Уже не в первый раз замечали окружающие влияние Ашихэ на Алсуфьева. «Что-то тогда случилось, может, она ему помогла», — думал Виктор. Его не было здесь, когда Алсуфьев пришел с Люй Цинем в их пещеру и обомлел, увидев подле Ашихэ Багорного, труп которого он когда-то похоронил, свято поверив во все, что слышал от его «духа». Того самого Багорного, который послал его искать сокровища Дикого Барона… Алсуфьев, вероятно, был ужасно потрясен. Ашихэ рассказывала, что он тогда чуть не помешался. И то сказать, очень уж жестоко подшутил над ним Багорный. Оставил в дураках, отнял все — материю разумную и инертную, расщепление атома, существование «астрального тела». И Алсуфьев снова стал прежним неудачником Алсуфьевым, бывшим подпоручиком Цып-Цып, человеком, которого когда-то закопали на тигровой тропе…
— …пусть Виктор командует бригадой пильщиков и плотников, а печников я беру на себя. Тогда дом будет закончен через тридцать два дня, в первые же недели зимы.
Виктор посовещался со своей группой.
— Ладно. Мы рубили деревья, будем и доски пилить. В две пилы. А ты кого берешь в помощники, Александр Саввич?
— Мы до сих пор работали с Ашихэ вместе, она уже наловчилась.
— Старшая сестра, — поспешно сказала Тао, и Люй Цинь повернул к ней лицо, похожее на сушеную грушу, а дрозд на его плече посмотрел туда же, куда смотрел хозяин. Оба были похожи на отдыхающих мудрецов и, казалось, добродушно улыбались одними глазами. Но Гу-эр был китайский дрозд, а Тао говорила по-китайски плохо, гораздо хуже, чем ее покойный отец, и слово «це-це» произнесла в иной тональности, так что оно напоминало нечто совсем другое, чем «сестра».
— Старшая сестра, я хотела бы и впредь работать с тобой, если ты мною довольна.
— Тао сильная, сильнее меня, — сказала Ашихэ. — И очень старается. Работать с ней истинное удовольствие, и я была бы рада, товарищ, если бы вы нас не разлучали.
— Вот и отлично. Четвертым возьмем Люй Циня. Он будет после нас заравнивать глину шпателем. Работа нетрудная. А для того, чтобы возить камень и кирпич и месить глину, понадобятся еще двое крепких мужчин.
— Большого выбора у нас нет. Остаются только Иван, Павел и Лех.
— Тогда берем Леха.
Коропка чуть не застонал при мысли о новых мучениях. Однако это все же было лестное отличие, доказательство всеобщего доверия. Его считают сильным, верят, что справится. Он пошевелил усами и с достоинством скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что принимает предложение.
— А вторым кто будет?
— Ну что ж… Из этих двух…
Все ждали: кого же из своих соотечественников выберет Багорный? Алсуфьева он презирал как врага, давно бессильного и безвредного, фигуру только смешную, А Иван? Иван, советский гражданин, в его глазах был дезертиром, подлым изменником. А между тем именно он очень подходил для тяжелой работы. Сильнее Алсуфьева и не такой невменяемый, как тот.
— Пусть будет Швыркин.
«Переломил-таки себя, — одобрительно подумал Виктор. — Для пользы дела согласился работать с человеком, которого считает подлецом».
— Таким образом, все имеют работу, кроме Павла… Павел пусть пока законопачивает щели, а потом поможет настилать крышу. Как, согласен?
Виктор обернулся к Алсуфьеву, охотники же посмотрели на Люй Циня. Для них Алсуфьев все еще был «Закопанным», и его слово не имело значения. Люй Цинь откопал его после справедливого приговора, значит, он до конца жизни должен отвечать за него.
Алсуфьев не ответил, не шевельнулся, равнодушный ко всему. А Люй Цинь утвердительным кивком как бы поручился за него:
— Алсу-фу будет это делать.
— Ну, значит, договорились. Так не будем терять времени. Дорог каждый час. Тащите сюда балки. Виктор, Хэн и Чжи Шэн пусть притесывают, а мы с Мо Туанем будем фуговать. Сидя я работать могу.
— Руки у тебя сильные, — сказал Хэн. — Но не слишком ли много на себя берешь?
— Да, да, не много ли? — поддержал его и Мо Туань. — Мы все видим, что купанье в горячем источнике и лечение Люй Циня тебе очень помогли, но все же ты еще не совсем здоров. Смотри, не надорвись.
— Ну, нет, Мо Туань, скорее ты надорвешься, чем я.
Опираясь на костыли, Багорный стоял перед ними в своем шлеме летчика и кожаном костюме — олицетворение вызова и укора. Человек с другой планеты.
— Старый большевик! — заметил с улыбкой Мо Туань. — Ну как, уважим его?
Люди стали подниматься, распрямляя усталые спины.
Увидев это, Лиза закричала сквозь шум, чтобы ей наносили воды, а то загородят доступ к воде, и как тогда — не к ручью же ходить?
— Ладно, будет тебе вода!
По воду пошли вдвоем: Виктор с двумя кувшинами, Тао — с одним. Она несла еще фонарь.
Обошли все пожитки, сваленные в конце пещеры, арбу без колес, сундуки, мешки и живой инвентарь — козла и трех коз. Все это они привезли с Тайпинлина, не считая наличных денег — восьми тысяч гоби. Рысек взял только тысячу, больше не захотел — сказал, что и этого ему на год хватит.
Виктор и Тао шли молча, тяжело ступая. «Как вьючные животные, — с раздражением подумал Виктор. — Бедные загнанные мулы».
Подземный ход в глубине горы был тесный и низкий. Местами приходилось нагибаться или даже ползти. Земля чавкала под ногами. Неровная и мягкая, она уходила куда-то вниз.
— Скользко…
— Ты бы рассказала что-нибудь!
Обоим вспомнилось, как они шли с динамитом. В последний раз они тогда были одни — на другой день встретили звероловов, среди них был Швыркин, которому удалось бежать с «Домни». Виктор и Тао вдвоем спускались к Муданьцзяну каменистой тропкой среди скал, скользкой после дождя, и несли на спине пятикилограммовые ящики с динамитом, уложенные так, чтобы не стеснять движений. А динамит был коварный — Рысек не советовал его брать, говорил, что он может взорваться при любом толчке, что уже был такой случай. Лучше было не думать об этом, а просто смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не уронить свою ношу. Они часто останавливались, и тогда Тао начинала рассказывать анекдоты. В этих анекдотах любовь всегда представлялась веселой утехой, Тао рассуждала о ней как о своего рода спорте. А ведь во время этих веселых рассказов им каждую минуту грозила смерть! И смерть и любовь вместе действовали как наркотик.
— Мне несколько раз снился один и тот же сон, — сказала Тао. — Темно, скользко — мочи нет, ногам упереться не во что, а на плечах — динамит… Пророческий сон, правда?
Подземный ход расширялся, они уже могли идти рядом. Виктор взял оба кувшина в одну руку, а другую просунул под локоть Тао.
— Бредни все это. Скажи-ка лучше, как ты себя чувствуешь в нашей компании?
— Так, словно я много лет знаю этих людей.
— Да, с ними можно ужиться… Ну а работа? Грязь, холод?
— Что и говорить, работаем как лошади, — нет, пожалуй, у нашего Дракона работа много легче! Спим вповалку. Но все это хорошо — ни минуты не остается для себя, некогда решать всякие вопросы. Я даже не знаю, урвал ли ты свободную минутку, чтобы побыть с Ашихэ и потолковать с ней?
— Разговариваем с ней только за едой да перед сном. Но когда с одной стороны храпит Швыркин, а с другой все время бормочет что-то Лех, какой уж тут может быть разговор по душам!
— А вот мне все равно, храпит ли кто рядом или нет. Как бы я ни была утомлена, лежу и думаю, думаю… Ах, знаю, что ты не спишь с Ашихэ! Ты теперь принадлежишь ей не больше, чем мне. Но если мы не замерзнем зимой, если мы построим этот новый дом… Витек, как же будет с нами?
После разговора в шалаше Виктор и Тао не касались больше этой темы. Решать должна была Ашихэ. Часто во время переходов вдвоем бывало им тяжко, прежнюю простоту отношений сменила натянутость, потому что любовь требовала каких-то решений, а их приходилось откладывать. Но оба оставались стойкими.
— Как будет? Думаешь, меня это не мучает?.. Ну-ка, посвети.
Звук его голоса и свет фонаря упали в черную пропасть подземелья. Пещера как будто дрогнула. Дрожь пробегающих теней передалась и сталагмитам, но эти гномы в алых шубках скоро снова застыли в каменном сне. А порозовевшая от них вода, прошедшая через все пласты, была прозрачна, как свет, и четко отражала две фигуры на скалистом берегу. Мужчина, опустившись на колени, утолял жажду, черпая воду горстями, а женщина в ожидании стояла подле него с высоко поднятым фонарем в руке.
— День за днем уходит, на душе какая-то муть… Люблю вас обеих, а в сущности ни одна не моя.
— Ошибаешься. Это мы обе любим тебя, а ты… ты ведешь себя как каждый самец. Был бы у тебя соперник, ты бы дрался с ним, но соперников нет, и ты принимаешь нашу любовь, позволяешь любить себя. Этакий олень, гордый своей силой и великолепными рогами! Вертит головой то направо, то налево, милостиво взирая на одну лань, на другую…
— Не говори пошлостей!
— Но это же правда. Ты попросту изголодался и, если бы здесь не было так адски холодно, ты сейчас же взял бы меня.
— А вот и нет.
Виктор обвел взглядом грот, словно пытаясь вообразить себе жаркое лето и себя с Тао вдвоем среди нагретой солнцем поляны. И повторил так, что оба в это поверили:
— А вот и нет. Только взял бы тебя на руки и нес молча, без единого слова.
— Может, и правда… Прости. Меня все это так мучает и оскорбляет, грязнит…
И через минуту, набрав воды в кувшин, добавила уже спокойно:
— А если объективно разобраться, то как раз наоборот…
— Что наоборот?
— Ничего. Мелодрама под названием «Кто кого грязнит»…
Тао поднялась.
— Знаешь, она мне нравится.
Сказала это тоном женщины, которая решила купить платье, несмотря на невероятно высокую цену.
— Правда? Это меня очень, очень радует.
— А меня ничуть. Только лишнее осложнение.
— А не сами ли мы создаем себе эти осложнения? Вспомни, мы считали, что совершенно свободны. Но это не так. Привычные представления, понятия, суждения проникают повсюду, как космические лучи, и даже в тайге ни один человек не остается полностью самим собой. Посмотри на Багорного, на Леха, Ивана… Я сегодня наблюдал за ними. Все они только наполовину воспринимают все своим умом и согласно своей натуре, а второй половиной своего «я» крепко увязли в наследии предков. И с нами то же самое. Ведь, здраво рассуждая, из-за чего так терзаться? Разве это такое уж преступление или извращение иметь двух жен?