Вот же ж!
— Аспид-д-душка, — прошипела я, клюку сжимая, да желание в ход ее пустить испытывая, — ты уж прости меня, ведьму неразумную, да только видишь ли, ретивый ты сверх меры, а уж инициативный то какой, вот только… уж будь любезен, друг военный, во все свои военные планы, меня посвящать в первую очередь. Список то я составлю, то не беда, а вот не вмешайся я сейчас, и чем бы завершилось все, догадываешься?
И пододвинулись понятливо волкодлаки, место для меня освобождая, поскрипел зубами аспид, да руку выбросил в движении быстром — в одночасье вспыхнули пламенем все корни, коими дверь металлическую покрыла, опосля наградил меня взглядом мрачным гад угольно-матовый, да вновь к карте волшебной вернулся.
Исключительно из вредности, провела пальцем по клюке, импульс направляя, и в ту же секунду покрылась дверь металлическая мхом отборным, изумрудно-зеленым, толстым, свеженьким.
Наградил меня аспид взглядом недобрым, улыбнулась ласково в ответ ему, да и приготовилась внимать — совещание у нас военное, как-никак.
— Что ж, — с яростью, которую удержать в руках сумел, проговорил аспид, — значит мы сдвинем мост.
И дверь в погреб вспыхнула огнем синим, сжигая зашипевший влажный мох.
— Расположить надобно близехонько, — сказала я, поглаживая клюку, — Воденьке-то держать под контролем придется.
И тут же по раскаленной железом покрытой двери побежали споры грибницы. И пары минут не прошло, как густо заросла дверь опятами, да свеженькими, ароматными, многочисленными.
Нехорошим стал взгляд у аспида, сидела, поправляя волосы я, делая вид, что это вообще не я, это кто-то другой.
— О, грибочки! — обрадовался выглянувший из избы домовой.
И вскоре русалки с домовым радостно урожай собирали. Я сидела с видом невозмутимым. У аспида вид был тоже невозмутимее некуда. Красота, идиллия… правда это вообще-то поганки, ну да то домовой раскусил сразу, а кроме него их еще очень кикиморы уважают, так что не пропадет продукт лесной.
— Хоррошо, — уж не знаю, как аспид-то еще не вспылил-то, — два моста расположенные рядом, а третий в болотах на севере. Да только, ведаю я, что потерпела ты поражение там, госпожа хозяйка лесная. Так стоит ли вновь соваться туда, где враг с азартом поджидает?
Хороший вопрос.
— Твоя правда, — согласилась я угрюмо. — Да только тут дело такое, аспидушка, в устье реки мои владения с владениями водяного перемежаются. Места болотистые, а значит сила Воденьки велика там, но островки на болоте деревьями да кустами покрыты, следовательно и моя сила велика. От того и мост ставить там будем, разумнее это.
И снова выслушал меня аспид уважительно, обдумал сказанное, да вдруг выводы сделал странные:
— Ты уж прости, хозяйка лесная, да только в битве этой не только тебе с водяным оборону держать. Оглянись, ты войско созвала. А войско созывают не для того, чтобы лишь пировать. На войну созвала, вот воевать и будем. Ты свое дело сделала, ведунья, накормила, напоила, да плату предложила. А далее, уж не обессудь, дело наше, и как воевать, и как оборону держать.
И вспыхнули поганки на двери, заставив отскочить от них домового с русалками, скукожились, и покрылось дерево слоем метала. Да не простым — толстым, с шипами острыми да гибкими, что шевелились пошустрее корней магически растущих.
Вот как значит.
Села я поудобнее, щеку рукой подперла, да и сижу, на аспида взираю многозначительно. Аспид мне не менее многозначительным взглядом ответствовал, и вернулся к совету военному.
— Водяного помощь не потребуется, на нее и не рассчитывали, сами сдюжим.
И вернулись на место прежнее все три моста, а мне выразительно на избу указали.
Уже бегу, спотыкаюсь и падаю от расторопности. И не смотря на взгляд выразительный, осталась сидеть с готовностью созерцать дальнейшее безмятежно. А и действительно, было бы чего переживать — одним аспидом больше, одним аспидом меньше… а остальных от любой беды уберегу, коли потребуется.
Но аспид считал иначе и на меня смотрел все более выразительно.
В смысле глаза его синие все более явственно выражали желание узреть мое исчезновение, желательно в направлении избы. Я ответила взглядом спокойственным, выражая желание остаться, посидеть, и вообще здесь неплохо развлекают.
Аспидушка шумно воздух тянул, медленно выдохнул, да и смирился… Что ж ему еще оставалось то? Тут я хозяйка.
И пришлось ему к плану военному возвертаться, скрипя зубами.
А да и вернулся он, да так решительно, уверенно, с энтузиазмом непритворственным, что и не заметила, как заслушалась!
Сама я желала войны длительной, осторожной, чтобы наши не пострадали, а враг подустал, но в нежити аспид разбирался гораздо лучше меня, и на порядок лучше нечисти.
— Зараженный лес опасен для всех, в ком течет кровь. Яд может проникать через глаза, дыхание, кожу — это медленное распространение. Для обычного человека опасность представляет нахождение в тумане Гиблого яра свыше одного часа. Для магов — сутки. Для нечисти — сорок восемь часов. Ни один из вас не должен пробыть в тени пораженных деревьев более этого времени.
Аспид обвел всех пристальным взглядом, и взгляд его действовал посильнее слов — даже волкодлаки теперь дышали через раз, вампиры и вовсе сидели задумчиво, и думали явно об одном — это куда ж они вляпаться умудрились.
А аспидушка продолжил:
— Любое ранение, повреждение кожи до простой царапины — и вы отступаете.
— Дык как, с поля боя-то? — возмутился Далак.
— Молча, — ледяным тоном оборвал возмущение аспид. — Если яд проникнет под кожу, счет вашей жизни пойдет на минуты.
Все окончательно притихли.
Я так вообще с самого начала притихла, и смотрела на аспида с нехорошим ощущением — такой за услугу явно и плату возьмет ту, что назвал… и что-то кажется мне уже, что и Лесная Силушка не спасет. Да только я о том опосля подумаю, потому как сейчас посерьезнее вопросы появились — что делать-то? Если правду аспидушка говорит, то…
То план моих действий не меняется.
Раненные через реку пройдут, водяной с них яд смоет, а в своем лесу уже я вылечу.
Только очень мне про ограничение времени слова аспида не понравились. Смотрю на него, всей своей ведьминской сутью ощущаю — не врет, говорит по делу, четко, не усугубляет ничего, да только… Откуда ему все то ведомо?
Откуда сам пришел я не спрашивала, да и права на то не имела — мне с ним войну воевать, а не генеалогическим древом интересоваться, но время…
Время и цифры были тем, на чем акцентировали внимание ведьмы и… маги.
И возможно я не знала бы об этом, если бы не была ученицей Славастены. Но первое, что я услышала, оказавшись перед наставницей, было: «Триста шестьдесят единиц силы. Превосходно, Валкирин, превосходно».
360…
Для того, чтобы ведьмой стать, требовалось четыре всего. Для того, чтобы в ученицы пойти — едимоментно десять выдать.
Так что когда привели меня к Славастене — обходили меня ученицы стороной, береглись, опасались…да напрасно. Восемь мне было, когда в поместье Славастены вошла, а второй раз сила проявилась лишь в пятнадцать — когда деревеньку Горичи прокляла. И сила единовременного выброса магии составила уже 500 единиц. И когда я вернулась из проклятого места, в глазах тех, кто вчера еще обижал да деревенщиной звал, поселился страх. Ведь если я одних прокляла, сохранив обиду на столько лет, значит и их проклясть могу, да так, что никто не спасет.
Про то, что не спасет никто, правда, не сразу поняли. Когда о событиях в Горичах дошел слух до самого короля, король к Славастене Ингеборга отправил, своего лучшего архимага, чтобы разобрался, ученицу ведьмы к порядку призвал, да и деревеньку спас. Ингеборг был хорошим человеком, именно человеком, а не магом, от того, первым делом он отправился не ко мне, а сразу в Горичи. Думал, разберется сразу с проблемой, а уж после и с бедовой ведьмой.
Да не вышло.
Ингеборг поражения не принял, учеников лучших призвал, да двух иных архимагов. Всю ноченьку маги формулы составляли, рассчитывали удар, взвешивали каждое слово заклинания, по утру разом и ударили в тучи серые, да и проглянуло солнышко. Пробился сквозь мрачный небосвод луч яркий солнечный, и обрадовались маги…
Недолго радовались.
Луч то был всего один, и осветил он три могилки. Только три могилки. Посияло солнышко лишь для них до полудня, и снова за пеленой серых туч скрылось.
Так что к вечеру по мою душу не только Ингеборг заявился, но и ученики его лучшие и соратники верные.
Ох и страшно мне было идти к Славастене на ковер в тот вечер, ох и боязно, а все равно не жалела ни о чем. Умылась, косу переплела, платье заклинанием разгладила, да и пошла, деваться было некуда.
В темном кабинете наставницы тускло горели светильники по стенам, да ярко свечи на столе, и свет их был на вход направлен, так что когда вошла я, никого разглядеть не сумела, взгляд опустить пришлось.
«Ближе, Валкирин, подойди ближе!» — властным, непререкаемым тоном приказала Славастена.
И тогда я вскинула подбородок, сквозь свет, пусть и резал глаза, решительно посмотрела на Ингеборга, что за столом ведьмы-наставницы сидел, и уверенно прошла прямо, в двух шагах от стола лишь остановившись. Не понравилась архимагу моя дерзость. Маги в принципе ведьм за дерзость недолюбливают, а тут ученица-недоросток супротив архимага, чье имя по всему континенту славилось. И потому, зла Ингеборг не скрывал, когда произнес сурово: «Вижу, о содеянном ты не жалеешь».
Не жалела. И скрывать этого не собиралась.
И тогда архимаг спросил:
«Как снять ведаешь?»
«Нет» — и это было приговором.
Молча подошла Славастена — я молча сняла с пальца кольцо ученицы, и отдала ей.
«К ведьмам отправь, на гору, — решил мою судьбу прославленный Ингеборг».
К ведьмам на гору — это значит не видать мне больше столицы, и подруг, пусть и малочисленных, тоже не видать. Не пройтись по вечерним улочкам витрины яркие рассматривая, не забежать в театр, восторженно на талант актерский взирая, и про книги можно было тоже забыть…