Оказалось совсем не он!
И тут обожгло руку мою, да ощутила рывок сильный, а следом в объятиях аспида оказалась, но не противилась, сил на то не было.
Гневался леший, молчал напряженно аспид, стояла я, уткнувшись лбом в грудь его черную чешуйчатую, а по щекам слезы градом, и трясло меня как в лихорадке. Так трясло, что и лешинька смекнул — не чисто дело.
— Весь, — прошептал растерянно, — Веся…
Ничего я лешему не ответила.
От аспида отступила, клюкой оземь ударила, да и перенеслась прямиком к дубу Знаний. Встала перед деревом могучим, руки дрожат, слезы текут, да боли нет в них — есть гнев! С гневом же, с трудом сдерживаемым, и позвала:
— Сила Лесная!
Зашумел кроной дуб Знаний, зашумели иные дубы.
Не ответила мне Сила лесная. Ни слова не сказала. Словно и нет ее вовсе! Да и не было никогда. Ну да ничего, мы, ведьмы, народ настойчивый.
— Ты предала! Ты! — прокричала я вершинам дубов.
И не стерпела обвинения Силушка Лесная. Проявилась лицом в ветвях и листьях, на меня взглянула пасмурно, да и молвила:
— В моих лесах Заповедных насильно никого не держат. А кто волен уйти — того держать не буду.
Пошатнулась я, на землю осела, слезы горькие по лицу текут, и понять… понять не могу…
Лишь один вопрос задала, с трудом ярость сдерживая:
— А меня убивать будут, тоже позволишь? Не спасешь, не вмешаешься? Такой мне ждать участи?
Зашумела листва, словно ветер по лесу прошел, да и ответила Сила лесная тихим шепотом, словно бы тот же ветер к щеке прикоснулся:
— Не знал я… Не понял… То людские законы, они мне не ведомы.
Смахнула слезы, на кроны дубов взглянула гневно, и спросила:
— Что тебе неведомо, Сила лесная? Когда насильничают неведомо? Когда убивают? Когда на костре жгут? Это тебе не ведомо? Так давай, я покажу!
— Не… — начала было Сила лесная.
Да поздно! Ведьма я! Как есть ведьма! Мы ведьмы чужие судьбы чувствуем! Да боль чужую и ощутить, и передать способны! Ударила по земле ладонью раскрытой и выплеснула все! Все что увидела! Все что почувствовала! Все что пережила перед гибелью безвременной Дарима! Все передала! Все до капельки! Как полюбила ведунья лесная, что ведуньей стала не по собственному выбору, от того и права не имели изгонять ее, ведь лес не подведомственной территорией был — а домом! Как с парубком сговорились о свадьбе, и счастливы были он и она… так счастливы. Как мачеха жениха, баба склочная, злая, пасынка нелюблившая, притворилась радостной, и за невестой в лес поспешила, чтобы принарядить к свадьбе-то, не в шкуре ж ей в деревню на свадьбу идти. Да не дошла Дарима до деревни.
Не дошла…
Как из лесу вышла, схватили ее да и повели на пир страшный, неправильный, злой. Разбойников с собой привела мачеха. Подлых, жестоких разбойников. Опоили, по рукам пустили, в грязь втоптали, а опосля на костре сожгли, как ведьму.
Задрожал дуб Знаний, начали опадать с него листья зеленые, коим падать не ко времени вовсе, но меня не разжалобишь. Я все передала. В этом бесшумном дожде из зеленых листьев, все до капельки, все, что пережила несчастная девушка…
— Хватит, остановись! — взмолилась Сила Лесная.
— Она тоже просила, — жалости во мне не было. — До последнего просила. Кричала, звала, молила. Неужто слышно не было?!
Яд в моих словах был. Горький яд правды, от которой не отвернешься не скроешься — я не позволю.
— Было слышно!!! — сорвалась на крик Сила лесная. — Да спасти ее той ведьме следовало, что лешего обездвижила!
И остановилась я. Ладонь убрала, с подозрением на кроны слезоточащие листвой посмотрела, да и переспросила:
— Что?
Но трясло Силу лесную, так что вся земля дрожала трясло. Оно как — пока на своей шкуре не почувствуешь, чужую боль не поймешь. А как самому испытать придется, то другой разговор. Вот и тут так же — хоть и бестелесная Сила Лесная, а все ж испытала боль и мучения в полной мере, и пережить такое, не каждый может.
Но Сила Леса это сила, собралась она, и приказала:
— Смотри, ведьма!
И нахлынул на меня сонм видений и обрывки слов разговоров, событий.
Вот Дарима на берегу реки, да с ней рядом не кикимора, не водяной, не русалка даже — с ней рядом ведьма сидит. Красивая, волосы ее чернее вороного крыла, глаза синее королевских сапфиров, жесты плавные, а слова… слова неведомые, не слышал слов ее лес, не распознала и Лесная Силушка.
А вот иной разговор — стоит та ведьма перед лесом, да говорит уверенно «Ведьма она. Да не природная — прирожденная. У себя супротив закона держишь — наша она. Нам принадлежит! Отдай по-хорошему, а иначе — всю нечисть супротив тебя подниму!».
Следующий разговор спустя время был — пшеница, что колосилась у леса, и виднелась за спиной ведьмы, уже созрела, а ведьма роняла такие слова:
«Сила наша просыпается от боли и испытания огнем. Не мешайся, тогда и я мешаться не стану».
— Леший бы понял, — тихо сказала Сила Лесная, — леший бы вмешался… Да обездвижен он был, а я того не заприметил. Я с ведьмами в тот момент разговор вел, о программе учебной, о книгах магических… Думал моим ведунам с ведуньями знания надобны, о том я думал…
Вот значит как!
Поднялась я быстро, решительно, клюкой оземь ударила, да метнулась обратно к избе своей, к аспиду и лешему, что понуро у октагона стояли, да к нежити, что когда-то ведуньей была. Просто я ж не сразу поняла, почему человеком ее вернуть можно, а вот лесной ведуньей — нет!
А сейчас… сейчас почти догадалась.
Метнулась за барьер защитный, сковала не почерневшую — обгоревшую, как оказалось, ведунью, да и поглядела на случившееся иным взглядом! Поглядела, чтобы застыть потрясенно — эту ведунью выпили! Вот почему я чувствовала, что стань она живой, магии в ней уже не будет!
Отшатнулась в ужасе.
Замерла, в трех шагах от октагона, стояла с глазами широко раскрытыми, да сердцем, в испуге как птица в клетке в груди бившемся. Словно ребра проломить хотело, да на свободу вырваться.
— Веся, происходит что? — напряженно спросил леший.
А я сказать не могу, не могу и слова вымолвить. Лишь на нежить ведуньи гляжу в ужасе и с пониманием — та Дарима, это…
— Это я, — прошептала в ужасе.
На меня что леший, что аспид поглядели странно очень, а я…
Я клюкой оземь ударила, и к заводи перенеслась. Туфли скинула, клюку к кусту прислонила, и юбку платья чародейского придерживая, к кромке воды подошла. Вот по ней и металась, все успокоиться пытаясь.
Водя себя ждать не заставил, из заводи наполовину высунулся, сонный, заспанный, да и спросил:
— Весь, что?
Остановилась я, на него посмотрела, и сказала:
— Смотри, Водя. Вот есть я, я ведьма прирожденная. Мы природных ведьм на порядок слабее, но коли горе обрушится сильное, у некоторых из нас, не у всех, лишь у некоторых — просыпается сила. Да такая, что природным на зависть! А природные ведьмы, Водя, они одну особенность имеют — им чтобы стать сильной, в силу войти следует. И для того вступает ведьма в бой неравный. И чем сильнее противник, тем сильнее станет ведьма, убив его. Да не только в силу так природная ведьма входит, но и от врага своего многое берет — коли вампира убить, получишь грацию да силу эмоции выпивать, коли волкодлака — звериную грацию, да возможность видеть даже в самую темную ночь. Способности врага, Водя, способности они получают.
Водя к берегу подплыл, и слушал внимательно, каждое слово ловя с жадностью и повышенным вниманием.
— Ну так силы те в праведном бою получены, — продолжила я, мечась взад-вперед по кромке заводи и брызги воды расплескивая нервно. — И то, что со мной чуть не сотворили, я сочла измышлением Славастены да Ингеборга, что силу мою хотели Тиромиру отдать, а выходит…
Остановилась я, на Водю поглядела растерянно, и прошептала:
— А выходит то не Славастены был замысел… То обряд был, уже существующий… И не первая я ведьма прирожденная, чью силу выпить замыслили… Я не первая, Водя!!!
И ноги ослабели. Прошла по берегу, чтоб платье не замочить, села на дерево поваленное весенним паводком, да и… не было у меня слов больше. Не было… а все равно из души рвались:
— Ведьмы же не такие, Водя… Не такие… Я в это верила, Водя, я верила…
Водяной на берег выбрался, хвост свой в шаровары переколдовав — мои чувства берег, подошел, рядом сел, и сказал:
— А ты всех по себе меряешь, Веся, а не все такие, понимаешь?
— Но ведьмы-то — все… — так больно мне было. — Я ж как за Славастену узнала, мне тогда легче на душе стало, что не ведьма она. И вера во мне, вера в ведьм, понимаешь?
Водя промолчал.
А я не могла.
— Ведь каждому нужно хоть во что-то верить… каждому. И я верила, а выходит…
Вздохнул Водя, по плечу успокоительно похлопал, да и сказал:
— А я тебе байку расскажу веселую, обхохочешься сходу. Хочешь?
С сомнением скептическим на водяного я посмотрела, уж хотела спросить, не объелся ль он чего, да только не обращая на мой взгляд внимания, Водя вдохновенно начал:
— Собрались как-то рыбак, пахарь, да пастух. И пошел меж ними такой разговор. «Я, — говорит рыбак, — тут озеро сотворю. Рыбы будет видимо-невидимо, деревне польза, мне заработок». «Нет, — отвечает ему пахарь, — я тут землю распашу, посею рожь-пшеницу и будет деревне хлеб, а мне заработок». «О чем речь?! — возмутился пастух. — Я здесь скот выпасать стану. Будет деревне нашей и мясо, и шкуры и молоко с сыром, а мне заработок». И вот спорили они спорили, Веська, до драки дошло, а между тем сорняки землю ту заняли, леса проросли, а деревеньку голод сгубил.
— Водь, ты вот сейчас об чем? — спросила с сильным подозрением, что реально может отравился чем.
А водяной на меня серьезно поглядел, да такой ответ дал:
— О земле, Веся. О земле. О ресурсах, которые делить никто не хочет. И о магии, которую земля дает. Как плодородная почва, Весь, с которой если урожай снимать бездумно да жадно — пустыня станет.
И опустив руку в воду, водяной призвал книгу, достал ее, сдул капли воды, раскрыл и продолжил: