— Если бы он чувствовал, что конец его близок, он бы ни за что от меня не ушел.
— Думаете, вернется?
— Да, когда вылечится. Он всегда возвращается ко мне. А уходит потому, что ему при мне стыдно лечиться. Ему кажется, что болезнь, как и всякая слабость, унизительна. Он очень самолюбив.
В отдалении залаяли собаки.
— Уж не выследили ли они тигренка?
Все пошли в ту сторону. И по дороге наткнулись на тигренка, лежавшего в луже крови. Шея у него была истерзана и артерия перегрызена.
— Это другой, — сказал Люй Цинь. — Этого убил Звездочка, с него все и началось. А тот, бесхвостый, удрал.
Тут и Виктор вспомнил, что, увидев на спине у кабана тигренка, подумал: уж не тот ли самый, что в горах дрался с барсуком и которому барсук откусил хвост? Но разглядеть его он не успел, а потом, уже сидя на березе, не заметил, с хвостом этот зверь или без хвоста. Не до того было!
Затихшие собаки снова яростно залаяли.
— Ого! Пойдемте быстрее!
Люй Цинь остался позади, а Ю, Ашихэ и Виктор продолжали продираться сквозь кусты в ту сторону, где слышался лай.
Места здесь были глухие, везде бурелом и валежник преграждали путь. Мощные ели с низко свисающими лапами, с зелеными от мха стволами стояли угрюмо, как босые нищие старцы в отрепьях холщовых рубах.
— Самые тигровые места, — шепнул Ю.
Впереди раздался треск и какая-то возня, потом пронзительно завыла собака.
— Это Люйпа! Моя Люйпа! — Ю бросился в ту сторону.
Когда они добежали, тигренка уже не было, а собака Третьего Ю, отброшенная к елке, висела растерзанная; издали она казалась просто рыжей тряпкой. Яга, более осторожная, была невредима.
Ю молча стал собирать то, что осталось от его Люйпы. Тяжело было видеть его отчаяние.
— Ю, — промолвил Виктор только для того, чтобы не молчать. — Когда у Яги будут щенята, ты выберешь себе любого. У Яги всегда бывают замечательные щенята. Наши охотники годами ждали щенка от Яги.
Ю только рукой махнул.
— Щенята у нее будут от Жука, а он тоже отличный пес.
— Идите, — бросил Ю через плечо. — Я вас догоню.
Ему хотелось побыть еще немного со своей Люйпой.
Виктор и Ашихэ вдвоем возвращались обратно. Виктор шел впереди, не оглядываясь. Он знал, что Ашихэ сильна, проворна и не нуждается в его помощи.
Яга, прижав уши, то убегала вперед, то возвращалась и обнюхивала землю справа и слева.
Раз Виктору и Ашихэ показалось, что кто-то к ним подходит. Но это только белки гонялись друг за другом.
— Нет, он теперь уже далеко. Сюда не придет.
— Да, наверно, не придет.
Но оба делали вид, что прислушиваются.
— А я уже видел тебя раз, Ашихэ. И знаешь где?
— Знаю. Я тоже тогда тебя видела.
— Ты нас испугалась?
— Нет. Я привыкла ходить одна.
Разговор пошел о том, как они тогда разминулись на перевале.
Когда уже подходили к поляне, где ждал их Люй Цинь, вдруг эхо выстрела ударило им в уши. Они побежали. Видно, опять что-то стряслось! Такой уж выдался день.
На поляне подле Люй Циня стоял Алсуфьев с винтовкой и рассматривал мертвую тигрицу у березы. Черный Жук присутствовал тут же, разумеется, на приличном расстоянии от страшного зверя.
Виктору и Ашихэ пришлось пройти мимо трупа тигренка, убитого Звездочкой.
— Давай перенесем его. Пусть будут оба в одном месте.
Виктор взял молодую тигрицу за передние лапы, Ашихэ — за хвост и подтащили ее к березе. Она была уже весом с добрую лань.
Пораженный Алсуфьев смотрел на нее во все глаза.
— Ну, знаете ли!.. — ахнул он, забыв даже поздороваться с Ашихэ, с которой был уже знаком: ведь она провожала его в Шуаньбао. — Вот не думал, не гадал!..
— Почему? Она была убита на месте, — отозвался Виктор, имея в виду расправу Звездочки с молодой тигрицей.
— Понятно, понятно. Ловко это я, а?
Он уже оправился от удивления и смотрел на пришедших, ожидая поздравлений и восторженных похвал.
— Так это вы стреляли, Павел Львович?
— Па-вей, Па-вей! — подтвердил стоявший за Алсуфьевым Люй Цинь. Он понял вопрос, заданный Виктором по-русски, и корчился от тихого смеха — что-то его очень забавляло.
— Но как же это случилось? — продолжал спрашивать Виктор, переходя на китайский язык.
Алсуфьев был слишком взволнован, чтобы такое замечательное событие излагать на китайском языке, который он знал из рук вон плохо.
— Как случилось? Очень просто, мой славный Тартарен! Сижу я у окна, читаю, и вдруг — бах-бах! Потом еще раз. Сколько раз тут стреляли?
— Три раза.
— И все мимо? Ну что ж, бывают промашки. А я подумал, что с тобой беда случилась. Ну и, конечно, схватил винтовку и побежал с Жуком. Подхожу к лесу, а Жук весь наежился. Эге, думаю, значит, здесь где-то тигр бродит! Иду дальше тихонечко, осторожно, Гляжу — тигры! Малец ластится к матери, как котенок, а она меня уже учуяла и медленно поднимается. Ну, я и выпалил. Она скорчилась да как вцепится в дерево зубами — от злости, от бессильной злости! Так, у дерева стоя, и издохла. Вот смотри, в самое ухо попал. — Он указал пальцем.
Виктор и Ашихэ подошли и, убедившись, что это отверстие от пули Ашихэ, отодвинулись в сторону.
— Ты что тут говорил? Рассказывал, как стрелял в этого тигра? — спросила Ашихэ.
Алсуфьев тут только вспомнил, что Ашихэ по-русски не понимает, а Люй Цинь знает всего каких-нибудь два-три десятка слов русско-китайского жаргона.
Он принялся переводить им свой рассказ. Это было похоже на объяснение под картинками букваря:
— Я так сказал. Тут стояли два тигра. Мать и детеныш. Я выстрелил. Мать убил на месте. А тигренок убежал в кусты. Вы его сейчас принесли. Значит, одной пулей я убил двух тигров.
И, дав волю распиравшей его гордости, он докончил уже по-русски, кладя руку на плечо Виктору:
— Да, то был выстрел, достойный Тартарена, мой доблестный Тартарен!
Увидев, что Люй Цинь прикурил у Третьего Ю, Алсуфьев тоже достал свою трубку и кисет.
— Ну что же, — сказал Люй Цинь с некоторым замешательством. — Самое трудное ты сделал. Пословица говорит. «Пойти в горы и поймать тигра легко, а рассказать об этом людям трудно».
Наступило молчание.
Алсуфьев глубоко затянулся и, откинув голову, пустил вверх клуб дыма, как фанфару.
Старики курили, не отводя глаз от трубок; казалось, они чем-то сконфужены.
А Виктор — тот готов был пнуть ногой этого шута горохового. Ну можно ли быть таким болваном!
— Это твой первый тигр?
Не известно, что ответил бы Алсуфьев, если бы вопрос задал кто-либо другой. Но задал его Люй Цинь, у которого он жил уже тринадцать лет, и Алсуфьев ограничился небрежным жестом, который должен был означать, что ему-де такие успехи не впервой.
— Ну, если говорить о крупных зверях… то первый. Два первых.
— В таком случае отвернись и ступай сейчас же в фанзу, — сказал Люй Цинь серьезно. — Первого тигра охотнику нельзя самому потрошить и даже пальцем тронуть, иначе этот первый будет и последним.
— Никогда не слыхивал о такой примете!
— Мы тут шкуру снимем и все сделаем за тебя. Иди, иди… Иначе может случиться несчастье.
И вдогонку уходившему крикнул:
— А может, ты покажешь свое искусство и пока сваришь макароны? Ведь у нас гости. Гостя встречают макаронами, а провожают пирожками.
Все вздохнули свободнее. Как хорошо, что Люй Цинь отделался от хвастуна, в один миг придумав какую-то примету.
— А как он теперь охотится? — спросил Ю с плохо скрытым презрением. — Случается ему что-нибудь подстрелить или по-прежнему не везет?
— Конечно, случается, — медленно начал было Люй Цинь, но, вспомнив, что говорит о человеке, за которого он, Люй Цинь, отвечает, уже с живостью продолжал: — Нет, нет, я ничуть не сожалею, что откопал его. Он очень добрый и тихий человек. Помогает мне, стряпает. Правда, не всегда охотно, но зато, когда захочет, готовит так, как будто родился в Сучжоу. Вот вы сами убедитесь…
— Ну хорошо, тогда за работу! — перебил его Ю. — Первым делом надо освежевать твоего тигра.
— Да почему же он мой?
— Твой. Звездочка его убил — значит, он твой.
— Но если бы вы не пришли, не было бы в живых ни Звездочки, ни меня!
Они заспорили, и в конце концов Люй Цинь уговорил Третьего Ю.
— Сам рассуди: есть у тебя мука, рис, соя, соль и все, что требуется на зиму?
— Нет еще.
— А у меня — спасибо Вэй-ту! — уже запасено все не только на целую зиму, но и на весну. Пойдет Вэй-ту в лес — и опять будет у нас еда. А купил ты уже все, что нужно молодой жене? Ведь ты теперь не один, Ю! Подумал ты, что может родиться ребенок — от всей души вам этого желаю! — и для ребенка тоже кое-что потребуется?
— Действительно, для ребенка потребуется, — буркнул Ю, ужасно смутившись.
— Значит, не о чем и толковать. Займемся твоими тиграми. Оба они твои.
Третий Ю и Люй Цинь свежевали старую тигрицу, Виктор и Ашихэ — молодую. За работой обсуждали достоинства той и другой. Говорили, что за шкуры Ю может получить несколько сот долларов, а за мясо — несколько тысяч. Аптекари, как вороны, налетят на мясо тигра и расхватают его.
— Не было бы тигров, — говорил Люй Цинь, надрезая кожу на брюхе тигрицы, — что бы тогда аптекари растирали в своих ступках, из чего бы лекарства готовили? У тигра левая часть печени — вместилище гнева и воли, она полезна человеку тем, что регулирует движение его крови и может намного продлить жизнь. Сердце тигра, вместилище радости, если его варить с цветами белой яснотки, у которой листья, как у крапивы, лучше всех лекарств исцеляет от меланхолии. Селезенка, средоточие страсти, а в особенности селезенка молодого тигра, если ее растереть с мякотью свежих рогов пятнистого оленя, возвращает старикам молодость. В желчном пузыре тигра заключена его смелость, и без этого пузыря невозможно приготовить верное лекарство против болезней четвертого и шестого чувства, то есть болезней ума и речи… А для заживления ран, как известно