Тольке казалось, что после всех треволнений сегодняшнего дня он и вовсе не сможет заснуть. Но усталость взяла свое, и, пригревшись на печке, он вскоре сладко захрапел, продолжая и во сне довольно улыбаться.
А Митька, расставшись с другом, бросился бегом через огороды. Пробежав метров триста по большаку, он оглянулся и юркнул в густой кустарник. А
когда убедился, что никто его не видит, широкими шагами напрямик направился домой, к землянке.
Было жарко, Митька спустился в глубокий овраг, по дну которого бежал холодный ручей, лег животом на землю, меж камней, и, прильнув губами к воде, пил долго и жадно. Потом встал, отряхнулся и вскарабкался на крутой склон оврага. Оттуда он увидел вьющийся над землянкой дымок. Озорно засвистев, Митька помчался, как ветер. Вот уже слышен знакомый скрип качелей. Уступив просьбам внука, Егор Николаевич и возле землянки соорудил качели, доставлявшие немало удовольствия не только Митьке, но и Федьке.
Вот и сейчас, в ожидании хозяина, Федька тихонько раскачивался на доске. Завидев Митьку, он кубарем скатился на землю и побежал навстречу. Егор Николаевич сидел у костра и помешивал в котле большой деревянной ложкой.
— Все сделал, дедушка! — закричал Митька. — Отдал прямо в руки Дроздову. Ох, и обрадовался он!.. Велел тебе кланяться.
— Молодец, Митюха!
… В подвешенном над костром котле варилась видно очень вкусная похлебка, аппетитный запах которой приятно щекотал нос. Федька сидел между корнями толстой ели, развалившись, как в кресле, и облизывался, поглядывая на котел. Шанго прилег рядом с Митькой и то и дело щелкал зубами — ловил надоедавших ему комаров. Егор Николаевич улегся на сухом мху. Попыхивая своей неизменной трубкой, он спросил у внука:
— Так, говоришь, какие-то партизаны с немцами у Цыганской долины бой устроили?..
Как-то стыдно было врать деду. Митьке очень хотелось признаться, что никаких партизан не было и что весь этот переполох устроили они с Толькой. Но, вспомнив о том, что он и его друг дали честное пионерское слово молчать, Митька удержался и, потупив глаза, неуверенно ответил:
— Так в Сорокине говорили. Я слышал..
Дед что-то проворчал, потом вынул трубку изо рта, сплюнул и проговорил:
— Чудеса!.. И что им понадобилось средь бела дня под самой деревней палить? Ну да ладно, Митюшка. Сходишь завтра, узнаешь толком, что там было, а теперь обедать давай, еда уж поспела.
Когда с похлебкой было покончено и Федька принялся катать по земле пустой котел, старательно вылизывая его, Митька спустился в землянку и улегся спать. Немного погодя на нары, покряхтывая, забрался и Егор Николаевич. Вскоре оба мирно похрапывали.
А вокруг землянки в этот не по-летнему темный вечер бродили два бдительных сторожа — Федька и Шанго.
Ночью Митька внезапно проснулся. Негромко, но настойчиво лаял Шанго. Егор Николаевич быстро слез с нар, натянул старые валенки и вышел наружу.
— Ты что, милый, на своих лаешь? Тихо, тихо… — донесся до Митьки спокойный голос деда.
С Митьки сон как рукой сняло. Интересно, кто бы это мог быть? Он тихонько слез с нар и, подобравшись к открытой двери, увидел, что дед разговаривает с какими-то вооруженными людьми. Слов Митька разобрать не мог — лесник говорил тихо, показывая рукой в сторону железной дороги.
«Партизаны! — подумал Митька, глядя на ночных гостей. — С головы до ног в оружии!..»
Незнакомцы закурили, угостив и лесника махоркой. Потом поправили заплечные мешки, нагруженные чем-то тяжелым, пожали деду руку и ушли.
Егор Николаевич постоял еще немного, повернулся и направился к землянке. Митька, отпрянув от двери, мгновенно вскарабкался на нары, накрылся шубейкой и притворился спящим.
Митька спешит на выручку
Было уже поздно, когда Митька получил на другой день от деда еще одно задание. Егор Николаевич велел ему снова сбегать к хромому объездчику, да побыстрей.
— Смотри, сынок, если задержишься, можешь заночевать в деревне у дружка своего, а еще лучше — у дяди Ильи..
— Хорошо, деда, где-нибудь переночую, — беспечно ответил Митька, заворачивая в чистую тряпку кусок мяса на дорогу. Потом он подтянул штаны, зашнуровал покрепче ботинки, нахлобучил на голову серую, видавшую виды кепку и, взяв палку, собрался в путь. Перед уходом все же не удержался, подбежал к голубятне, посвистал голубям и направился к лесу.
Пройдя прямиком чащу, Митька вышел к Белому камню. Остановившись у горы, он посмотрел на расстилавшееся внизу Сорокине. Тихо теперь в деревне. Люди боялись гитлеровцев и редко появлялись на улице. Зато по селу без конца сновали фрицы. А вот и часовой, как всегда, стоит у школы. Теперь его хорошо видно издали: фашисты вырубили на дрова все деревья вокруг здания. В лес они стараются не ходить — боятся партизан…
«Красиво-то как!» — подумал Митька, взглянув на клонившееся уже к закату солнце.
В это время где-то вдалеке, в стороне Марьинского хутора, раздался выстрел. Он прозвучал, словно хлопок пастушьего кнута. Митька долго смотрел в ту сторону, потом перевел взгляд на речку. Она извивалась серебристой лентой среди лугов, местами скрываясь в густых зарослях. Там, где в низинах речка пробегала мимо болотца, уже поднимался предвечерний туман. Заметно темнело. Надо торопиться.
Митька присел на камень, снял ботинки, вытряхнул набившиеся в них песок и хвою и, связав шнурки, перекинул через плечо. «Босиком скорей добегу, — решил он. — А то тесноваты ботинки стали. Натрешь ноги, потом хоть плачь, не обуешься».
Поднявшись с земли, он посмотрел в сторону Барсучьих ям. Оттуда, вздымая дорожную пыль, двигалась колонна гитлеровцев. «Наверное, они и стреляли. А вдруг объездчика убили?.. Узнать бы… Что если сейчас в деревню вперед фрицев прибежать? — И, цепляясь за кусты, он быстро спустился с горы. — Хорошо бы Тольку встретить. Уговорились ведь у речки сойтись, а я проспал!» — огорченно подумал Митька.
Подбежав к домику дяди Ильи, он увидел рыбака, который развешивал на заборе мокрую сеты
— Ты куда это летишь со всех ног? — спросил тот у Митьки.
— Некогда, дядя Илья! Фрицы в деревню идут, хочу посмотреть! — вместо ответа выпалил Митька и помчался к дому Коровиных.
Толька и бабка пилили во дворе какую-то доску. Рядом с ними стоял ящик, похожий на скворечню, но с задвижной крыщкой.
— Здравствуйте, бабушка, — вежливо поздоровался Митька.
— А, это ты!.. Ну вот и хорошо, как раз вовремя пришел. Помоги-ка вот дружку своему. А то совсем меня, старую, замучил: попили да попили с ним. Стара уж я для таких дел. — И бабка, продолжая что-то бурчать, ушла в избу.
— Скворечник делаешь? — удивился Митька. — А почему такой большой?
— Какой тебе скворечник! Не видишь, что ли? Ловушку для хорька строю! — сердито ответил Толька, заколачивая гвоздь. Но, засмотревшись на друга, промахнулся и ударил молотком по пальцу. Отбросив молоток в сторону, Толька мгновенно сунул палец в рот, потом схватился ушибленной рукой за ухо и запрыгал на одной ноге, будто по ней, а не по руке стукнул только что молотком.
— Все ты виноват… — забубнил он. — Пришел, и давай расспрашивать, что да зачем… Вот я и бац, прямо по пальцу. — И Толька, забыв даже спросить Митьку, почему он не пришел в условленное место, начал было скакать снова, но вдруг, увидев входивших в деревню гитлеровцев, остановился и закричал: — Митька, гляди! Полна деревня фрицев! Бежим, посмотрим…
Выскочив за калитку, друзья остановились.
— Глянь, глянь!.. — дергал Толька друга за рукав. — Поймали они кого-то! Ой, избили-то как!.. Смотри, один совсем маленький, чуть больше нас с тобой… Может, партизаны это?..
Но Митька не ответил другу. С остановившимся сердцем, широко открытыми от ужаса глазами смотрел он на избитых людей. Расставив ноги, с руками, связанными за спиной, в центре группы стоял командир партизанской разведки Павел Смирнов. Митька знал его: Смирнов часто бывал у деда. Рядом — Коля Маркин и еще один. Его лицо было залито кровью. А четвертый… четвертым был объездчик Дроздов с Марьинского хутора! На нем не было заметно следов побоев, но и у него, как у остальных, руки были закручены за спину и связаны. Свисавшая с них веревка волочилась почти по земле.
«Как же это их поймали? — молнией пронеслось в голове у Митьки. — Теперь расстреляют или повесят!..»
— Пошли ближе, посмотрим, — предложил Толька.
Очутившись неподалеку от партизан, Митька прижался к забору. Посмотрев на окружающих, Павел Смирнов встретился с ним глазами, и Митьке показалось, что во взгляде разведчика сверкнула искорка надежды. Но Смирнов тут же перевел взгляд в сторону.
— Митька, смотри! Хромой объездчик с Марьинского тоже здесь! — взволнованно прошептал Толька.
И как раз в этот момент Дроздов резко повернулся в сторону ребят и в упор посмотрел на Митьку. Митьке почудилось даже, что объездчик сказал что-то еле слышно.
«Наверно, ждал меня и в это время попался…»— с болью подумал Митька и стиснул кулаки.
В стороне, за садом, раздался резкий окрик, потом топот копыт, и к схваченным партизанам подскакали три кавалериста. Один из них, видимо командир, что-то крикнул солдатам, повернул коня, и Митька узнал в нем того самого офицера, который чуть не убил деда и приказал сжечь сторожку. «Еще заметит, сволочь!» — подумал Митька и, потянув друга за рукав, проговорил:
— Бежим, Толька! Я этого гада знаю — это он наш дом спалил!.
Один за другим протиснувшись сквозь щель в заборе, друзья кустами заросшего сада стали пробираться к дому. Уже темнело.
— Толька, давай все же посмотрим, куда партизан поведут!..
— Давай! А ты откуда знаешь, что это партизаны?
— Сразу видно, — пожал плечами Митька, поняв, что проговорился. — Почему же фрицы их так избили и веревками связали? Конечно, партизаны.
Ребята притаились за забором, следя за четверкой арестованных и окружавшими их гитлеровцами.
— Убьют их, — взглянув на друга, сказал дрогнувшим голосом Толька. — У фрицев разговор короткий — трах, и капут! Глянь, в избу к дяде Максиму повели. Видать, там запереть собираются. У него изба крепкая…