Через час после окончания боя яркий свет пожара озарил всю равнину: то горели подожженные дикарями повозки мексиканцев.
При свете пожара можно было различить пленника, привязанного к стволу железного дерева; индейцы плясали вокруг него свой дикий танец смерти.
Перед палаткой дона Эстебана снова, как и до начала битвы, неподвижно сидели Черная Птица и Антилопа, как ангелы смерти. Они наслаждались расстилавшимся у их ног зрелищем; до слуха индейцев доносился временами стон умирающих, а запах теплой крови раздражал их обоняние. Но оба индейца сидели с невозмутимым спокойствием и безучастием, как будто все происшедшее не было делом их рук; долго они хранили молчание, наконец Антилопа прервал его.
— Что слышит теперь Черная Птица? — спросил он военачальника.
— Два голоса, — отвечал тот, — один из них — это голос боли, которая сжигает мои мозги и напоминает, что надо обратиться за помощью к знахарю племени. Я слышу еще шаги трех воинов севера, спасающихся бегством, и голос друга, который говорит: «Я отомщу за тебя!»
— Хорошо, — спокойно ответил Антилопа, выслушав ответ вождя, — завтра я возьму тридцать лучших воинов и отыщу следы этих беглецов!
IX. ВАЛЬДОРАДО
Теперь возвратимся к спасшимся чудом и оказавшимся вблизи Вальдорадо охотникам, к рассвету того дня, который завершился кровавой трагедией для всех оставшихся в лагере участников экспедиции дона Эстебана.
Серый сумрак рассвета сменили голубоватые тона наступающего утра. Густые тени глубоких расселин еще лежали на отрогах Туманных гор. Но вот на пронизывающие слой тумана самые высокие их вершины лег багрянец первых солнечных лучей, и вскоре пелена тумана начала медленно сверху вниз наливаться светом.
У подножия гор высился одинокий утес. Он несколько выступал за линию горных склонов, словно охраняющий их форпост. Позади этого форпоста находилась скальная гряда, с которой низвергался шумный водопад, вливавшийся в лежащее у северной подошвы утеса озеро. Оно притаилось в чаще деревьев, среди которых дремали его покрытые водяными растениями сонные воды. Восточный берег озера обрамляли густые заросли камыша.
Правее холма зеленели заросли низкорослых ив и хлопчатниковых деревьев. Их полоса протянулась от середины южного склона утеса футов на двести или чуть дальше и обрывалась возле скальной гряды.
На плоской вершине пирамидального утеса росли две громадные пихты; как часовые, застыли они, раскинув свои могучие ветви, покрытые темно-зеленой хвоей. У подножия пихт стоял конский скелет, поддерживаемый невидимыми издалека путами; на выбеленных ветром и солнцем костях сохранились еще остатки седла, которое прикрывало просвечивающие ребра. Восходящее солнце осветило другие зловещие предметы: на некотором расстоянии один от другого стояли столбы с привешенными к ним человеческими скальпами, развевавшимися при дуновении утреннего ветерка. Эти победные трофеи служили памятником на могиле индейского предводителя, некогда прославленного своими подвигами. Похороненный на вершине высокого утеса, он будто господствовал над равниной, которая так часто оглашалась его воинским кличем, когда он скакал по ней на своем боевом коне, останки которого омывали теперь дожди и высушивал ветер. Коршуны с криками носились над могилой, как бы желая разбудить уснувшего вечным сном вождя, чья рука давно не приготовляла им кровавого пира.
День разгорался, постепенно заливая ярким светом равнину, но вершины гор и холмы были подернуты еще легкой пеленой тумана, который начинал расходиться, разгоняемый легким утренним ветерком. Временами сквозь его истончившуюся завесу проглядывали то глубокие мрачные пропасти и низвергавшиеся по склонам гор потоки, то узкие ущелья, при входе в которые в изобилии находились остатки жертвоприношений индейцев, считающих эти горы жилищем могущественных духов.
При первом взгляде эта местность производила несколько мрачное впечатление вследствие своей дикости; но внимательный взгляд опытного гамбузино тотчас приметил бы в ее недрах бесчисленные сокровища…
Все казалось пустынно и безлюдно кругом, но внезапно, скрытые до сих пор неровностями почвы, возле подошвы пирамидального утеса показались трое путников. Они с удивлением и некоторой опаской оглядывались кругом, пораженные дикой красотой местности.
— Самое подходящее место для жилища дьявола, — проговорил Хосе, оглядываясь на покрытые туманом горы. — Если бы черт выбирал себе на земле местечко, то, наверно, здесь он нашел бы то, что надо! Так как золото служит главной причиной всех преступлений, — продолжал испанец, — то немудрено, что черти водятся в этих местах: золота здесь, кажется, никогда не огребешь дочиста!
— Вы правы, — вздохнул Фабиан, лицо которого было бледно и торжественно, — золото — страшная сила, которая ведет к многим преступлениям. На этом самом месте, по которому мы проходим теперь, может быть, Маркое Арельяно пал от руки своего товарища: жажда золота заставила его совершить это преступление. О, если бы эта равнодушная природа могла говорить! Я узнал бы имя человека, отомстить которому поклялся! Но дожди и ветры начисто стерли следы как убийцы, так и его жертвы, и ничто не может мне помочь!
— Терпение, дитя мое, терпение! — возразил Красный Карабин. — Всему свое время! За всю свою долгую жизнь я никогда не слыхал, чтобы какое-нибудь преступление оставалось безнаказанным. Следы его проявляются порой спустя много лет. Если убийца еще жив, то он, наверно, вернется на место своего преступления, как это обыкновенно бывает! Возможно, что он находится в отряде дона Эстебана, и в таком случае нам придется недолго его ожидать. Во всяком случае, Фабиан, тебе решать, обождем мы его или набьем карманы золотом и вернемся обратно?
При этих словах Красный Карабин тяжело вздохнул.
— Сам не знаю, как мне поступить, — ответил Фабиан, — я явился сюда помимо своего желания, повинуясь вашему решению или, вернее, какой-то высшей воле, которая руководит мною теперь, как и в тот вечер, когда я, не отдавая себе отчета, пришел к вам в лес искать поддержки и утешения. Мне непонятно, зачем я стремлюсь к обладанию золотом, которое не знаю даже на что употребить. Я очутился здесь помимо своей воли и чувствую лишь, что какая-то непонятная тоска гложет мне сердце!
— Человек — лишь орудие в руках Провидения, — проговорил старик, — что же касается испытываемой тобой грусти, то это вполне объясняется видом этой местности, да кроме того…
И тут какой-то хриплый крик, похожий на человеческий вопль, прервал слова канадца и замер в горах.
Он как будто доносился из могилы индейского вождя, недовольного, что явились похитители его сокровищ.
Охотники с удивлением подняли глаза к вершине утеса, но там не было видно никакого живого существа. Все оставалось по-прежнему спокойно и тихо, только ветер шелестел победными трофеями индейца.
Мрачный вид местности, с которой соединились для Фабиана такие кровавые воспоминания, и суеверные мысли, пробудившиеся в душе Хосе, наполнили сердца охотников невольным трепетом под впечатлением этого таинственного крика.
— Неужели это был действительно человеческий голос? — спросил тихо Красный Карабин, останавливая Фабиана и Хосе. — Может быть, это просто горное эхо, которое мы слышали еще ночью?
В этом крике таилось нечто до того необъяснимое, что охотники невольно решили, что то им просто почудилось.
— Если это человеческий голос, — заметил Фабиан, — то я очень хотел бы знать, откуда он раздался. Ведь на утесе нет ни души!
— Дай-то Бог, — проговорил Хосе, осеняя себя крестным знамением, — чтобы в этих горах нам пришлось бы иметь дело только с людьми, а не с духами! Ну да, впрочем, если бы за этими туманами скрывались целые легионы чертей, и то, раз здесь — такие богатства, каких никогда не заработаешь на службе испанского короля, я ничего не побоюсь. Дон Фабиан, соберитесь, пожалуйста, с мыслями и скажите нам, далеко ли еще до Вальдорадо.
Фабиан не сразу ответил; он окинул пристальным взглядом всю панораму гор, начиная с их отдаленных вершин, окутанных туманом, и до окружавших его холмов. Для него более не оставалось сомнения: местность эта была та самая, которую умирающая вдова Арельяно описала ему достаточно подробно.
Довольный своим осмотром, Фабиан обратился к Хосе.
— Мы, вероятно, очень близки от цели наших странствований, — проговорил он. — Вальдорадо находится у подошвы утеса с могилой индейского вождя, а судя по этим украшениям, это она и есть! Теперь не следует терять ни одной минуты. Пока вы с Розбуа обойдете вокруг утеса, я загляну за эти кустарники!
— Эта местность так таинственна, что здесь всего следует опасаться! — проговорил канадец. — Кто бы ни испустил слышанный нами крик, белый или краснокожий, и в том и в другом случае надо поостеречься. Поэтому прежде, чем мы разойдемся, осмотримся получше!
Охотники последовали совету канадца и принялись внимательно вглядываться в почву, на которой они привыкли читать как в открытой книге.
— Что я вам говорил! — воскликнул Красный Карабин. — Вот следы ног белого, и я готов поручиться, что прошло не более десяти минут, как он здесь прошел!
Действительно, на песке ясно виднелись свежие следы человеческих ступней; трава была слегка примята и только-только начинала приподнимать свои стебельки; следы направлялись к чаще хлопчатниковых зарослей, перевитых лианами.
— Во всяком случае, он один! — заметил Фабиан и хотел было направиться к зарослям, но канадец остановил его.
— Дай сперва мне взглянуть; в этой непроницаемой чаще вполне может затаиться неприятель.
С этими словами Красный Карабин раздвинул ветки и вьющиеся растения, но, убедившись после короткого осмотра, что за ними никого нет, снова опустил их.
— Давай обойдем вокруг утеса, Хосе! — предложил канадец. — Может, и найдем что-либо занятное, а ты, Фабиан, обожди нас здесь!
У ног Фабиана лежали богатейшие золотые россыпи, но он смотрел на них равнодушными глазами и, если бы в эту минуту ветерок донес к нему призыв Розариты, он бросил бы все без сожаления и устремился на ее зов…