Император прибыл во время церемонии открытия заседания. Его фигура, облаченная в пурпурную тогу с вышитыми на ней золотыми звездами, излучала ослепительный блеск. Гай даже зажмурился. О существовании toga picta[24] он слышал, но думал, что ее надевают только полководцы-победители во время триумфов. В здании сената человек в таком величественном одеянии внушал тревогу и беспокойство. Значит, Домициан желает, чтобы все в нем видели победителя, размышлял Гай, или он просто любит носить пышные наряды. Молодой римлянин впервые видел императора так близко. Младший сын великого Веспасиана был широкоплеч, как солдат, с бычьей шеей, но Гай заметил, что губы у него капризно изогнуты, взгляд подозрительный.
Незадолго до перерыва на обед Гая вызвали прочитать отчет Лициния о финансовом положении Британии. Ему задали несколько вопросов, в основном о ресурсах. Клодий Маллей задал вопрос, который позволил Гаю упомянуть о собственной роли в подавлении недавнего мятежа. Несмотря на то, что перед поездкой в Рим он брал уроки ораторского искусства, Гай чувствовал, что своей речью утомил сенаторов, но, когда он закончил, ему все же немного похлопали. Кроме того, как и предвидел Лициний, сенат подтвердил, что, возможно, в следующем году британским властям будет позволено оставить в стране значительную часть от суммы собранных налогов. Гай, в общем-то, не удивился, услышав заверения сенаторов: ведь, собственно говоря, за этим его и направил в Рим Лициний.
Беседа с Домицианом была короткой; императора ждали другие дела. Покидая зал заседаний и на ходу снимая свою сверкающую тогу, он задержался возле Гая, небрежно поблагодарив его за выступление.
– Ты служил в армии? – спросил Домициан.
– Так точно, трибуном II легиона. Я имел честь служить под твоим командованием в Дании, – осторожно ответил Гай.
– Хм… Что ж, в таком случае, полагаю, нам следует найти для тебя какую-нибудь должность в одной из провинций, – равнодушно бросил император и, повернувшись, зашагал дальше.
– Dominus et Deus, – отсалютовал молодой римлянин, ненавидя себя за эти слова.
Домой Гай возвращался вместе с Клодием Маллеем. Они сидели в одном паланкине и впервые за весь день имели возможность поговорить наедине.
– И какое же у тебя сложилось впечатление о сенате? – спросил Маллей.
– В сенате заседают достойнейшие люди, и я горжусь тем, что я – римлянин, – искренне ответил Гай.
– А как тебе понравился император?
Гай молчал. Минуту спустя сенатор вздохнул.
– Теперь ты сам убедился, как обстоят дела, – тихо проговорил Маллей. – Я не могу открыто предложить тебе свое покровительство, во всяком случае, пока. Не исключено, что союз со мной – дело для тебя рискованное, хотя может принести и немалые выгоды, и, если ты готов поступиться спокойствием, я буду счастлив принять тебя в число своих подопечных. Я могу договориться, чтобы тебе предоставили должность прокуратора по вопросам обеспечения наших войск в Британии. Вообще-то подобную должность ты, вероятно, получил бы в какой-нибудь другой области империи, но думаю, для нас ты будешь полезнее, работая в той стране, которую хорошо знаешь.
Словами «для нас» Маллей ясно давал понять, что Гай тоже принадлежит к числу тех людей, которым не безразлична судьба отечества, и от этого чувство разочарования, возникшее у молодого римлянина после встречи с императором, рассеялось. Может быть, нет уже больше того Рима, почтение к которому внушали ему отец и Лициний, но Гай верил, что под руководством таких мужей, как Маллей и Агрикола, дух старого Рима вновь возродится.
– Для меня это большая честь, – нарушил молчание Гай. Он сознавал, что сделанный им выбор, как и решение, принятое после битвы на горе Гравпий, отныне будет определять весь ход его жизни.
Глава 24
В Священной роще, которая находилась сразу же за стенами Лесной обители, жрицы приветствовали вновь народившуюся луну. Мужчинам не позволялось присутствовать на церемонии в честь ночного светила, поскольку не они придумали этот ритуал. Юные послушницы становились в круг. Кейлин наблюдала за ними с беспокойством, словно наседка, пересчитывающая своих цыплят. А может, глядя на этих молодых лебедушек, мерцающих в полумраке светлыми одеждами, она заметила, что они уже превращаются в прекрасных птиц.
Круг замкнулся, и на мгновение в роще воцарилась тишина. Кейлин подошла к каменной пирамиде, которая служила им алтарем. Дида заняла место по левую руку от нее, Миллин – по правую, там, где обычно стояла она сама подле Верховной Жрицы. Но сегодня Эйлан неважно себя чувствовала – ее мучили сильные боли в животе, – и поэтому обязанности Жрицы Оракула во время ритуала пришлось исполнять Кейлин. В новой роли она самой себе казалась незнакомкой. Энергетические импульсы, излучаемые Эйлан, питали энергию ее духа; они уравновешивали друг друга, и сейчас без поддержки молодой женщины Кейлин чувствовала себя непривычно.
Дида вскинула руки, и тишину рощи пронзил прозрачный звон серебряных колокольчиков.
Приветствуем тебя, молодая луна.
Ты снова с нами,
Путеводная жемчужина добра и счастья, —
пели юные послушницы. Их было человек десять, и все они поселились в Лесной обители уже после того, как Эйлан стала Верховной Жрицей. В последнее время несколько девушек пришли в Вернеметон, прослышав о том, как прекрасно поет Дида. Решив сделать дочь и внучку священнослужительницами, старый Арданос и сам не подозревал, что оказывает Лесной обители великую услугу. Кейлин с наслаждением слушала чистые голоса, восхвалявшие небеса.
Я преклоняю пред тобой колени,
Прими любовь мою, луна.
Я преклоняю пред тобой колени,
Я поднимаю руку к небу
И зачарованно взираю на тебя!
Не прерывая пения, девушки, словно в волшебном танце, то склонялись, то вновь выпрямлялись, с мольбой устремляя взоры к серебряному серпу, висевшему над их головами. Потом они медленной плавной поступью пошли по кругу в направлении движения солнца с протянутыми к небесам руками.
Приветствуем, луна, твое рожденье,
Ты – радость нашей жизни и любовь.
Склоняясь пред тобою в восхищеньи,
Твой свет мы рады видеть вновь и вновь.
Ты проплываешь в небесах над нами
И нам являешь свой прекрасный лик,
Сияющий, божественный, волшебный!
Кейлин перестала наблюдать за танцем девушек и, подчиняясь ритму песнопений, стала погружаться в транс. С каждым разом ей это удавалось все легче. Одно время она потеряла всякий интерес к жизни. Но теперь, благодарение Великой Богине, этот мучительный период в ее судьбе миновал. С окончанием месячных кровотечений ее душа вырвалась на волю, и, по мере того как времена года сменяли одно другое, она все настойчивее ощущала в себе прилив сил.
«И все это благодаря тебе, Эйлан, – думала жрица, переносясь сознанием в Лесную обитель, которая величественно чернела за деревьями рощи. – Слышишь ли ты, как сладостно поют твои дочери?»
Кейлин безотчетно приподняла руки, медленно разводя их в стороны. Девушки, окружив алтарь, двигались словно в каком-то туманном сиянии.
Царица-дева, путеводная звезда,
Царица-дева, светоч счастья и удачи,
Свою любовь тебе мы дарим навсегда!
Вновь мелодичным звоном затрепетали колокольчики, и пение прекратилось. Рощу окутала напряженная тишина, пронизанная неведомой силой. Кейлин развела руки в стороны; Дида и Миллин присоединились к ней, сжав ладони жрицы. Потом она почувствовала, что и остальные девушки сомкнули руки, образуя хоровод.
– О сестры мои, знайте: могущество луны – это Могущество женщин, свет, озаряющий в темноте путь, волны, управляющие подсознанием. Девственная луна – властительница всего, что растет на земле и что еще только нарождается. И потому мы черпаем из нее силы, чтобы служить целям, которых нельзя достичь без нашей помощи. Сестры мои, готовы ли вы отдать делу, которому мы служим, всю энергию и мощь своего духа?
Вокруг раздались тихие возгласы согласия. Кейлин крепче уперлась ногами в прохладную траву.
– Мы просим помощи у Великой Богини, Владычицы Жизни, которая носит покров из звездных небес. Она – непорочная дева, матерь всего живого; мудрость Ее простирается и за пределы Вселенной. Она – единство всех богинь, а все богини – это одна Великая Богиня. Ее сияние всегда льется с небес, в какой бы фазе Она ни находилась. Вот так же Ее свет отражается в наших глазах; Она сияет внутри нас! – Кейлин дышала с трудом, словно в лицо ей дул сильный ветер. – Великая Богиня, услышь нас… – взывала она.
– Великая Богиня, приди к нам… – эхом отзывались девушки.
– Услышь нас, Великая Богиня! – Напряжение стало почти невыносимым; Кейлин чувствовала, как дрожат пальцы помощниц, державших ее за руки.
– Мы призываем эти могущественные силы, чтобы исцелить Беток, мать Амбигатоса!
Она услышала, как Дида пропела первую ноту заклинания, несущего исцеление. Несколько девушек вторили ей тихими, проникновенными голосами, которые звучали, как струна арфы, но гораздо глубже, сладостнее, громче. Первая нота тянулась долго; казалось, она никогда не смолкнет. Затем вступили еще несколько послушниц, потом зазвучала третья нота аккорда и, наконец, последняя, верхняя, и звонкий, чистый голос Диды, словно жаворонок, взмыл к небесам над голосами поющих. Такой аккорд исполняли музыканты Эриу во время магических ритуалов. Эйлан же предложила построить на нем песнопения, а Дида отработала технику исполнения и обучила ей девушек. Музыка лилась на Кейлин со всех сторон, словно она находилась внутри арфы. Постепенно голоса поющих слились воедино, и Кейлин ощутила прикосновение их душ.
«Я взмываю ввысь на крыльях света». Кейлин не могла определить, чьи мысли она читает. Да это было и не важно, потому что сейчас она испытывала то же самое.