– Да чтоб это все к чертям провалилось! – воскликнула в сердцах.
Зато чаща расцвела от счастья и…
– Так, прекрати это паскудство, – потребовала я, едва она начала мне на пальцах показывать, что надо делать, чтобы вот это все не учить.
Домой возвращались все мрачные и злые – чаща достала. Как есть достала! Я ее посылала за тележкой раз десять, но каждый раз эта поганка возвращалась с какой-то гадостью не толкательноспособной! Нет, как молоко для ребенка воровать, так на это она горазда, а как нормальную тележку у крестьян позаимствовать, так это нет! Она притаскивала только то, что прогнило до такой степени, что и на растопку не годилось! Ну не хотела чаща, чтобы я теряла время на образование, ее исключительно размножение интересовало, чтоб ее.
В итоге пришлось звать на помощь кого ни попадя.
Итого, к избе моей вышли суровые, мрачные, злые… а некоторые вроде меня еще и вспотевшие. А я всего восемь книг тащила. Основную массу на себя леший взял, две книги нес наставник по Ученой части, одну наставник по Мудрости, часть между оленями распределили, хорошо хоть зайцев встретили, те помочь взялись.
Охранябушка мой, тоже явно притомившийся за день, как раз на огне суп варил, но, увидев нас, все равно встал, ко мне подошел, освободил от тяжести неимоверной, а я уже такая уставшая была, что чуть не рухнула, только и хватило сил на хриплое:
– Спасибо.
Архимаг взглянул сурово, вздохнул и спросил:
– А тележку для этого всего взять не додумалась, да?
У меня даже слов не нашлось, чтобы ответить.
– И что, все это читать будешь? – скептически поинтересовался маг.
– Хуже – учить, – вставил кот Ученый.
И все на меня посмотрели, с сомнением так, и вообще в мои умственные способности явно веры никакой не имея. И я бы, может, тоже на себя так же посмотрела, только вот забыли присутствующие, что учить я ничего не собиралась, это вообще тактический ход был по обведению Лесной Силушки вокруг пальца.
– Веся, сдай меня ведьмам, не мучай себя, – решительно посоветовал маг.
– А ты точно маг? – прищурив глаза, с нескрываемым подозрением вопросил кот Ученый.
И теперь все смотрели на охранябушку, даже я. Все-таки какой красивый мужчина. Притягательный. Уверенный, решительный, умный, мужественный… смотрела бы и смотрела.
И тут маг посмотрел на меня.
И смутилась я отчего-то, сделала вид, что вообще его не разглядывала, по сторонам смотреть начала, потом я на избу свою глянула да и… оторопела. Изба моя выросла! Не маленькая и замшелая теперь была, а чистая, светлая, с окнами… и без котелка моего, самого большого, самого хорошего, такого нужного, что я его еще ни разу не использовала, настолько его берегла! Я… но не охраняб мой. Он в нем что-то варил! Мой лучший котелок!
– Ирод окаянный! – Я клюку, подпрыгавшую ко мне, подхватила и бросилась к костру. – Ты чего наделал-то? Я этот котелок пуще всего хранила-берегла!
– Угу, домовой мне так и сказал. – И архимаг к избе свежевыстроенной направился. – Говорит, уже с год как купила для надобности срочной, только вся надобность пока в вытирании пыли выражалась.
– Да я пылинки с него сдувала! – возмутилась окончательно.
– Это ты паукам будешь рассказывать, – кинул маг через плечо, – тем самым, которых мне оттуда изгонять пришлось безжалостно. И знаешь, как по мне, так они там за целый год вполне неплохо обжились.
Язвим, значит!
– Да что б тебя! – выругалась не сдержавшись.
Вообще я в этом котелке собиралась опробовать ритуал по призыванию дождя, котелок был как раз нужного размера, но с тех пор как купила, дожди шли исправно, вот и не пользовалась. Но планировала! А для заклинания призыва грозы котелок должен был быть идеально чист… Но, приблизившись к костру, поняла, что чистым ему уже не быть никогда. В котелке булькало что-то вязкое, сосной пахнущее и вот гарантированно не отмывающееся!
– Не трогай, – вернувшись из избы, сказал архимаг, – обожжешься еще. С тебя станется. И суп не трогай, сам налью. Иди лучше руки помой. И не в бочке, студеная вода ведет к артриту, так что я тебе справил рукомойник, там вода солнцем прогревается.
Остолбенела я.
А затем спросила с подозрением:
– Охранябушка, я тебе что, дитя малое?
Невозмутимо пожав широкими плечами, маг ответил:
– Нет, Веся, на мой непредвзятый взгляд, ты хуже дитя малого. Дитя малое, знаешь ли, исключительно из принципа в войны с ведьмами не ввязывается. А ты ввязалась.
Тут уж даже леший за меня оскорбился, от чего трещать начал. Он всегда трещит, когда в ярость приходит – у него мускулатура древесная, а поверх деревянная же кора, вот она и трещит, когда лопается.
– Охолони, пожалуйста, – попросила я, за друга верного испугавшись, – печать сниму, и уберется отсюда… умный такой.
И тут случилось страшное – я же к казану со смолой подбежала, а я ведьма, а охранябушка, он же архимаг, а печать, она же криво наложена, а изба – маг же ее с применением магии строительствовал…
Скрежет раздался, когда его никто не ждал.
Я замерла, стремительно осознавая, что вся моя изба сейчас рухнуть может, и уже планировала мягко отступить подальше, да мне не дали! Охранябушка размышлять даже не стал – тарелки бросил, меня схватил и бежать до самой изгороди, а через нее перемахнул даже не глядя.
Зато мне поглядеть довелось на все дальнейшее!
Грохот, всю избу сотрясший! Смола, которой бревна смолили, обратно в казан плюхнулась, окончательно его изгваздав! Бревна задрожали, рухнули и покатились по двору, снося все на своем пути! Крыша вниз свалилась!
А потом стихло все.
И только пыль, оседающая медленно, костер протестно шипит, затушенный пролившимся супом, у супа выхода не было, на него бревно наехало, да основательно причем.
И, в общем… лежу на руках у охранябушки, смотрю на него выразительно, а маг меня держит, на разруху взирает и зубы сжимает чуть не до скрежета. Красота, идиллия.
И злой вопрос лешего:
– Маг, это что сейчас было-то?!
Охраняб мой промолчал, только желваки под смуглой кожей дергались, выдавая ярость, причем злился мужик на себя, исключительно на себя, и оно как бы правильно, да только:
– Лешенька, ты не гневайся, – попросила друга верного. – Охранябушка и сам не рад, чему уж тут радым быть, весь денечек, почитай, работал зазря.
Жалко мне его было, скрывать нечего. Руку протянула, по щеке погладила, я лешего так часто успокаивала, просто во всех остальных местах можно было себе занозу загнать нехилую, а лицо леший полировал каждое утро, так что там не кололось. Да только леший от моего прикосновения так не вздрагивал и голову резко не опускал, и взгляда синего, пронзительного, у лешего тоже не было, и сердце у лешего не начинало биться так, словно вырваться из грудной клетки хочет…
– Ты не печалься, не тужи, охранябушка, – улыбнулась я сочувственно. – Печать тебе наложили плохо, нечеткая она, нестабильная. Видать, сражался ты до последнего. – И тут сочувственность моя сбой дала, и я коварно добавила: – Из принципу явно сражался, ты ж у нас хуже дитя малого.
Помрачнел синий взгляд, а я себя прямо-таки отмщенной почувствовала. Да и продолжила разглагольствовать:
– На алтаре, обессиленный, и то ужом извивался, ну чисто из принципа, вот и не вышло у них с раза первого-то. Догадываюсь, дальше-то…
Про дальше говорить явно не стоило. Я как-то слишком поздно это поняла, и совестно стало за слова жестокие.
Но охраняб мой взгляда не отвел, на меня не гневался, лишь тихо произнес:
– Все равно сопротивлялся. И ты права, ведьма, сражался до последнего. Одного архимага за Грань отправил, второму недолго еще ходить, третий вот… жив пока. А теперь скажи мне, что это сейчас было?
Стыдно мне сейчас было, вот что.
– Прости, – прошептала, покаявшись искренне.
– Забудь, – произнес сдержанно.
Я с рук его соскользнула, сарафан отдернула, клюку, рядом маячившую, перехватила, на дом полуразрушенный посмотрела, на охранябушку злого, напряженного, на друзей верных и вымолвила:
– Силен ты, охранябушка, очень силен. И сила твоя рвет печать магическую, терзает ее, словно волк голодный зимой. А я ведунья лесная, со мной рядом магия твоя дополнительную силу обретает. Да только ничего хорошего в том нет – сначала печать твоя падет, а потом и разум.
Маг ничего не сказал, лишь смотрел на меня глазами синими, стылыми, обреченными. Видать, знал про разум-то, ну или догадывался.
– Не печалься, охранябушка, – попросила, перехватывая клюку свою поудобнее. – Ну, печать и печать, с кем не бывает? Снимем.
– Как? – выдохнул маг.
– Как-нибудь. – Не было у меня ни ответа, ни плана. – Но точно снимем.
И ударив клюкой оземь, прошептала заклятие:
– Где на свет родился, там и пригодился!
Такое себе заклинание, его местные давно подхватили и превратили в поговорку, имея в виду совсем иное, да и про людей, а заклинание то было древнее, и живым оно подходило едва ли – в единый миг обратились бревна трухой прогнившей, ветром взмыли над кронами могучих дубов да и понеслись в те места, где спилили их без жалости да в сплав по реке пустили, а оттуда, ибо более неоткуда, русалки их и принесли.
Не русалки, а несушки какие-то.
– Ведьма, хорошая же была древесина, – тихо сказал охранябушка.
– Хорошая, – согласилась я, – да не в моем лесу рождена, не в моем ей и гибнуть. Ты остальные бревна с досками где брал?
– Леший принес, – говорил маг холодно, зло говорил.
– Вот впредь к лешему за древесиной и обращайся, – посоветовала я и пошла в избу…
В то, что от нее осталось.
Поднялась тяжело по ступеням, прошла в дом, села на лавку у печи, осмотрелась. Хороший вид был. Вообще из любого места, где вместо четырех стен, одна-одинешенька осталась, вид хороший. Панорамный такой. Просто вот смотри и радуйся! Правда, одно бревно обзору мешало, конечно, но досадовать на него смысла не было – все, на чем крыша сейчас держалась, это последняя выжившая стенка и это самое бревно, замшелое, конечно, но крепкое.