етят.
— Свой вопрос? — удивился Агнехран. — И какой же?
Ответила ему нехотя:
— Куда смотрели, когда Ульгерда силу свою внуку передавала, да оружием в чужих руках делая.
Вопрос свой я верховной озвучила, а с Ульгердой говорить не стала, не смогла я. Да и что ей сказать? Я ей силу вернула, пламя жизни в нее вдохнула, а она вместо того, чтобы внука спасать, на поводу у Заратара-чародея пошла, как… как не знаю кто.
И вот про чародея вспомнили, Агнехран и спросил:
— Чародеи как? Все бегут?
Вспомнила то утро, когда вдвоем проснулись от криков чародейских… знала бы, что то последнее утро у нас будет, обняла бы аспидушку, да и не отпустила бы никуда.
— Нет, воюют, — ответила, чувствуя, как снова слезы на глаза наворачиваются. — Лешенька их в овраг отправил, туда, где часть изгнанной нежити из яра скопилась, вот они там и… воюют. Связной то у них больше нет.
— Связной? — не понял архимаг.
И вот сказать бы ему, а я на него смотрю, и ни слова вымолвить не в силах. Ни единого слова.
И понял он все. На меня глядит океанами боли, лицо бледное, несмотря на мазь магическую, и боль-тоска вокруг него призрачным туманом вьется-стелится. Вот так смотрим друг на друга, рвем душу на части, а сделать ничего не можем. И горим, оба горим, так красиво, так грустно, так больно…
Так невыносимо вдруг стало, и сказала я как есть:
— Агнехран, я не могу без тебя…
Не улыбался больше вообще.
Протянул руку, пальцы коснулись поверхности серебряного блюдца. В глаза мне посмотрел и…
И связь разорвал.
Осталась я в тишине пробуждающегося от скверны да смерти яра, подле каменного лешего, у дерева сжавшись, да обняв колени руками. Больно мне было, так больно, что ни в сказке не сказать, ни в песне не выразить…
Только боль осталась, и сжигала она меня, и ломала, и душу калечила.
И тут вдруг сказал каменный леший:
— Похожа ты на Авенну, один в один.
— Чем же? — сама слезами горькими давилась, дышать и то тяжело было.
Усмехнулся каменный, да и такой ответ дал:
— Да тем, что сидишь вот, страдаешь, ждешь, пока аспид твой проблему решит. Вот и она ждала того-то. Не дождалась.
Замерла я, и слезы сами высохли.
Смотрю на заросли терновника, в которые превратился леший, защищая свой Заповедный яр ценой собственной жизни. Посидела, подумала, блюдце серебряное в суму засунула, яблочком закусила, нервничала потому что, и подумала вот о чем — Был когда-то яр Заповедный, имелась в нем ведунья лесная умная да опытная, и любила она аспида… прямо как я. Но на яр этот свои планы имели чародеи. Те самые, что завсегда слабостью невинных пользуются, что ударяют в самое больное место, что лишают дорогого самого. Что у ведуньи той самое дорогое было? Правильно — аспид.
— Чародеи сделали что-то, так? Заклинание какое-то, от коего аспиды на территории яра Заповедного контроль над собой теряли, права я? Чародеям ведь этот лес позарез был надобен, да?
Усмехнулся леший каменный, и ответил:
— Не ведунья ты — ведьма, как ведьма и мыслишь. Права ты, во всем права.
Кивнула я, ответ, принимая, и далее предположение сделала:
— Заклинанию этому лет триста, не меньше, не так ли?
И вновь согласился с предположением каменный.
— Так, ведунья.
А я же вот еще о чем подумала — Агнехран тут бывал не раз, да и не два, и никакого контроля над собой не терял вовсе. До тех пор не терял, пока яр Заповедный скорее был неживым, чем живущим. А как восстановился, как вновь силу жизненную получил, вот тут-то и сработало заклинание древнее! Ну, чародеи, ну гады же совести напрочь лишенные!
И поднялась я решительно.
— Ведунья, куда ты? — всполошился каменный.
— Мстить, лешенька монолитный мой, мстить! Прав ты, не ведунья я — а ведьма! И вот с ведьмой я бы никому связываться не советовала, особенно если эта ведьма — я!
***
Ох, и разозлилась я. Так разозлилась, что когда в лес свой вошла, первым делом тропу Заповедную к вампирам открыла. Да прямиком к свежевыстроенному замку Гыркулы. Сам граф был застигнут мной за совращением девы невинной, видать кого-то из деревень окрестных к себе заманил, и теперь вот совращал:
— Злотый в месяц, красавица, — пел он девице, осоловело ресницами хлопавшей, — а убираться то всего ничего, четыре спальни в доме моем…
Дева габаритов существенных млела, и наивно верила, что речь идет об уборке всего четырех-то комнат, а для нее, девки деревенской, это что раз плюнуть. Одна проблема — спален может и четыре, зато остальных помещений видимо не видимо, у вампирского графа одних столовых в замке штук двенадцать было.
— Подумай, — продолжил Гыркула, глядя на будущую работницу взглядом проникновенным, мудрым, влюбленным, — целый злотый… а может и премия за усердие…
Что такое «премия» дева деревенская едва ли ведала, но злотый, вино девой выпитое, да яства за столом аппетитные, определенно делали свое дело — она уже почти была согласная на все. Сейчас подсунет ей вампир договор о предоставлении услуг, подпишет его краса деревенская не читая и усе — год рабства обеспечен.
Но тут появилась я.
Подошла к столу переговорному, коей ушлый вампир разместил прямо перед замком своим, на собственно замок поглядела — то, что там замок каменный внушительный девушке видно вообще не было, хорошая иллюзия дома стояла. Качественная. Такая, что видать было только дом деревянный, размеров скромных. А между тем у Гыркулы целая стопка договоров имелась, и догадывалась я, что девица эта тут не единственная, видать еще штук пять ожидается, не меньше. А еще ему мужская прислуга понадобится, так что обвести вокруг пальца кровопийца собирался многих.
А тут я.
К столу подошла, руки на груди сложила, на Гыркулу смотрю выразительно. Гыркула выразительность оценил, сглотнул нервно, да и сказал:
— Случилось что, радость ты наша неописуемая?
И даже отвечать не пришлось — сам все понял.
Пальцами щелкнул и исчезла иллюзия домика деревенского, появился громадный величественный замок вампирский. Охнула девица. Вскочила даже от волнения. И думала я сбежит, как и следовало бы, ан нет.
— В целом замке жить… — прошептала селянка. — Я ж никогда замков не видела…
И тут же решение приняла:
— Давай контракт, кровопийца.
Женщины — никому их не понять, даже мне, что уж о Гыркуле говорить. Обалдел он от такой решимости. Да не ведал, наивный, что не ту деву в работницы-рабыни заграбастать хотел.
— А каменюки-то какие справные, — продолжила девица, утащив контракт у вампира. — Батя как раз сарай хотел хороший, надежный, каменный. А на дворе посажу укропу, и чесноку, и огирьки…
На этом сердце вампирское не выдержало, и граф быстро отобрал контракт у предприимчивой селянки.
— Лорд Драгорус! — в его возгласе послышалось даже что-то истерическое.
Появилось два вампира, подхватили уже по-хозяйки оценивающую каменную кладку стены на всяческие полезные качества селянку, и унесли, под громкие протесты оной.
Едва протесты стихли вдали, мне пришлось сообщить вампиру:
— Граф Гыркула, мой тебе совет добрый — не связывайся ни с кем из Веснянок, Западянок и Нермина. В Выборге избирательно подходи к найму людей, там народ честный, но тоже ушлый.
Посидел граф, на меня поглядел, да и спросил:
— И как же так получилось, что люд здесь такой… непростой?
— А ты сам подумай, — посоветовала ему, — тут лес Заповедный бесхозный столько лет стоял, что у населения местного в предках и кикиморы затесались, и черти, и болотники. Это тебе не в вашем подгорье девкам голову морочить, да контрактами к рабочему месту привязывать. Тут народ не простой, оглянуться не успеешь, как растащат они твое рабочее место по камешку, для сарайчиков да погребов своих. И стыдно никому вообще не будет.
Побледнел Гыркула, сглотнул гулко.
Да и спросил осторожно:
— А ты, госпожа ведунья, зачем пожаловала, позволь спросить?
Хороший вопрос, но отвечать не стала — взяла со стола бутылку вина, еще не початую, в руке подержала, Гыркуле протянула да и попросила:
— Открой, будь любезен.
Гыркула галантно сорвал восковую печать, опосля пробку из бутыли вынул, мне осторожно бутылку вернул.
Сделала глоток прямо из горла, потом еще один, и еще.
— Да… — протянул Гыркула озабоченно, — дела.
Кивнула, за бутылку поблагодарила, да и призвала тропу Заповедную.
И уж было чуть не ступила на нее, как Гыркула подскочил и вопросил быстро:
— Валкирин, а не соблаговолите ли разрешить с вами отправиться?
— Зззачем? — переспросила голосом, слегка подвыпившим.
Вино оказалось крепким, с трех глотков голова закружилась.
— Да так, на всякий случай, — замялся Гыркула.
Но если хочет со мной, то так и быть:
— Пошли, — разрешила великодушно.
И вот «Пошли» сказала только Гыркуле, но за каким-то чертом со мной увязались и вампиры, и вурдалаки с Далаком во главе, и кикиморы, и болотники, а напоследок даже черти, их теперь в лесу моем водилось целых семь штук — кикиморы упросили, я и согласилась по глупости.
***
Чародеи сражались.
В ущелье между горами, что возвышались на севере Заповедного яра, боясь сделать один лишний шаг, чтобы не попасть на очередную тропу Заповедную, коих лешенька тут в три ряда понаставил, отдыхая по очереди, питаясь из последних запасов.
А потом я пригляделась и поняла, что не только из последних. Одна из чародеек, стоя на коленях, магичила по-своему, по чародейски, создавая еду из…
— Каннибалят потихоньку, — кот Ученый вальяжно вытек из скалы, рядом со мной устроился.
— Почему каннибалят? — поинтересовался у него Мудрый ворон. — Она плоть нежити трансформирует.
Кот не смутился и вальяжно ответил:
— А сами они кто? Жить по-твоему? Нежить они, самая что ни на есть нежить. И себе подобных вот жрут.
Чародейка, перед которой лежало черное плохо порубленное мясо явно из конечности какого-нибудь ходока, зажмурилась, прошептала что-то и зеленый дым окутал последней свежести мясо. Пахнуло магией. Затем специями. После дымком да копченостями.