Виктору надо было как можно скорее проскочить мимо новой фанзы. Из-за угла он мог бы сейчас достать У топором. Тот как раз наклонился, чтобы окутать одеялом колени отца. Старик уже много лет не ходил, и У каждое утро заботливо выносил его на воздух, чтобы он мог видеть солнце, свидетеля их былой нищеты и нынешнего счастья, солнце, которое, поднявшись по дивным ветвям фу-саня, приходит к нему из Шаньдуна, где он родился, жестоко бедствовал, познал отчаяние голодающего безземельного крестьянина. Туда же, в Шаньдун, отошлет его прах, когда он умрет, богатый и добрый сын его У.
А солнце всходило над лесом и просекой, где У много лет назад корчевал пни срубленных пробковых дубов и засеял для себя небольшой участок земли. Теперь здесь, куда ни глянь, колыхались его гаолян и пшеница и в первом свете утра гордо красовалась новая фанза, сияя благополучием, розовая, как само будущее семейства У: ведь У мог теперь брать себе сколько угодно леса и земли — японцы ничего не жалели.
Лысое темя этого негодяя, стоявшего на коленях перед старым отцом, так и просилось под топор. Судорога ненависти рванула сердце Виктора. Но из глубины хлева на него смотрел Пэн. А старый дед, сложив руки на животе, слезящимися глазами жадно созерцал разгоравшуюся зарю — молился или вспоминал — и казался таким счастливым…
Виктор отступил за угол, взошел на крыльцо. Он все еще ощущал на себе взгляд Ашихэ. С улыбкой махнул рукой в ее сторону. Он способен был сейчас даже засвистать, совершить любое сумасбродство — пусть она окончательно в него поверит! А то она, вероятно, в глубине души все-таки в нем сомневается и страдает.
В первой комнате было пусто. В другой слышалось чье-то хриплое дыхание. Свет падал из открытых дверей на неубранную постель, с которой встал У, чтобы вынести отца. Рядом на сундуке лежала двустволка Виктора и патронташ.
Виктор даже задрожал, коснувшись приклада, стертого его руками, пропитанного потом его ладони, как будто он коснулся руки Ашихэ, как будто к нему возвращалось нечто большее, чем его старая надежная двустволка.
Он торопливо зарядил ее. Храп в соседней комнате был какой-то неровный — значит, человек спал не крепко. А нужно было туда войти. Там помещался небольшой склад отряда, сейчас почти пустой. Пэн сказал им вчера: «Долговой ходит по тайге, ищет Алсуфьева, а здесь остался один Захар, заместитель Долгового».
На кане лицом в подушку лежал человек, сжимая руками лохматую голову, как будто она у него сильно болела. Над каном на гвозде висел автомат (как раз такой нужен Ашихэ!) и маузер в деревянной кобуре. Казаки тут все были вооружены маузерами, но автомат в отряде был только один.
Когда Виктор схватил маузер, кобура упала. Казак сел сразу, словно подброшенный пружиной, но тут же свалился от удара обухом по голове.
Виктор повесил через плечо автомат, потом маузер. Прислушался, не сводя глаз с неподвижного тела. Со двора ни звука. Удар, видно, был глухой, его не услышали.
Сняв корзинку, он уложил в нее патроны, запасные магазинные коробки и связки «лимонок».
Он был уже порядком нагружен, но все осматривался, ища, что бы еще взять. Подле остатков еды лежали папиросы и коробка спичек. Он поискал глазами чего-нибудь легко воспламеняющегося. На полке заметил жестянку. Понюхал — пахло спиртом. Спиртное, должно быть, входило в дневной паёк казаков. Водка или чистый спирт? Он поднес спичку — жидкость вспыхнула.
Тогда он облил ею постель У, сундук с его добром и соломенные циновки. Все вылил — десять, а то и пятнадцать литров спирта. Поджег. Голубоватое пламя разбежалось легко и уверенно, и ничто уже не могло спасти новой красивой фанзы У, если огню на четверть часа дать волю.
В хлеву, куда вбежал Виктор, промчавшись через двор пустой, как прежде (сколько же времени прошло? Не больше двух-трех минут), Пэна не было. К счастью, он вовремя убрался, и не нужно было бить его, как он вчера просил: «Старший брат, если встретимся, побей меня, изувечь даже немного для виду…»
Виктор вырвал из-за пояса топор, разрубил веревку. Волчок задрожал всем телом, но не двинулся с места.
— Волчок!
Только на звук его голоса пес бросился к нему: нашелся хозяин!
— Успокойся, песик. Бежим!
Но Волчок, ошалев от радости, метался и лаял, и эта минута чуть не погубила их обоих.
Караульный, который пошел будить товарища, выглянул на шум и, увидав вооруженного мужчину, вокруг которого прыгала собака, вскинул ружье к плечу. Но в тот же миг грянул выстрел со стороны гаоляна. «Рухлядь», как называл Виктор карабин Ашихэ, все-таки стреляла, и притом метко. Раненый маньчжур отступил, дорога была свободна.
Виктор стрелой домчался до Ашихэ, и оба побежали к лесу.
Вслед защелкали выстрелы, но колосья скрывали бегущих, и только Волчок мог их выдать: охмелев от радости, которой никаким лаем нельзя было выразить, он вертелся подле них колесом. Пришлось Виктору остановиться и, подняв левую руку, скомандовать:
— Стереги!
Приказ, знакомый с щенячьего возраста, первый приказ охотника, подействовал на Волчка отрезвляюще, он лег на землю и замер, уткнув морду в землю.
А Виктор и Ашихэ помчались дальше, ныряя в гаоляне. И только когда они укрылись за деревьями, Виктор позвал Волчка, засвистав рябчиком. Потом снял с плеча автомат.
— Ты ведь о таком мечтала? На вот, получай.
По тому, как Ашихэ взяла его в руки, видно было, что она умеет с ним обращаться.
— Я поджег фанзу. Нельзя их теперь подпускать к ней, пусть огонь разгорится как следует.
Они побежали в разные стороны. Виктор выстрелил. Ему ответили частой стрельбой. Стреляли оттуда очень уверенно, надеясь, видимо, на свое оружие и запас патронов.
И вдруг на другом краю просеки, за железнодорожным полотном, тявкнул автомат.
Этого враги, видимо, не ждали. Они на миг перестали стрелять, и в наступившей тишине раздался пронзительный вопль У.
Из дверей фанзы валил дым.
Едва У вбежал с ведром на крыльцо, как снова затрещал автомат Ашихэ, и У на четвереньках пополз под защиту старой фанзы.
Так перестреливались вслепую через колышущееся поле, не видя друг друга, не зная, кто, собственно, кого осаждает. Скорее это Виктор и Ашихэ осаждали маньчжурских казаков. Один из них уже лежал убитый в пылающей фанзе, другой был ранен. Правда, оставалось еще четверо, но у Виктора и Ашихэ был автомат, к тому же их укрывала лесная чаща. Казаки, наверно, вообразили, что их атакует целый партизанский отряд.
Дым над фанзой густел, принимая какие-то фантастические очертания, и розовел от лучей восходящего солнца. Патроны в фанзе трещали, как сухая хвоя в костре. Облако дыма над крышей рассеялось, одна стена рухнула, открыв внутренность фанзы, как пасть, извергающую огонь. Затем до Виктора и Ашихэ донеслись отголоски взрыва. Теперь Виктор убедился, какая взрывная сила таится в невинных «лимонках». А у него сейчас было несколько связок!
Он достал их из корзины, распихал по карманам, сколько удалось. Потом тем же приказом «Стереги!» пригвоздил к земле Волчка и стал подкрадываться к владениям У, ориентируясь по треску огня и дыму, потому что он только дым и видел перед собой.
Остановившись достаточно близко, он проделал с гранатой то, чему его учила Ашихэ, и швырнул ее.
Действительно, раздался грохот, и ободренный Виктор швырнул вторую.
— Сдавайтесь, мать вашу…
Он бил в них гранатами и сочными русскими ругательствами. А они, отстреливаясь, отступали, Он заставил их уйти из фанзы и пристроек, и они залегли где-то в саду. Хлев уже занялся. Запахом паленой шерсти тянуло от лежавшей у колодца коровы. Гуси разлетелись по всему двору, гогоча, как безумные. Под хлопанье их крыльев и треск огня горело все, горела и душа.
— Сдавайся, сволочь ублюжья!
Он готов был на части их растерзать и не сомневался, что одолеет всех. Но Ашихэ схватила его за руку:
— Бежим!
— Нет, я их…
— Бежим, поезд идет!
И уже на бегу:
— Я видела дымок на дороге. Это, верно, паровоз!
Когда они перебегали рельсы, паровозик уже пыхтел в полукилометре от них. Из вагонов выскакивали солдаты в форме песочного цвета. Откуда здесь взялись японцы? Вызвали их или они случайно именно сегодня ехали на строительство форта? Во всяком случае, надо было уходить, пока не поздно. Но тут они спохватились, что нет Волчка: он лежал там, где ему было приказано. Виктор взял его на руки, и они пошли в глубь тайги.
Виктор шел очень быстро, Ашихэ едва поспевала за ним. Потом оба замедлили шаг. И не потому, что тропинка густо заросла травой. Нет, это Виктор пошел тише, горбясь и пряча лицо в кудлатый затылок Волчка. Ашихэ встревожилась: уж не ранен ли?
— Что с тобой? — спросила она.
— Ничего.
— А собака?
— Все, все в порядке.
Он отпустил Волчка.
— Ну, видишь, видишь… — забормотал он, а слезы текли и текли по его исцарапанному, грязному и счастливому лицу. — Идем, все в порядке.
Он уходил, сильный всем тем, что вернул себе. Теперь с ним была его собака, его ружье и он стал прежним Виктором, не знающим страха. Он уходил с женщиной, которая заменила ему родной дом и отчизну. «Эй, вы, сукины сыны, попробуйте-ка теперь меня тронуть!»
На первой стоянке они пересчитали патроны, гранаты и запасные магазинные коробки.
Они теперь были богаты, у них был солидный запас, который мог обеспечить им несколько лет спокойной жизни в тайге. Если понадобится, они могли вести борьбу в самых выгодных условиях, когда не приходится экономить каждый выстрел и стрелять только в случае крайней необходимости.
Виктор, улыбаясь, наблюдал, как Ашихэ осматривает свой автомат.
— Другие женщины радуются новому платью или какому-нибудь украшению, а ты…
— И мужчины таких женщин любят…
— Но радоваться так, как ты сейчас, эти женщины не способны.
— Нет. Правда, на твоей и моей родине…
Что-то в механизме автомата привлекло внимание — Ашихэ, и она, замолчав, принялась возиться с ним.