Докладчик еще раз покосился на меня. Хоть и слишком неприятно, но речь мне пришлось выслушать до конца.
— На нашем сборе присутствует один из представителей охотников, — продолжал далее докладчик. — Пользуясь этим, я должен заявить, что в лесах нашей округи медведи почти все перевелись. А поэтому…
— А что, нас много, что ли? — перебил докладчика Барсук.
— Обождите, вы потом скажете о себе, — вставил Волк.
— Кто еще там завыл? — возвысил голос председатель. — Не мешайте докладчику, — и стукнул копытами о пень.
— Я же говорю, — продолжал Медведь, — мы должны сейчас обсудить вопрос о том, как вести себя всякому зверю и твари в этот период. Наступает нелегкая пора прежде всего для боровой и водоплавающей дичи — для уток, вальдшнепов, рябчиков, тетеревов, глухарей.
— Они крылатые, улетят от любого недруга, — выкрикнул Заяц.
— А у тебя что, разве ноги короткие? — вмешался Еж.
— А ты, Еж, как тут очутился? Вон отсюда! — скомандовал председатель.
На сборище стало шумно, поднялся настоящий гвалт… Потом мало-мальски все утихомирились. Но толком так и не дослушав докладчика, приступили к прениям.
Первым слово попросил Волк:
— Докладчик Михайло Иванович изрек истинную правду, — заявил он, облизывая губы и деланно улыбаясь — Можно сказать, и волчье племя почти на вырождении.
— Так вам и надо! — подал голос кто-то из зверей.
— Пусть говорит! — выкрикнул другой.
— Нас и в самом деле считают хищниками, — обиделся Волк. — Но ведь и наши повадки за последние годы в корне изменились…
— Враки! Волк волком был, им же и остался, — вновь послышалась громкая реплика.
Тут Волк, поджав хвост, удалился с трибуны, то бишь от старого пня. Вслед за ним выступили Рябчик, Барсук, Белка, Куница, Глухарь, Утка. И еще многие. Все говорили. Напоследок захотел выступить председатель собрания Лось. Обобщив мысли высказавшихся до него зверей-ораторов, он предложил проект следующего постановления:
«Отмечая, что из года в год сокращается количество полезного зверя, и учитывая, что число охотников неимоверно возрастает, просить вышестоящие органы:
установить твердые законы отлова и отстрела зверей и дичи, а каждого нарушителя привлекать к суровой судебной ответственности;
учитывая, что в лесу становится медведей все меньше, и принимая во внимание абсолютно незначительный ущерб, наносимый ими людскому обществу, охоту на медведей запретить на несколько лет;
также бдительно охранять жизнь других ценных зверей — барсуков, куниц и прочих;
призвать всех охотников вести решительную борьбу против зверей и птиц, наносящих людям, мирным лесным зверям и боровой дичи вред, истреблять нахалов-волков и рысей, болотных луней, разных ястребов, что-поедают безвинных тетеревов да рябчиков;
завезенного в нашу, округу госохотинспекцией хищного зверя Енота оставить без прописки; его повадки всем известны: он пожирает самых мирных обитателей — рябчиков, тетеревов, глухарей и зайцев, доводит их до полного истребления;
обществу охотников, госохотинспекции и обществу охраны природы разработать меры по подкормке отдельных видов зверей в зимнее время и рекомендовать приступить к немедленному их осуществлению».
Когда зачитывали эти пункты постановления, иные звери сидели, понурив морды, а другие, наоборот, скакали от радости. Звери попросили меня написать о собрании, и я исполнил их просьбу.
А чудное же было собрание!
ДРУЖОК
Перевод М. Мухачева
Не на шутку я подружился с Михаилом Сидорови-чем и ничуть не сожалею, что мой сосед свел нас; теперь каждый выходной мы пропадаем с ним в лесу.
В один из таких походов мы облюбовали для ночлега укромный уголок на берегу реки Малый Кундыш. Развели костер, общипали рябчика и прилегли у огня в ожидании ужина. Хотя мы изрядно устали, но мой друг на этот раз почему-то оказался особенно словоохотливым. От него я услышал любопытную историю.
— Ты ведь тоже бывал в Шуйском лесу, — начал не спеша Михаил Сидорович. — По дороге к нему, если помнишь, у самой опушки есть деревушка Энгеръял. В ней жил Чуваш Метрий, с ним я дружил несколько лет. Совсем молодым он вошел в дом девушки-марийки. Потом и его стали считать марийцем. Только имя Чуваш Метрий так и осталось за ним.
Перед началом охотничьего сезона он ежегодно приглашал меня к себе. А последний год письмо от него я не получил и поехал к нему по старой памяти. До Энгеръяла добрался к обеду.
Раньше, бывало, навстречу выбегала его собака Дружок и радостно прыгала вокруг меня. Теперь же я вошел в тихий двор, где лишь ветер кружил свежие стружки. У крыльца сидела и кормила кур хлебными крошками жена Метрия — тетка Матра. Она даже не заметила моего появления. По ее внешнему виду я сразу понял, что случилось какое-то несчастье. За год лицо Матры совсем постарело, а волосы, выбившиеся из-под пестрого шерстяного платка, были похожи на осенний иней.
— Добрый день, тетушка Матра! — поздоровался я. Она повернула голову и влажными глазами рассеянно посмотрела в мою сторону, казалось, не сразу признала меня.
— Здравствуй, здравствуй!.. A-а, это вы, Михаил Сидорович?
— Я, тетушка. Вот опять к вам пожаловал.
— Так оно, так. Нужно приезжать… Э, да что это я? Заходите в избу, — стряхнув оставшиеся в подоле крошки курам, она медленно поднялась. Куда девалась ее прежняя легкость, ведь ей всего шестой десяток пошел?
В избе она не сдержалась и всхлипнула. На душе у меня стало совсем нехорошо. Да и обстановка в комнате тоже изменилась. Раньше в углу висели ружье, брезентовая куртка и брюки хозяина. Теперь их на этом месте не было. Я понял, что нет больше моего доброго друга. А спросить о нем тетку Матру не решался, ждал, когда сама все расскажет, но она суетилась у печки.
Матра собрала обед, и мы сели за стол. Только теперь я осторожно спросил ее:
— Давно?
— Сегодня уже две недели… Спасибо соседям, помогли собрать в последний путь, — она вздохнула, вытерла слезы.
Мы долго сидели молча. Я поинтересовался:
— А что же я Дружка не вижу? Отдали кому?
— Нет, — ответила хозяйка. — Как похоронили Метри, в тот же день пропал Дружок, исчез куда-то. Хоть бы он-то остался со мной, и то было бы полегче, — пожаловалась старуха.
Предо мною, как живой, предстал дядя Метрий со своей собакой. Я хорошо знал их взаимную дружбу. Во время охоты Метрий всегда делил пополам с Дружком провизию и питье.
Как-то я спросил хозяина:
— Где вы достали такую умную собаку?
И Метрий рассказал:
— Однажды, года полтора назад, весенним утром я проснулся и услышал: во дворе кто-то пищал, как новорожденный ребенок. Что, думаю, такое? Не выдержал, встал с постели. Накинул на плечи шубу и вышел. Смотрю, на снегу возле дома барахтается что-то темное. Оказывается, в дыру ворот, через которую выбегали на улицу куры, кто-то подбросил щенка. Наверно, этот человек знал, что леснику нужна собака.
Взял я щенка за пазуху, занес в избу. Он весь дрожал. Я напоил его молоком через соску, успокоил, а потом засунул в рукав старой шубы. Так он у меня и прижился. А когда вырос, стал брать его на охоту. Он никогда не подводил меня.
Дядя Метрий рассказывал, как он встретился однажды с медведем и растерялся. Впопыхах пальнул в него простой дробью, ранил. Разъяренный зверь бросился на лесника. К счастью, на выстрел успел примчаться Дружок, вцепился в медведя сзади. Пока они возились, лесник успел перезарядить ружье пулей и свалить зверя. Но медведь сильно поранил Дружка. Хозяин принес его домой и выхаживал целый месяц.
На охоте Дружок был незаменим. Особенно хорошо ходил за зайцем. Прислушаешься — и кажется, что в лесу кто-то играет на флейте звонкую мелодию. Смотришь, Дружок уже прямо к ногам охотника подогнал косоглазого…
А теперь вот нет ни хозяина, ни собаки.
— Тетя Матра, может, сводите меня на могилу дяди Метрия, если, конечно, есть у вас время? — попросил я хозяйку.
— Да я и сама сегодня собиралась сходить на его могилу, — и лицо ее немного посветлело. — Сейчас можно, с делами по дому я уже управилась.
И я стал собираться.
— Вещи и ружье оставь, мы ведь не в лес идем, — забеспокоилась она.
— Нет, на могилу друга-охотника хочу прийти как охотник, — ответил я.
Тетушка Матра оделась, и я заметил, что она завязывает в белое полотенце миску. Для чего, я не знал, но спрашивать ее об этом не стал.
Дорогой каждый погрузился в свои мысли.
На могиле дяди Метрия стоял синий крест. Мы подошли и застыли от удивления: рядом с ней лежал Дружок в яме, вырытой им самим. Увидев нас, он помахал хвостом.
— Дружок! — невольно воскликнул я.
— Дружок! Дружок! — не меньше меня пораженная, шептала Матра.
Дружок поднялся, выпрямил ноги, подтянулся, подошел к хозяйке и лизнул ей руки. Затем он обнюхал меня, встал на задние лапы, посмотрел прямо в глаза своим грустным собачьим взглядом. Был он очень худой: ребра торчали, как деревянные обручи на бочке.
Тетушка Матра достала миску, что-то прошептала и стала кормить Дружка.
…На этом рассказчик замолчал. Он снял с рогатины котелок, отставил в сторону, чтобы наша трапеза немного остыла.
— Ну вот так, — продолжал Михаил минуту спустя. — Дружок опростал миску и снова улегся на свое место.
В память о друге я трижды выстрелил, хотя знал, что он меня не услышит.
Уходя с кладбища, мы забрали Дружка с собой. Он нехотя плелся за нами. Пусть в конуре погреется, ведь ночи теперь холодные. А завтра я возьму его в лес.
Когда мы вернулись во двор, Дружок с жадностью стал лакать из корыта воду, поставленную для кур.
Дружок и раньше бывал со мной на охоте. Если его хозяин по какой-либо причине не мог отлучиться из дому, я с Дружком лазил по знакомым лесам и всегда возвращался с добычей.
Однако мой замысел на этот раз не удался: утром Дружка в конуре не оказалось. Наверное, догадывался я, он снова ушел на кладбище! И действительно Дружок оказался там. Я с трудом подманил его. Но заметил: собака была не такая бойкая, как раньше: шла, опустив хвост. А через некоторое время я совсем потерял Дружка. Свистел, звал голосом, стрелял, все напрасно: он не возвращался.