Очень медленно подняла руку да и сделала то, о чем давно мечтала – показала фигу бывшей наставнице. Внушительную такую фигу.
И глаза Славастены вспыхнули зеленым огнем.
– Пожалеешь ведь, – прошипела она.
– Это вряд ли, – нагло ответила я.
– Я ведь тебя, дуру, пожалела тогда! – прошипела стремительно стареющая ведьма.
– Интересно, а с каких это пор попытка особо жестокого убийства именуется словом «пожалела»? – разъяренно спросила в ответ.
И остановила бег волшебного самовосстанавливающегося яблока, прерывая связь.
Посидела, сама не заметила, как задумчиво яблоко наливное сгрызла – на сутки, не меньше, отрезая себя от всего мира. Может, и к лучшему…
Потому что Славастена меня дурой назвала не зря. Но обиднее всего то, что… ну не поумнела я. Как-то вот вообще. И тогда вляпалась, и сейчас вот тоже вляпалась, да так, что выберусь или нет – неясно.
Из печи высунулся домовой, посмотрел на меня, догрызающую черенок от яблока, укоризненно, покачал головой и сказал:
– Ничему тебя жизнь не учит.
Даже отвечать не стала.
Поднялась, плащ на плечи накинула, капюшон на голову набросила, иллюзию на лицо и руки, захватила клюку со все еще висящим на ней артефактом, раба подчиняющим, и вышла на двор.
Охраняб мой ел, сидя перед сдвинутым в сторону котлом и горящим огнем костра. Сидел он в мокрой рубашке, некрепко держа тарелку, руки-то все еще были слабыми, но с грацией орудуя ложкой. Меня он не услышал, сидел спиной к избе, да и шла я босая, но каким-то образом почувствовал – замер.
– Не оборачивайся, – приказала, убирая иллюзию.
– Что так? – хрипло спросил.
Объяснять не стала, пригрозила только:
– Артефакт подчиняющий при мне.
Понял, сглотнул гулко.
Застыл напряженно.
Я медленно подошла вплотную, прикоснулась ладонью к рубашке так, чтобы мокрая ткань обрисовала клеймо – едва ли я рискнула бы прикоснуться к ожогу напрямую. А так, через ткань, провела пальцем, касаясь каждой из семи меток. Сначала тех, что ставили архимаги – ведьмой я была так себе, так что увидеть смогла лишь фигуры в капюшонах и ничего более. Трое магов, что собирались силу плененного отобрать, виднелись лучше. Двое из них были молоды, причем один показался мне знаком, но опознать не смогла, как ни старалась.
А вот последней я коснулась той точки, в которой сходились направляющие линии от магов и контролирующие от архимагов.
И словно молнией явилось-вспыхнуло произошедшее – охраняб мой на алтаре черном лежит лицом вниз, руки стянуты и путами магическими, и путами заговоренными, и путами стальными, а все равно дрожит-крошится гранит словно песок да стиснув зубы, сопротивляется до последнего архимаг мой. Кровь струится из уголка рта, кровь струится по спине обожженной, мясо опаленное дымится, боль глаза застилает пеленой тьмы накатывающей, но не сдается архимаг и сдаваться не собирается.
– Ну что, многое увидела? – насмешливо спросил охраняб.
Язвит он, гордый. Такой гордый, что хоть убейся, а мне жалко его так, до слез просто.
– Не бойся, вреда не причиню, – тихо сказала я.
– Не боюсь, – напряженно произнес он, – но где твои когти, ведьма?
Я вздрогнула. Мгновенно отняла руку. Поразмыслила над фразой его «Ну что, многое увидела?». Так, если подумать, то что должна была бы увидеть ведунья? Клеймо. Нормальная ведьма в принципе – тоже клеймо.
Так что сочувствие свое запихнула куда подальше и воинственно выдала:
– Так подпилила, когти-то. Мужик же в доме, вот и занялась собой. Это только начало, еще космы свои расчешу замшелые, кожу увлажню кремами омолаживающими и, глядишь, передумаешь ты служить мне охранябом и начнешь набиваться в полюбовники.
Полагала, что передернет его от омерзения, но он только усмехнулся.
А затем как-то очень странно протянул:
– Ты слишком хорошо вымыла котелок, ведьма. Он прямо сияет.
Меня пробрала дрожь. Очень медленно повернув голову, взглянула в сторону котла с похлебкой и увидела свое отражение – растрепанные волосы, виднеющиеся из-под сползшего назад капюшона, лицо девчачье испуганное, глаза, широко распахнутые, и ужас, который я, к стыду своему, не скрыла.
– Да меня даже сползший на подбородок глаз напрягал меньше, чем это, – хрипло признался маг.
Я поняла, о чем он: я ведьма молодая, в силу не вошедшая, то есть усиливаться за счет убиения магически одаренных еще могу. А тут вот он весь – в моей власти, с ошейником и артефактом, волю ломающим, и целый архимаг. Убивай не хочу просто!
И ведь что не скажи сейчас – не поверит. Выглядит все слишком уж – и караван встретила, и себе мужика забрала, и артефакт подчинения не забыла прихватить, и ошейник все так же на нем, и прикажи я на алтарь лечь – сопротивляться не сможет.
Почувствовала себя владетельницей целого архимага!
Рабовладелица уже звучит гордо, а я теперь и того больше – архимаговладелица!
Постояла, подумала. Решила, что оправдываться глупо, скрываться тоже уже смысла нет. Сняла плащ с себя, откинула на ступени, с клюки сняла артефакт – демонстративно надела себе на шею, чтоб знали некоторые охранябы – кто тут хозяин, и, отправив клюку прыгать в избу, обошла мужика и села рядом.
Посидела, подперев кулаком подбородок, посмотрела на огонь, затем искоса взглянула на мужика и спросила:
– И как суп?
– Похлебка, – напряженно ответил он, все так же сидя с неестественно прямой спиной. – Хочешь?
Кивнула, прикусив язык, чтобы не спросить: «А не отравлено ли. Свистнула домовому, тот принес еще тарелок и ложек, себе из котелка похлебки набрал и умчался в дом – он в этом лесу вообще гость незваный, потому у меня в домике и скрывается.
А вот мне архимаг сам похлебки набрал сполна, тарелку галантно протянул, пристально за каждым движением следя. А едва я за ложку взялась, насмешливо поинтересовался:
– И даже не спросишь, не отравлено ли?
– Я хотела, – честно призналась рабу, – но решила тебя не обижать.
– Спасибо, добрая госпожа, – язвительно ответил он.
Но несмотря на язвительность, взгляд его, на меня направленный, стал каким-то задумчивым, что ли.
Из дома выскользнул домовой за добавкой, поцокал одобрительно, хваля повара, и умчался обратно в избу.
– Твой первый су… в смысле похлебка? – спросила я, осторожно набирая варево в ложку.
Пахло вкусно.
– Практически, – мрачно ответил архимаг, у которого впереди была в лучшем случае смерть, в худшем безумие… ну, это он так думал.
А вот я точно знала, что вообще-то у него впереди была я, и надо бы ему как-нибудь на это намекнуть, только я еще не придумала как.
И вкус у похлебки оказался тоже потрясающим, я даже глаза прикрыла от удовольствия – вкусно. Давно я горячего такого не ела, соскучилась.
– Короче, сделаем так – готовишь теперь ты, – решила, набирая уже пятую или шестую ложку, я, кажется, после первой счет потеряла.
Маг скептически посмотрел на меня, усмехнулся и сказал:
– Ты ведь уже поняла, кто я. Повар из меня не лучший будет, я уже лет сорок как не готовил в принципе.
Чуть не подавилась, удивленно взглянула на него и честно призналась:
– Просто поверь, я готовлю хуже.
Подумала и призналась еще честнее:
– И ведьма из меня примерно такая же. Никакая в смысле.
Теперь аппетит пропал у мага, а взгляд его стал очень, просто очень напряженным.
Подтверждая его худшие предположения, добавила:
– Печать будем снимать.
– Дура, – тихо, но очень отчетливо произнес архимаг.
Пожала плечами, ничуть не отрицая.
И не удержавшись, спросила:
– Ты ведь клеймо неспроста мне показал, не так ли?
И на него посмотрела с улыбкою.
И вот знаю же, что сама по себе я так себе, а вот улыбка у меня светлая да приветливая, и люди обычно на улыбку мою улыбкой же и отвечают – а мужик мой лишь помрачнел сильнее. Затем кинул ложку в свою тарелку с недоеденной третьей порцией похлебки, отложил посудину, развернулся ко мне всем своим внушительным разворотом плеч и вдруг спросил:
– Тебе сколько лет, ребенок?
И я обиделась. Серьезно обиделась. За что он вот так со мной?
– Сам – дитя малое! – высказалась в запальчивости.
– Да уж постарше тебя буду! – не остался он в долгу.
Я помолчала, разъяренно глядя на доходягу этого, у которого гонору прямо как у архимага без трудностей в жизни вообще, да и… есть продолжила.
– Неладное я еще утром заподозрил, – сложив руки на груди, сообщил мужик. – Видишь ли, больно хороша ты для работницы старой карги. Такие ведьмы, как та, которую ты изображала, юных, ладных да пригожих держат лишь для одного – чтобы отобрать и молодость, и красоту, и привлекательность. Ну и жизнь заодно. Ты же спокойно в ближайшую деревеньку на ярмарку отправилась…
У меня чуть аппетит не пропал, но критику лучше порой дослушать, особенно конструктивную. Опять же информация новая, вдруг да пригодится.
– Продолжать? – учтиво полюбопытствовал архимаг заклейменный.
– Угу, – кивнула я, – интересно очень.
Он хмыкнул и продолжил:
– Я проверил оградку вокруг избы – никаких блокирующих заклинаний. Значит, ты у ведьмы не была ни в каком услужении, иначе держали бы тебя на поводке, коротком или длинном, уже не важно.
И на меня посмотрел выжидательно. А я что? Мне интересно было, так что я попросила:
– Ты продолжай, увлекательно очень.
Маг ничего увлекательного явно не находил и все же продолжил:
– Будь ты лесной ведуньей – ты убила бы меня мгновенно. Будь ты ведьмой опытной – использовала бы артефакт подчиняющий, не церемонясь. Но вместо этого ты принялась меня лечить… Странно, не находишь?
Пожав плечами, ответила:
– Оглянись, охранябушка, это лес Заповедный. Здесь больных да увечных привечают, а не убивают.
От слов про «больных да увечных» мужика передернуло, но стерпел. Уважаю.
Затем помолчал некоторое время и продолжил:
– Твоя правда – клеймо показал не зря. Ты вчера спасла многих, и не знаю, ведаешь о том или нет, но и врагов себе нажила не слабых. Глупость ты совершила, ведьма, да глупость твоему возрасту свойственна. Как и слабость, в силу неопытности.