буду говорить только в присутствии своего адвоката!».
– Что ты несешь, не пойму, – сказала она зло. – Какой еще любовник? Какая жена?!
Анненский посмотрел на нее с тревогой.
– Может, помнишь, когда мы вчера с тобой разговаривали в «Бумс-Раунде», в зал вошла такая высокая девушка со светлыми волосами? – продолжал Денис. – Ну, у нее такая шубка пестренькая, пушистая?
Алена нахмурилась. Ну да, входила какая-то пушистая шубка, только убей бог, если Алена помнит, какого она была цвета и какого цвета были волосы у девушки.
– Ну, что-то такое было, – согласилась она. – Только я не успела ее разглядеть. А у тебя, однако, глаз алмаз! Она же сразу вышла.
– Вышла, но потом снова вошла, – сказал Денис. – И я смог ее толком разглядеть. Ты сбежала, когда Габсбург утащила меня стихи читать. Я, конечно, мечтал, что ты меня дождешься, но, конечно, зря мечтал.
– Конечно, – не сдержала ехидства Алена, однако тут же заставила себя прикусить на время то ядовитое жало, которое Господь Бог вложил ей в рот вместо языка.
– Да я понимаю… – тоскливо сказал Денис. – Понимаю! Но я люблю тебя, хоть ты в это и не веришь. Ты мечта моей жизни, поэтому я не могу на тебя злиться. И я хочу тебя предупредить, что эта женщина – жена твоего любовника, и настроена она очень решительно.
Бум-с! Не раунд, но бумс крепкий… Алена тупо поморгала. Ее любовник – Дракончег. Его жену Денис уж наверняка знает в лицо. Но девушку в шубке он не знал. Значит, это не жена Дракончега. Значит, можно выдохнуть. Значит, Внеформата еще не пустил в ход шантаж.
Так. Но Дракончег, хоть он и самый-самый-самый, все же не один на свете. И не один посетитель постели знаменитой (условно говоря, на самом деле – так себе, широко известной в узких кругах!) писательницы. Алена Дмитриева, потерпев однажды потрясающе-сокрушительное поражение на любовном фронте и лишившись того, кого любила до безумия, постановила для себя: больше никаких смертельных любовей. Больше никаких единственных на свете мужчин! То есть существуют еще как минимум два любовника и, значит, как минимум две жены. Разумеется, ни одну из них Алена в лицо не знает, но не в том дело: просто как-то не верится, что бытовизм начал выписывать вокруг нее такие однообразные кругаля.
– Я что-то ничего не понимаю, – честно призналась она. – Толком расскажи, а?
– Рассказываю, – вздохнул Денис. – Ты меня вчера про Снега спрашивала?
– Про Снега? – не сразу сообразила Алена. – Ах, про поэта этого…
Она посмотрела на Анненского. Вид у него был до крайности озадаченный. И тут Алене пришло в голову, что этот разговор, пожалуй, его тоже касается. Поэтому она включила громкоговоритель. Голос Дениса зазвучал на весь чингисхановский кабинетик, и Анненский благодарно кивнул.
– Ну так вот. Это, я так понял, была его жена. Она сказала, что подозревает, что у тебя с ее мужем шашни, что вы тайно на наших тусовках встречаетесь. Иначе, говорит, зачем ты туда ходишь?
– Она что, назвала его фамилию? – непонимающе спросила Алена.
– Да нет же! Говорит, мол, у ее мужа зеленый «Рено», но я сразу понял, что про Снега речь. И я ей сказал, что она ошибается, что ты о нем вообще ничего не знаешь, что спрашивала, кто он такой, что я тебе сказал, где он работает… В общем, какая-то отвязная идиотка, и если она и в самом деле чья-то жена, то я этому мужику не завидую, и правильно он сделал, что ей синяк поставил.
– Какой синяк? – тихо спросила Алена, у которой снова внезапно пересохло в горле.
– Да у нее синяк на скуле, хотя и замазан очень тщательно, но видно же, – небрежно ответил Денис. – Короче, Алена, я не знаю, что там у тебя за дела с этим Снегом, но ты все же будь с его бабами поосторожней. И с ним. Мне бы не хотелось, чтобы он твою хорошенькую мордочку расписал синяками!