енерал Ишии, биолог Квантунской армии, из той самой науки добывает смерть. Он создал Пинфан и «оружие Танака», о котором я вам сейчас расскажу…
— Сначала давайте поменяемся местами, — сказал Виктор. — Вы садитесь, а я буду толкать. Сейчас это можно, никто не увидит.
Они находились за Рыбачьим островом. Там и сям на широкой ледяной дороге по Сунгари мелькали неясные силуэты катающихся. Но так далеко, как Виктор и Багорный, не заезжал никто потому что здесь можно было наткнуться на хунхузов. Случалось также, что в таком пустынном месте «толкай» ударом сзади оглушал пассажира и забирал у него все ценное.
Багорный сел в сани, а Виктор принялся орудовать бамбуковой палкой.
— Так вы говорите — оружие Танака?
— Да. Это оружие бактериологическое. Занимается им воинская часть номер семьсот тридцать один. Ей дано задание «освоить» холеру, тиф, сибирскую язву, а главное — чуму. Чума в инкубаторах и культиваторах Пинфана требует огромного количества грызунов. И объектов для опытов в клинике Пинфана.
Объектами служат арестованные, которых доставляет жандармерия из разных мест, а перевозят их строго секретным «особым транспортом» — «Токуну унсо». Жертвы эти, на которых проделывают эксперименты по прививке заразных болезней и отмораживанию…
— Отмораживанию?
— Ну да. Они намерены воевать с нами в Сибири — значит, им и в отмораживании нужен опыт… Так вот, эти жертвы имеют условное название «бревна»… Что вы сказали? Громче, не слышно из-за ветра!
— Нет, ничего. Просто я не выдержал и… Не укладывается все это в голове.
— Понятно. Я тоже тогда в ужас пришел, хотя многое пережил на своем веку. А к тому же еще Итами сказал, что бактериологическое оружие будет испробовано на Халхин-Голе. По его словам, экспедиция должна была выехать из Хайлара. Мы решили ее опередить. Ближе всего был Среброголовый. Я его знал по Яньаню. Сун проводил нас до лесной концессии Ковальского, к лесорубу из бригады Домни…
— А вы знали, что так китайцы называют моего отца?
— Знал. Но я тогда шел не к вам. Некогда было друзей навещать, не до того мне было. Мы шли к тому лесорубу, который держал связь со Среброголовым. И только когда японцы нас настигли и все товарищи были убиты, а мне удалось впотьмах бежать, я вспомнил про твоего отца. Я блуждал по лесам концессии раненый — у меня была прострелена рука и задеты ребра, — и меня тогда поддерживала мысль, что где-то тут недалеко живет Адам… Он тебе когда нибудь рассказывал про меня? Про то, как мы жили в ссылке?
— Да. Отец хорошо о вас отзывался.
— А между тем мы с ним частенько грызлись: и взгляды и темпераменты у нас разные… Но он был настоящий товарищ. Ну, вот, кажется, и всё. А что было дальше, тебе сообщил лама под мою диктовку. Ты удовлетворен?
— Не совсем, Александр Саввич. Я никак не могу понять, для чего было вам дурачить Алсуфьева. Ведь не в шутку же вы велели ему похоронить ваше тело у Шуаньбао?
— Конечно, нет. Это была бы шутка во вкусе доктора Ценгло. Мне тогда нужно было решить два вопроса. Во-первых — как уведомить русских насчет оружия Танака. Во-вторых — как немедленно, раньше чем это сообщение дойдет до штаба фронта, уверить японцев, что их противнику на Халхин-Голе все известно, что они уже приготовились перехватить экспедицию из Хайлара. Поверив этому, японцы раздумают пускать сейчас в ход бактериологическое оружие. Вот для этого-то мне и потребовалась выдумка о моей смерти и захоронении моего трупа.
— С крестом на могиле!
— Так ведь православный крест на свежей могиле среди китайского поля не мог не быть замечен! Я и рассудил, что весть о нем сразу разнесется, дойдет до японцев. А когда они прочитают на кресте, что под ним лежит человек, которого они преследовали, который знал их тайну, они захотят в этом убедиться. Разроют могилу, найдут в ней мешок, а в мешке блокнот и черновик донесения, в конце которого я позволил себе прибавить, что сын Доманевского, Виктор, пытался отомстить мне за смерть родителей и застрелен по моему приказу. Так что можешь теперь быть спокоен. Точка.
— Действительно точка! — буркнул Виктор, неприятно задетый тем, что все разными способами пытаются объявить его мертвецом. Однако хитро задуман весь этот план. Он восхищался Багорным и поглядывал сбоку на его лицо, такое невозмутимое, словно речь шла о каком-нибудь пустячном приключении.
— Понимаю, там легко было найти чьи-нибудь достаточно истерзанные останки. Но зачем вы потом послали Алсуфьева за сокровищами Дикого Барона?
— Среброголовый взялся доставить мое донесение. Самым трудным был не столько переход через границу, сколько появление в пограничной зоне и путешествие по сильно укрепленному району Трехречья.
— Так это Среброголовый сошел за харацина из конвоя Барона? Пришлось, наверно, его перекрасить и загримировать?
— Пятерка тебе за сообразительность, Витя. Да, с Алсуфьевым Среброголовыи мог идти, не боясь ничего. Алсуфьев — потомок древнего аристократического рода, офицер дивизии Дикого Барона. В Трехречье живет множество русских белогвардейцев и среди них немало людей которые на службе у японцев. Они знают Алсуфьева. Отношение к нему, правда, презрительно-насмешливое, но это даже хорошо, что у него репутация человека никчемного и незадачливого. Во всяком случае, они его считают своим. В его антисоветской позиции никто не сомневается. Подпоручик Цып-Цып со своим ординарцем или товарищем по охоте не вызывал никаких подозрений в этой прояпонской среде. Так оба благополучно прошли через пограничную полосу. А время было военное, страшное время…
Виктор снова невольно подивился про себя уму этого человека, на вид такого невзрачного. Да, вот это голова!
— Но когда Алсуфьев в поисках сокровищ вел Среброголового к границе, нужно же было как-то поддерживать его веру, являться ему в виде духа! А Среброголовый не мог им быть — ведь он не говорит по-русски. И я являлся Павлу Львовичу в своем прежнем воплощении — в обличье Ли Цзы-чэна.
— Кого?
— Ли Цзы-чэна, вождя крестьянского восстания. Это я сверг династию Минов в тысяча шестьсот сорок четвертом году. Увы, после меня пришли маньчжуры… Среброголовыи знал. Мы с ним обо всем сговорились.
— Александр Саввич, если бы я своими глазами не видел результатов, я бы вам ни за что не поверил. Ведь Алсуфьев очень образованный человек. Как он мог поверить в такие бредни?
— Вы опять рассматриваете вопрос отвлеченно, в отрыве от человека. Человек верит в то, что ему нужно, в то, чему он хочет верить. Поглядите, что делается в мире. Вы увидите выдумки, фантазии еще более наивные, нелепые, иногда даже безнравственные. Однако они держатся тысячелетиями. В них веруют, потому, что люди слабы, ищут опоры извне. Потому что они одиноки. Потому что хотят жить вечно. Потому что такова чудовищная власть привычки… А для Алсуфьева эти сокровища Барона — соломинка, за которую хватается утопающий. Деньги на оборудование лаборатории и вера, что он расщепит атом.
— Да, он очень обрадовался книгам, которые вы ему подбросили.
— После перехода Среброголового через границу Алсуфьев нам стал уже не нужен. Надо было либо его ликвидировать, либо продолжать мистификацию. Я выбрал второе.
— Он изучал эти книги с увлечением и вообще совсем переменился. Носится с идеей добыть какую-то: «тяжелую воду». Все думал о чем-то, писал. Потом он от нас ушел, и я только здесь, в Харбине, услышал о нем.
Виктор рассказал Багорному о затее Островского, Леймана и Квапишевича, которые дошли уже до самого Яманита.
Багорного это сообщение очень заинтересовало, и он поблагодарил Виктора.
— Это только пустячная ответная услуга, — возразил Виктор. — Вы мне сообщили так много нового. Я до сих пор еще опомниться не могу.
— Все это вам следовало узнать, это вас касается. И меня вы должны понять: родители ваши погибли по моей вине. Такое не забывается. Доверьтесь мне.
— Я вам верю. Вы поможете мне добраться до польской армии?
— Я ожидал этого вопроса. Я давно издали к вам присматривался.
— Через Ашихэ?
— И через нее и через других. Есть разные способы. Вы будете хорошим офицером, Витя. Я как раз сейчас опять еду к себе на родину. Могу взять вас с собой.
— Что я должен для этого сделать?
— Купите хорошие сапоги. Деньги есть?
— Спасибо, есть.
— Тогда купите высокие сапоги на войлочной подкладке. И теплое белье. Вообще оденьтесь потеплее. Завтра поедем в Хайлар. Поезд в восемь часов вечера. В Хайларе выходите. Следуйте за мной на некотором расстоянии. Когда я высморкаюсь, подойдите — и дальше отправимся уже вместе. Повторите.
Виктор повторил.
— Поедем верхом в степь, а потом, вероятно, самолетом. К своим вы сейчас сможете попасть только через Россию: все порты в руках японцев. А у нас как раз сейчас формируется польская армия. У вас здесь есть еще какие-нибудь дела?
— Нет. Хотел бы только переслать Ашихэ хорошее ружьё. Это можно?
— Скажите торговцу в Фудзядяне. Он ей перешлет.
— Спасибо. Это всё.
— В таком случае едем обратно. Садитесь.
Виктор сел в сани, а Багорный, став позади на полозья, снова вошел в роль «толкая». Они помчались к городу.
— Еще одно. Дорога проверена, почти безопасна. Но все может случиться. Тогда ничего не поделаешь — живыми сдаться нам нельзя, понятно?
— Я не подведу, Александр Саввич.
— Будьте готовы к самому худшему. Вы уже видели «Великую Восточно-Азиатскую сферу общего процветания». Теперь увидите «новый порядок». Система та же, методы те же. Но Гитлер все делает с большим размахом. Насколько я знаю, оккупированная Польша сейчас — один огромный Пинфан… Что вы сказали?
— Я буду с вами или с китайцами, все равно. Мне стыдно жить на свете, Александр Саввич!
ДОБРЫЙ СОВЕТ КАПИТАНА КАЙМАТЦУ
Это произошло быстро и бесшумно; так иногда подмытый берег внезапно обваливается, уходит из-под ног: всплеск — и все кончено.
Виктор пошел в магазин Чурина покупать сапоги. Билет был уже у него в кармане. Поезд в Хайлар, как и сказал Багорный отходил в восемь часов вечера. Правда, сейчас было только одиннадцать, но до отъезда Виктору предстояло еще много дел.