А после я протянула руку моей личной поганке Заповедной. Та, все еще обретаясь в сплетенной из изумрудной травы кошке, вытянула лапку, прикоснулась к моей руке. А я старалась не улыбнуться, когда передавала ей образ Анариона, стать, поступь, плечи широкие.
– Нравится он мне очень, подарок передай, – попросила я чащу.
И тут произошло невиданное – моя зараза лапку отдернула и головой кошачьей отрицательно покачала. Я чуть букетик из рук не выронила, а Заповедная чаща, моя Заповедная чаща нахмурилась, по-кошачьи глаза прищурила, на задние лапки поднялась, обеими передними к руке моей прикоснулась да и выдала мне образ. Охранябушка! Без рубашки. И тот, между прочим, не просто так красовался на радость русалкам, которые толпой в три штуки уселись у меня на дворике, а окно рубил! Окно рубил! В моей избе! Окно!
– Да что ж он творит-то, ирод окаянный?! – вырвалось у меня.
Чаща этого тоже не поняла, но зато показала мне другое – там русалки толпой в три хвоста сидели и волосы расчесывали костяными гребнями, да все как на подбор – золотоволосая, шатенка и с волосами цвета воронова крыла. И щебечут-щебечут, а маг мой, тощий, поджарый, все рубит и рубит! Избу мою рубит!
– Так, все, неси подарок ведьмаку, – потребовала я.
Чаща на меня посмотрела с сомнением, внутренним взором на русалок… сравнила. Тяжело вздохнула, забрала букетик и помчалась нести его принцу. Потому что, по мнению чащи, и она этого даже не скрывала, русалки куда привлекательнее меня были. По ее мнению, мне в плане архимага рассчитывать было не на что, и она согласилась свести меня с индивидом похуже – с принцем!
Проводила ее гневным взглядом, потому что… я и не рассчитывала на архимага, мне вообще никто не нужен, но обидно же! И куда водяной смотрит, почему у меня во дворе русалки сидят?!
– А ты гневаешься, – заметила проницательная Ульгерда.
– Русалки распустились, чаща не слушается, лес Заповедный разрастается, ведьмак непроученный шляется, маги королевские налетели, Изяслава стыда да сил лишилась, Славастена – остатков совести! Есть с чего гневаться-то.
Ульгерда кивнула, но продолжала смотреть на меня пристально.
– А, говорят, леший у тебя знатный, – заметила словно невзначай.
И тут я чуть не сболтнула, что к лешему русалки и на триста саженей не подойдут, он у меня суровый да неприветливый, вот только… не такая уж я и дура, чтобы правду сболтнуть неосторожно.
– Хороший леший, – сказала сдержанно, – и мой.
Ульгерда понимающе улыбнулась, голову склонила.
Понять ее я могла, часто лесные ведуньи с лешими неразлучны становились, да только никому и никогда не скажу я, что мой леший человеком оборачиваться не способен больше. Искалеченный он ко мне пришел, что смогла, я сделала, но что я могла, ведунья необученная? Не станет мой леший человеком никогда, и не родятся от него дети, от того и бесится моя чаща, вот именно с этого бесится, не иначе!
– Спасибо тебе, – вдруг сказала Ульгерда.
Благодарить ей было за что – та гадость, что она на себя взяла, ей бы не ботинок стоила, а жизни – Ульгерда стара.
– Не за что, – улыбнулась грустно, – к ведьмаку у меня свои счеты, он на мою чащу позарился, в лес мой гостем незваным пришел, а ты мне шанс отомстить принесла, сердечная благодарность тебе.
С сомнением посмотрела на меня ведьма, да спорить не стала: магия леса – моя вотчина. Ульгерда же вздохнула глубоко, улыбнулась и вдруг сказала:
– Словно годков двадцать с плеч. Я к тебе попрощаться залетела, опосля путь мой к источнику лежал, думала, не доживу до суда ведьмовского, да ты мне жизнь подарила, хоть и не признаешь этого.
И поднявшись, ведьма метлу взяла, на меня посмотрела и сказала:
– Хорошая ты ведьма, Весяна, правильная. Береги себя.
Когда улетала босоногая Ульгерда, я сидела все там же, в сумраке леса, задумчиво глядя ей вслед. Надо же, никогда не думала, что ведьма на метле может выглядеть… забавно. А оказывается, когда пятки голые из-под подола юбки гордой ведьмы выглядывают, очень даже потешно смотрится.
И да, я правильная ведьма. Правильная. И поступила правильно. Я и сама это знала, просто когда это и Ульгерда сказала, на душе стало светлее.
Потянувшись к ближайшему лопуху, я собрала все капли росы, что еще пряталась в стеблях травы, наполнила лист лопуха маленьким, казавшимся ртутным озерком да и принялась наблюдать. Наблюдала я городок нашего барона, в который, видать, после вручения «подарка» переселился Анарион из баронской усадьбы.
Видеть я могла не все, только то, что чаща моя видела, а она перемещалась, по большей части под землей, так что сад позади двора гостиного, в котором на траве растянулся ведьмак с девицей легкого одеяния, и сам был полугол, я видела отрывками. Сад с ведьмаком – земля сыра. Сад – земля. Сад – земля, крот. Крот попался вежливый, очень извинился перед чащей, спросил, может помочь чем надо. Чаще помогать не надо было, но… у крота кротиха оказалась беременна.
«Не смей!» – потребовала я у чащи.
Да какой там, эта поганка уже остановилась и в красках расписывала, какой у нас замечательный лес! А как червяков-то под землей много, прямо косяками ходют! В красках, потому что это говорить чаща не может, а вот показывать очень даже. Она и показывала! Особенно крота впечатлил косяк червей под землей! В процессе переговоров в саду раздались характерные стоны, но даже они не отвлекли чащу от главного, поганка прорыла ход в мой лес для крота и его будущего семейства!
Но на этом дело не закончилось – потом чаща высунула листик на поверхность и с интересом стала следить за происходящим. Следить было за чем – к ведьмаку еще одна девица присоединилась, и теперь у него было сразу два объекта для размножения. А чаща моя такие процессы очень даже любит и уважает, интерес у нее был к размножениям излишне повышенный.
Я же краснела аки маков цвет, закрывала лицо руками, подсматривала через растопыренные пальцы, и в какой-то момент смущение было вытеснено совершенно изумленным:
«И так можно?»
«Так тоже можно?!»
«Ого, и даже так?!»
«Ну, ничего себе!»
А потом чаще все это надоело. Моя зараза спустя четверть часа, не менее, уяснила для себя главное – размножательного во всем действии нет ни капли. В смысле ни капли нужного семени не пролилось из ведьмака, а потому все вот это пустая трата времени. А тратить время в таком ответственном процессе чаща считала абсолютно безответственным. Так что сердобольная выскочила из земли одним плавным движением, став девой… голозадой, увы, одеваться она все так же не считала нужным, величаво подошла к остановившейся, но уже довольно далеко зашедшей в разврате компании, и вручила оторопевшему ведьмаку, который некоторыми местами даже поник от изумления, мой букет. Потрясенный принц оторопело воззрился на букет, но на этом испытания для его психики не закончились – чаща моя разошлась вовсю!
И началось. Тычинки и пестики. Зерно и почва. Осеменение во всех его видах и формах! Чаща молча, но выразительно читала нотации ведьмаку и вещала, что негоже это брать зернышко и совать его в лунку, потом вынимать, совать и вынимать. В ее исполнении это было оригинально – впереди лошадь с сохой, позади крестьянин с торбой, сначала разбрасывающий пшеничные зерна, а потом, как умом скорбный, судорожно собирающий все, что раскидал, обратно в торбу. В подобном контексте разврат ведьмака приобретал вид весьма скудоумного действия.
И вот после всего этого чаща презрительно воззрилась на девиц, а затем обрисовала ведьмаку мои очертания. На этом не остановилась и сотворила из зелени мой облик… сильно польстив моей внешности. В исполнении чащи у меня была грудь раза в три больше имеющейся, талия раза в два меньше, попа… одеждой обременять мой облик эта зараза не стала, так что ведьмаку предоставили возможность полюбоваться крутыми очертаниями бедер, а опосля, еще раз презрительно оглядев всю компанию, чаща гордо удалилась под землю. Вслед за ней исчез и скудоумный пахарь, сплетенный из веток ивовых, и лошадь, и соха… осталось только вспаханное «поле». Не то чтобы большое, но все грядки с земляникой пали жертвой образовательного процесса.
И остался ведьмак, с букетиком. Ошарашенный. Я бы даже сказала потрясенный. А потому не сразу заметил, как… расцвел.
Зато я заметила и растерялась.
Принц Анарион цвел! В прямом смысле этого слова! Не знаю, что Изяслава на него наложила в качестве защиты, но вместо того, чтобы начать покрываться бородавками, ведьмак начал цвести! Ромашками! Ромашки выскакивали бутончиками на его лице, носу, руках, груди, везде в общем, и распускались! А потом упала прядь черных волос… и еще одна… и еще…
Ошарашенный ненаследный принц в ужасе смотрел, как на его руках расцветают ромашки, как падают вокруг него лохмы волос, и не видел, что на стремительно лысеющей голове тоже распускаются ромашки…
На этом видеть ведьмака я перестала, потому что чаща вот только теперь свалила из сада, так что далее я могла лицезреть только землю, под которой поганка лианистая перемещалась. Взмахнув рукой, вернула воду на травинки, у коих позаимствовала, и осталась ждать чащу. Хотя явно зря.
Но все равно почему-то просидела, пока Заповедная не явилась, восстав передо мной гневной лесной девой, и даже руки на груди воинственно сложила, потому как… дошло до чащи, для чего я букетик ведьмаку передавала.
– А давай без нотаций, – поправляя капюшон, попросила я. – И особенно без пантомим.
И на этом я поднялась и пошла обратно к дубу Знаний. Чаща шла рядом, мрачная, насупленная, злая. Потом вдруг подотстала и вернулась лишь, когда я уже к дубу подошла, где меня ждали леший, кот и ворон. И вернулась чаща неожиданно довольная, я даже не поняла, с чего бы такая радость, но тут зловредина Заповедная протянула ко мне руку ивовую и продемонстрировала три пряди – золотистую, рыжую и черную… И жалко мне стало русалок.
А потом мне стало жалко меня, потому что кот уже все, что нужно, у дуба назаказывал, и теперь меня ждала груда книг, да настолько внушительная, что сюда тележка требовалась, в руках все не унесешь!