Коррехидор с радостью согласился.
Двери отперли, и путешественники в сопровождении коррехидора и двух альгвазилов вошли внутрь.
Дом был действительно великолепен и, в особенности, прекрасно расположен.
Архитектор дона Гутьерреса Агуире был человеком гениальным, план его вполне мог назваться образцовым.
Комнаты, отлично спланированные, были просторны, светлы, прохладны, удобны и меблированы не только роскошно, но и с тем глубоким пониманием комфорта, о котором тогда почти не имели понятия.
Службы, размещенные не слишком близко, но и не слишком далеко от дома, состояли из конюшенного двора с сараями прекрасного устройства.
От обилия больших деревьев и клумб с громадными тропическими растениями, поднимающимися на пятнадцать-двадцать метров в высоту, сад, обширный и со вкусом разбитый, был исполнен прохладной тени и таинственной тишины; по нему протекала речка, в струях которой весело играли на солнце целые стаи рыбок.
Казалось, граф был в полном восторге от всего увиденного.
— Известен вам этот дом, сеньор коррехидор? — между делом спросил он судью, следовавшего за ним по пятам.
— Почти что нет, ваше сиятельство, — не смущаясь, ответил дон Кристобаль, — я был в нем только раз, и то давно, в то время, когда первый его владелец погиб при таких несчастных обстоятельствах.
— Он утонул, кажется? — небрежно спросил граф.
— Утонул, ваше сиятельство, а человек был предостойный, которого Господь наверняка принял в обитель блаженных.
— Аминь! — заключил граф. — Надеюсь, сеньор коррехидор, что вы окажете мне честь и будете навещать меня.
— Помилуйте, ваше сиятельство, это будет честью для, вашего покорного слуги!
В эту минуту к графу подошел Хосе и доложил, что привезены его вещи, которые смотритель таможни поспешил доставить, и слуги графа, прибывшие на каравелле «Святая Троица», явились в сопровождении самого капитана.
— Извините, что я вынужден оставить вас, любезный сеньор, — обратился граф к дону Кристобалю с величайшей любезностью. — Как видите, я не волен теперь располагать собой.
— Помилуйте, ваше сиятельство, я пришел бы в отчаяние, если бы стеснил вас чем бы то ни было.
— Впрочем, — заметил молодой человек, — надеюсь еще сегодня увидеться с вами.
— Каким же это образом, ваше сиятельство?
— Я намерен сегодня же явиться к его превосходительству дону Рамону де Ла Крусу, вашему губернатору, к которому имею рекомендательное письмо, — заявил дон Фернандо с улыбкой.
— Не разрешите ли вы мне оповестить дона Района де Ла Круса о вашем скором посещении, ваше сиятельство?
— Сделайте одолжение, буду очень рад.
Они расстались, и дон Кристобаль ретировался в полном восхищении.
«Дон Хесус прав, — думал он про себя, направляясь к своему дому, — этот молодой человек премилый, мы наверняка будем иметь успех».
Когда дон Фернандо возвратился из сада в дом, тюки уже были внесены, а пеоны отпущены Мигелем Баском.
Человек двенадцать слуг, рослых, дюжих, с резкими, выразительными лицами и в богатых ливреях, уже распаковывали тюки и вынимали вещи.
Тюки эти не вскрывались на таможне, так как были отмечены гербом и вензелем графа де Кастель-Морено; осмотреть их — значило бы грубо оскорбить благородного графа, племянника вице-короля Новой Испании. Служитель таможни отлично знал свои обязанности и, разумеется, не мог совершить подобного преступления против вежливости относительно такой высокопоставленной особы.
Это соблюдение этикета было счастливым для авантюристов. Дон Кристобаль Брибон-и-Москито, честный и богобоязненный коррехидор, известный читателю, скорчил бы престранную физиономию, если бы мог видеть различные предметы, поочередно извлекаемые из таинственных тюков.
Во-первых, в них заключалось шестьдесят отлично упакованных и разобранных на части буканьерских ружей, замечательных по дальнобойности и меткости выстрела; ружья эти изготовлялись исключительно в Нанте и Дьепе у оружейников Желена и Бражи.
Потом на свет были извлечены сабли, кинжалы, кортики, порох, пули и Бог весть что еще.
Надо было обладать смелостью этих отважных авантюристов, чтобы отправить подобные предметы в испанский порт, хотя бы и под прикрытием одного из знатнейших имен в Испании. Пустая случайность могла привести к тому, чтобы все открылось, но буканьеры не задумывались ни на секунду.
Впрочем, они рассчитывали на гордость испанской знати и низкое раболепство правительственных чиновников. Расчет их оказался верен.
Следует сказать теперь же, чтобы больше к этому не возвращаться, что весь экипаж на каравелле и все без исключения слуги мнимого графа де Кастель-Морено были буканьерами, отобранными с величайшей тщательностью из числа самых храбрых Береговых братьев на Тортуге, в Леогане, в Пор-де-Пе и Пор-Марго.
По мере того как упомянутые нами странные предметы вынимались из тюков, их переносили в потайную комнату.
Всего тюков было штук двадцать, но только два из них с бельем, гардеробом и драгоценностями дона Фернандо.
Понаблюдав с минуту за работой Мигеля Баска и его товарищей и пожав каждому из них руку, молодой человек прошел в свой кабинет, где его ожидал капитан каравеллы.
— Здравствуй, Тихий Ветерок! — Здравствуй, Лоран! — вскричали оба в один голос и бросились друг другу в объятия.
— Вот мы и опять вместе! — сказал Лоран с чувством.
— Как же я рад этому! — воскликнул Тихий Ветерок.
— Выкурим по трубочке, выпьем по стакану и потолкуем о делах.
— Хорошо, отличная мысль! Эти черти-испанцы — чтоб им пусто было! — все едят с приправой из перца, так что в их проклятой стране вечно хочется пить.
— Так ли уж это плохо? — засмеялся Лоран.
— Да я, собственно, не жалуюсь.
Приятели раскурили трубки и разлили вино по стаканам.
— Теперь побеседуем, — сказал Лоран. — Твое здоровье!
— Спасибо, твое здоровье! Побеседуем, я готов.
— Кстати, ты знаешь, что десять человек из наших сидят здесь в тюрьме, и дело идет к тому, что их повесят?
— Знаю ли? Это мне нравится! — вскричал Тихий Ветерок, захохотав во все горло. — Да ведь я же эту штуку и подстроил!
— Ты?
— Самолично.
— Почему? С какой целью? Разве взбунтовался экипаж?
— На судне, где командует Тихий Ветерок? Полно, брат, ты, верно, шутишь!
— Да ведь это непостижимо…
— Разумеется, и если не объяснить тебе всего, ты ни за что в жизни не догадаешься.
— В таком случае, объясни мне все.
— Это самое лучшее. Твое здоровье!
— Твое! Ну, рассказывай.
— Постой, брат, дай начать с самого начала. Представь себе, что я был уже недалеко от берега, когда внезапно мне пришла в голову мысль, что для торгового судна у меня экипаж слишком многочисленный и может возбудить подозрения: не считая твоих слуг, нас на судне было двадцать пять человек.
— Многовато.
— Не правда ли? Легко можно было заподозрить неладное. Вот я и поделился этой заботой со своим лейтенантом.
— Твоим лейтенантом ведь был Бартелеми?
— Был.
— Как был? Разве он умер?
— Да слушай же, пропасть тебя возьми!
— Ты прав; твое здоровье!
— Твое! Бартелеми нашел, что я прав. «Надо поправить дело, брат», — сказал он мне.
«Но каким образом? — возразил я. — Не побросать же мне своих людей в море».
Ты знаешь Бартелеми, он только рассмеялся.
«В крайне случае, и это средство хорошо, — продолжал он, — но, кажется, я нашел лучшее: я возьму десять человек и вместе с ними отправлюсь в лодке к берегу. Само собой, испанцы схватят нас, отправят в Панаму…» — «…И повесят всех до одного, — перебил я. — Прекрасное средство, нечего сказать!» — «Полно, брат! — расхохотался он. — А ты-то где же будешь? Неужели Лоран и Мигель Баск, не говоря уже об остальных товарищах, не спасут нас?»
— Храбрец!
— Конечно, да и мы были поблизости и могли спасти их. Я не противился более и сказал ему: «Поступай как знаешь».
Тут он свистком вызвал экипаж на палубу и, когда все собрались, рассказал о предстоящем деле, — ты знаешь, как он умеет говорить, когда захочет. В результате я чуть ли не один остался на каравелле, прах их возьми! Но Бартелеми — хитрая бестия, он знает толк в деле; он предложил бросить жребий, кому ехать. Люди согласились, случай решил выбор, и Бартелеми с девятью матросами отчалил от каравеллы в маленькой лодочке. С песнями они направились прямо к берегу, а я, пожелав им успеха, распустил паруса и лавировал до четырех часов вечера, потом вошел в гавань и стал на рейде при заходе солнца… Ну, брат, что скажешь? Доволен мной?
— Еще бы!
— Но теперь их нужно выручить.
— Я думаю! Не воображаешь ли ты, что я ждал твоего приглашения?
— Нет, Лоран, я знаю тебя, знаю, что ты истый Береговой брат.
— Спасибо, твое здоровье!
— Твое!.. Кстати, тебе нужен паж — все вельможи, сколько-нибудь важные, имеют пажей.
— Ну и дальше что?
— Я привез тебе пажа.
— Кого?
— Шелковинку.
— Да ты что?!
— Честное слово!
— Ты ничем не мог порадовать меня сильнее!
— Эй! Шелковинка, причаливай живо! — крикнул Тихий Ветерок громовым голосом.
Дверь отворилась, и юноша лет пятнадцати-шестнадцати, тонкий, стройный, ловкий и бойкий, в прелестном костюме пажа, появился на пороге.
— Теперь ты поступаешь в распоряжение его сиятельства графа, — сказал ему Тихий Ветерок с достоинством. — Смотри в оба, малый, не плошай!
— Я знаю капитана Лорана, и он знает меня, — ответил паж с тонкой улыбкой.
— Знаю и люблю, дитя; я рад, что ты будешь при мне.
— Не больше того, как я рад находиться при вас, капитан Лоран, — с чувством ответил юноша.
— Этот мальчуган иногда выдает такие слова, что пропасть меня возьми, если я знаю, где он их берет! — вскричал Тихий Ветерок.
— Не далеко, капитан, в сердце.
— Каков! Не моя будет вина, если я не сделаю из него настоящего матроса!
— Дитя мое, вели принести несколько бутылок вина и позови наших товарищей, они, должно быть, уже закончили свое дело.