Пара остановилась у дома Миклая. С повозки спрыгнули двое. Один в светлой летней одежде, соломенной шляпе; другой — в военной фуражке, френче, галифе и рыжих облупленных сапогах. Это были председатель волисполкома Антонов и военный комиссар волости Миронов.
Военкома знали, он родом из этих мест — из Тойкансолы. С Миклаем он давно знаком и дружен, хотя и старше его лет на десять.
Хозяин встретил гостей на улице, пригласил в дом. К повозке подошли соседи и стали расспрашивать кучера:
— Кто приехал?
— По какому делу?
— Может, опять кого-то хотят забрать?
Кучер ничего не ответил. Он нддел на морды лошадям торбочки с овсом, положил свой длинный кнут, а сам, свеспв ноги, навзничь повалился в тарантас и раскинул руки. Видно, немало верст одолел он сегодня с утра…
Настасья, поздоровавшись с гостями, ушла ставить самовар. Антонов, живой, громогласный, заметив ее недовольный вид, спросил:
— Как с женой живешь, Николай? Не в ссоре ли? Что-то она косо смотрит…
— Да ничего живем, Петр Семенович. Только она все об одном, а я совсем о другом думаем. Ведь вы знаете, какие у меня думы. Здесь больше верят богу, чем людям. Вот и приходится бороться.
— Но не твоими методами, — вмешался в. разговор Миронов. — Оставь свои партизанские привычки. Не нравятся они людям. Вот и побили тебя, и ругают везде. Так ты только отталкиваешь людей от себя.
— Капитон Карпович прав, — добавил Антонов, снимая шляпу с крупной лысоватой головы и вытирая пот. — Помни, что мы говорили на нашем собрании, и не торопись: хорошее дело медленно делается, да споро идет. Понял? Ты должен объяснить людям, какую цель ставит Советская власть на сегодняшний день и как добиться этой цели. А ты…
— Понимаю, понимаю, Петр Семенович. Все понимаю. Мне еще нужно привыкнуть к такой работе, учиться надо.
— Да, работа перед тобой необозримая. И учиться некогда. Учись на деле, на практике. Еще раз скажу: народ ждет от нас не красивых слов, а настоящих дел. Своим примером агитируй. Люди сами разберутся, что хорошо и что плохо, и сами встанут на нашу сторону. И не тяни, на днях нужно обязательно открыть кооператив.
— Об этом я уже вел разговор.
— Ну и как?
— Молодежь не против, а вот старшие…
— Верно, начинать надо с молодых, с бедняков и середняков. И не нужно допускать прежних ошибок. Будь осторожнее с середняками. Не спеши их записывать во враги нашему делу. Нельзя их отталкивать, они тоже должны войти в кооператив.
Антонов помолчал, задумавшись, потом поднял голову:
— В волость поступили промышленные товары: керосин, спички, соль, косы, серпы… Товары мы распределим по кооперативам — нужно поддержать бедноту.
Настин внесла кипящий самовар, и разговор временно прекратился, пока все усаживались за стол. За чаем все дела были окончательно обговорены, и военком вскоре отправился в родную свою деревню Тойкапсолу, тоже по кооперативным делам, а Антонов остался. Нужно было предупредить сельисполнителя, чтоб к вечеру он собрал народ.
Кто и зачем приехал из волости, люди узнали только вечером, когда собрались на сход. Пришли все, не было только Онтона Микале и Мирона Элексана. Вот уже две недели, как они, искупая свои грехи за самовольный сбор людей на сход и учиненную на нем драку, сидят в кутузке.
Собрание открыл Антонов.
— Товарищи! К нам в волость поступили товары от городских рабочих, — сказал он и зачитал перечень товаров, загибая пальцы на крепких руках и глядя прямо в глаза людям. Потом спросил: — А вот как распределять все это? Нужно посоветоваться.
— Бесплатно, что ли, будут давать? — выкрикнул кто-то.
— Можно сказать, да. Но мы…
— Тогда по хозяйствам делить! — перебил его тот же голос.
Миклай поднял голову. Сзади, за спинами других, стоял Мйконор Кавырля. «У-у, коршун, — подумал Миклай. — Прилетел!»
— Но мы думаем так, — продолжал Антонов, сурово сдвинув брови и бросив острый взгляд на Кавырлю. — Сначала нужно открыть свою лавку — создать кооператив. Потом, когда поднакопим деньжонок, приобретем и другие товары для пайщиков.
И он с жаром принялся объяснять, что такое кооператив и что такое кооперативная торговля, и даже как-то подобрел лицом при этом.
— А ведь хорошее дело, — сказал вдруг кто-то из мужиков.
— Торговать нужно уметь. Ежели бог не поможет, то без штанов останешься, — нарочито громко, чтоб слышали все, ворчал Кавырля.
— Да, нам нужно учиться торговать. И мы это сделаем. На это нацеливает нас партия, — ответил ему Антонов.
Народ затих.
— Ну, ну… — не унимался Кавырля. — Торговать — не воровать. Это уметь надо.
Последнее его замечание предисполкома оставил без внимания. Только сказал людям:
— Подумайте, товарищи, над нашим предложением. Мы еще встретимся, потому что в других деревнях тоже организуются кооперативы.
Когда Миклай с Антоновым ушли, все долго сидели II спорили, но так ничего и не решили. А потом незаметно перешли на другие вопросы, как это обычно бывает.
Слово взял Ош Онисим:
— Соседи, вы видите, какая сушь стоит?! Что же будет с хлебами?.. Может, устроим в поле молебен, попросим дождя у бога?
— Верно, верно Онисим говорит, — поддержал его Кавырля.
— Выйдем так выйдем, — согласились остальные.
Молебен был назначен на следующую пятницу, и деревня стала готовиться к нему. Почти неделю стоял над Лапкесолой запах гари: варили квас, пиво, гнали самогонку, ставили медовщину. О кооперативе в эти дни начисто забыли — не до того.
Головин с Антоновым обошли все окрестные деревни, но в общем безуспешно. Все, кажется, соглашались, поддерживали на словах, но на деле вели себя уклончиво.
Одни откровенно не верили в эту затею и говорили: «Коммунист Миклай хочет разбогатеть на наших денежках». Других пугало само слово кооператив, непонятное, неслыханное. «Будь что будет! — отмахивались третьи. — Поживем — увидим». Но были и такие, кому идея эта пришлась по душе.
7
И вот однажды вечером засветился в окнах школы, стоявшей в низине за деревней, огонек керосиновой лампы. Руководил школой издавна Павел Дмитриевич, сын местного попа — отца Дмитрия. Два других учителя менялись почти каждый год, и имена их сразу же забывались. А этот сел здесь накрепко. Обзавелся семьей. Зимой ребят учит, летом работает на своем огороде — держит пчел. Никуда не ходит, и к нему никто ни ногой, разве только если медку кто-то купить надумает. Даже в церкви у отца его не видно. Сам по себе живет. Преподает по старинке. Правда, в последнее время уже не ставит ребят «на колено», не хлопает по головам длинной и жесткой деревянной линейкой.
На огонек собираются люди. И не только из Лапкесолы. Те, кто пришел пораньше, курят в коридоре, переговариваются:
— Осып, у тебя табачок хороший, нет? — говорит Эмен мужику из Яктерйымала. Они старые знакомые, вместе воевали еще в царской армии, были ранены и в одно и то же время вернулись домой. Но как-то, замученные заботами, не находили времени встречаться, чтоб поговорить, вспомнить былое. До того ли крестьянину…
Осып протягивает старому другу свой холщовый кисет.
— Э-э, у тебя тоже самосад, — с иронией говорит Эмен. — А я-то думал, ты побогаче…
— Погоди, вот начнем торговать — папироски курить будем, — смеется тот.
— Что ты говоришь? Мы — торговать? — удивляется Эмен притворно.
— Так ведь мы для того и собрались здесь. Эх ты, темнота, — объясняет Осып.
Когда собравшиеся утихли, в центр вышли военком, Антонов и Миклай. И вновь повели разговор об организации кооператива.
— Так мы и торговать-то не умеем, — послышался чей-то несмелый голос. — Дешево продать — дохода не будет. А без него что за торговля? Вот взять татарина Абдуллу- Саламатина: сколько он ходит по деревням, сколько торгует, а семья его все равно голодает…
— Дело не в доходах. И вы это скоро поймете. Сейчас нам надо выбрать надежных людей, которые наладили бы торговлю. А если затруднения будут, я думаю, нам поможет учитель. Так ведь, Павел Дмитрич? — и Антонов глянул на писавшего что-то за столом учителя.
— Нет, нет, мне некогда, — скороговоркой промолвил тот и снова уткнулся в бумаги, почеркивая в них что-то карандашом.
…А когда пропели последние петухи, когда заря осветила вершину холма Чак-Чора, когда женщины проводили в стадо коров и пастух прокричал уже, щелкнув кнутом, «Выгоняйте овец», в Лапкесоле появился кооператив «Заря», руководить которым поручили Миклаю и молодому парню из бедняцкой семьи — Шапп.
В старом общественном амбаре, что неподалеку от церкви, закипела работа. Здесь будет магазин кооператива Лапкесолы. Стучат топоры, свистят рубанки, звенят пилы. Бегают среди плотников, совсем сбившись с ног, Миклай и Шапи. Забот у них много. Магазин должен быть не хуже, чем у Миконора Кавырли.
До обеда еще далеко, а церковный сторож вдруг забил в колокола. «Что это?» — всполошился Миклай и выглянул на улицу. Плотники тоже оставили работу.
К церкви потянулся народ. Забегавшись, Миклай совсем забыл, что на сегодня назначен молебен. И вот уже с иконами валит по улице толпа. Далеко слышен густой бас попа, блестят медные оклады икон в руках церковного причта, сзади идут старики, женщины. В руках у них свертки с припасами. Все в праздничных одеждах. А позади, на телеге, запряженной в пару лошадей, едет Онтон Микале. Рядом с ним низенький и плотный, как годовалый бычок, Мирон Элексан. Их только вчера выпустили из кутузки. В телеге что-то лежит, прикрытое рядном.
Плотники провожают толпу взглядами, сняв картузы. Только Миклай не снял.
— Темный народ, — как бы сам себе говорит он, вздыхая: — Хлеба последний кусок — и тот попу несут.
Чуть дальше, в настежь открытых дверях лавки, стоит и мелко-мелко крестит рыжую бороду, будто блох ловит, Миконор Кавырля. Рядом лежит его черная псина: шерсть гладкая, блестящая, брюхо раздуто, будто вот-вот лопнет…
С пением толпа вышла в поле и направилась к березовой рощице, где с утра уже горит костер, в большом котле варится кулеш. Мясо давно уже упрело, и от костра волнами плывет по роще вкусный запах. На белых холстинах грудами лежат пироги, овсяные блины, ватрушки и другая снедь. Тут же брага, пиво, бутылки с самогонкой. Чуть дальше стоят лукошки, доверху наполненные зерном: рожь, ячмень, гречиха, овес…