Но так не должно быть устроено. Ленора стиснула зубы и процедила:
– Если кто-то странно себя ведёт, это ещё не значит, что ему нечего сказать.
– Да, пожалуй. – Лицо миссис Джонс перекосилось. – Видишь ли, люди в научных кругах очень разборчивы, и потерять их доверие особенно легко. Сегодня ты знаменитый-востребованный, а завтра ты изгой.
– Дядя Ричард – изгой?
Миссис Ричард увлечённо занялась невидимым пятном на столе. Немного погодя объявила:
– В город нас отвезёт Ллойд.
– Пусть дядя тоже едет с нами, – настаивала Ленора. В ней кипело справедливое, как ей казалось, негодование. – Просто, всем назло.
– Он не обязан никому ничего доказывать, – возразила миссис Джонс.
Да какая разница. Ленора рванулась прочь из-за стола. Прежде чем кухарка успела вставить хоть слово, она пулей вылетела из кухни и помчалась прямиком в восточное крыло. Вслед донеслись окрики миссис Джонс, но она и не подумала остановиться. В мгновение пролетела Ленора мимо парадной лестницы, распахнула вишнёвую дверь, которая – о счастье! – оказалась снова не заперта, и понеслась по коридору. Она бежала бесшумно, потому что коридор во всю длину устилал бордовый ковёр. И когда она ворвалась в дядину лабораторию, дядя вскрикнул от неожиданности и что-то уронил. Раздался грохот, Ленора вздрогнула и остановилась как вкопанная.
– Ты! – прорычал дядя Ричард. Он был не на шутку разъярён и даже мог бы показаться опасным, если бы не глаза, смешно увеличенные толстыми линзами защитных очков. В сочетании с его обычной причёской, которую иначе и назвать было нельзя, как буйной гривой, это придавало ему вид настоящего безумца. Ленора сдала назад, но ухватилась рукой за дверной косяк, чтобы уж точно выстоять до конца, пока не скажет то, ради чего явилась.
В окно пробился луч солнечного света, он упал на медную трубку в руках у дяди Ричарда и метнул яркий желтоватый блик Леноре в глаза. Она зажмурилась и завертела головой.
– Извините, что побеспокоила, – выдавила она. Что самое отвратительное, голос предательски задрожал; но ведь она не боится. Это её родной дядя.
– Я же велел тебе не ходить сюда! – закричал родной дядя. Его голос снова, как тогда, принялся душить Ленору, стеснил грудь и сдавил горло.
– Я помню. – Ленора невольно вскинула руки, словно желая защититься. – Простите. Я просто хотела…
– Я занят важной работой! Нельзя меня беспокоить! – взревел дядя, ничуть не смягчившись, наоборот, он был грозен, как никогда.
Возможно, ей не стоило сюда соваться. Стоило гораздо серьёзнее отнестись к тому, как он может разозлиться. Ленора ничего о нём не знает – что, если он опасен? Что, если в этом и кроется причина строжайшей секретности?
Обычно она редко решалась на необдуманные поступки. В компании братьев и сестры именно Ленора была голосом разума.
Но кем она была теперь? Вне всякой компании? Без братьев, без сестры, которые вечно тянули её на безрассудство?
Слова сами посыпались наружу:
– Я просто хотела, чтобы вы тоже поехали с нами в город. Я подумала, что вам будет полезно проехаться и немного отдохнуть от всего этого, – она жестом обвела лабораторию и наполнявшее её странное оборудование, – и ещё я так скучаю по маме с папой, и сестре, и братьям, а вы – моя семья, и поэтому с вами мне как с семьёй, а им бы здесь очень понравилось, и… – Тут голос окончательно подвёл её, скакнул вверх и с хрипом надломился.
Дядя Ричард уставился на Ленору. Что он мог такого увидеть? Однако он застыл, наклонив голову, и долго смотрел несколько искоса своими огромными из-за очков глазами.
Наконец он сказал:
– Сегодня я занят. Может, в другой раз.
Ленора уже повернулась было идти, но вдруг остановилась и покачала головой.
– Вы боитесь.
В кои-то веки дядя Ричард снял защитные очки.
– Ничего я не боюсь.
– Вы боитесь людей. Боитесь того, что они скажут, когда увидят ваше… – Ленора стиснула губы и обвела комнату глазами. – Когда увидят ваши изобретения и проекты.
Дядя разинул рот, и Ленора поняла, что попала в точку.
– Вы боитесь меня. – Это прозвучало уже мягче, тише.
Дядя всё так же пялился на неё.
– Почему? – Ленора перешла на шёпот.
По-прежнему, нет ответа.
Ленора собралась, подавила страх и спросила:
– Вы боитесь, потому что потеряли тех, кого любили? В этом дело?
Дядя Ричард по-звериному сощурился, и его глаза превратились в маленькие острые буравчики.
– Убирайся, – процедил он сквозь зубы.
– Я тоже потеряла тех, кого любила, – закончила Ленора и замолчала. Нет, неправильно. Рано ещё так говорить, она не готова… Они живы. Живы.
Но если живы, то должны были уже приехать за ней, разве нет? Дали бы о себе весточку. Кто-нибудь ей бы уже точно сообщил. Она бы знала.
Может, они действительно умерли. В груди беспощадно заныло.
Внезапно раздался какой-то звук – он словно обхватил её и дядю Ричарда. Это был вой, громкий, тревожный, полный боли и такой глубокой скорби, что Ленора рухнула на колени. Вынести собственный вой, который лился из глубины души, она не могла.
Дядя упал на колени перед ней. Они и не коснулись друг друга, но Ленора чувствовала, что он рядом, он вокруг – большой, тёплый, она почти представила, будто её обнимает кто-то любящий. И когда в комнату ворвалась миссис Джонс и обхватила её руками, все трое так и застыли посреди комнаты, заключённые в кольцо печали.
Жемчужные бусики, протянутые под воротничком платья, вдавились Леноре в шею и грели кожу, отгоняя холод прочь.
Немного погодя дядя Ричард сказал:
– Пойду надену плащ.
31
В город они ехали молча, все двадцать миль. В тот раз, когда Ленору везли сюда из города, она спала и не видела дороги. Дорога же затейливо петляла меж деревьев, обступавших Замковое поместье, и Ленора не могла от них оторваться: тонкие и высокие, они, однако же, теснились так плотно, что пространство между стволами казалось совсем чёрным. Верхушки склонились в сторону лесной чащи, будто защищали что-то, сокрытое там, внутри.
– Я никогда не видела такого леса, – сказала Ленора, не обращаясь, впрочем, ни к кому в особенности. – Он такой необычный.
Дядя Ричард отвернулся к окну. Миссис Джонс на переднем сиденье на миг обернулась, но тут же уставилась вперёд, а из зеркала по Леноре скользнул взгляд Ллойда. В его глазах мелькнула боль. Ленора забеспокоилась, что же она сказала не так. Дядя проговорил:
– В этом лесу очень опасно. Поэтому ходить в него ни в коем случае нельзя.
Ленора снова поймала взгляд Ллойда. Брови подняты – как будто с недоверием. Интересненько, подумала Ленора.
– Я уже бывала в лесах, – объявила она. – Я видела медведей и змей, а однажды даже пуму. – Тот день с папой она хорошо помнила. Джон убежал вперёд и пуму пропустил, а потом жутко расстроился, что его не позвали, хотя пума бы, конечно, улетучилась, как только кто-нибудь из них подал голос.
Но Джон не любил вдаваться в детали, когда его что-то не устраивало.
Ленора снова выглянула в окно на лес.
– А что такого опасного в этом лесу?
Едва эти слова сорвались у неё с языка, как в машине словно кончился воздух. Ленора мигом пожалела, что вообще раскрыла рот. Все сидели, затаив дыхание. Она переводила взгляд с дяди на остальных, но Ллойд на сей раз не смотрел в зеркало, миссис Джонс сидела прямо, не оборачиваясь, лицом вперёд, а дядя Ричард вообще закрыл глаза.
Поэтому Ленора немало удивилась, когда он сказал:
– Лес – не место для детей. Точка.
– Из-за диких животных или из-за… – Ленора не договорила.
– Из-за духа, – ответил дядя. – Из-за Проклятия.
Миссис Джонс с шумом вдохнула носом.
Дух? Проклятие? Но дядя вроде как учёный.
Воздух в машине появился, но теперь давил со страшной силой, и Ленора решила больше не задавать вопросов. Может, дядя и в самом деле сумасшедший, как о нём говорят. Когда в следующий раз она осмелилась снова взглянуть на него, он сидел, сжимая ручку двери с такой силой, что костяшки пальцев побелели – ровно как в тот раз, когда они уезжали из Техас-Сити. Ленору охватила тревога: дядя явно был в ужасе.
Ллойд остановил машину перед маленьким магазинчиком. Когда они вылезали, на них оборачивались. Поначалу Ленора решила, что они смотрят на необычную машину, но потом заметила, как некоторые перешёптываются и тыкают пальцем в дядину сторону. Что они там шепчут друг другу на ушко? Сплетни или правду?
В сопровождении Ллойда дядя Ричард отправился в табачную лавку, а миссис Джонс повела Ленору в магазинчик. Леноре куда больше хотелось пойти с дядей. Она вообще терпеть не могла ходить по магазинам, тем более за одеждой.
В итоге она примерила просто невыносимо много платьев. Раньше, до Взрыва, как она мысленно окрестила тот день (хотя она и старалась вообще его никак не называть – любое воспоминание по-прежнему отдавало нестерпимой болью), её любимый цвет был зелёный; теперь же и смотреть-то на зелёные платья она не могла без того, чтобы не подумать о семье, о своём дне рождения и том красивом бирюзовом наряде, мамином подарке. Поэтому она переключилась на безопасные цвета – те, что в прошлой жизни не носила никогда. Лиловый, красный. Чёрный. Она с удивлением отметила, что её тянет на всё чёрное, и это наблюдение расстроило её ещё больше, чем утомительная примерка. Чёрный – такой тоскливый цвет. Он связан со смертью, трауром, с внезапным концом. Ленора отодвинула все чёрные платья подальше и взяла пару розовых – такие обычно нравились Рори.
– Вот, смотри, такое зелёненькое – кажется, ничего, – заметила миссис Джонс. Ей хотелось помочь с выбором, как хотелось бы всякой маме в подобной ситуации. Она передала Леноре платье померить.
Ленора вздохнула. Ей хотелось поскорее с этим разделаться.
Наконец они набрали столько обновок, сколько миссис Джонс считала нужным купить. Вышло семь платьев и две пары туфель. Всё это миссис Джонс понесла на кассу. Леноре не верилось, что дядя может позволить себе столько на неё тратить, но спорить она не стала. Когда мама с папой её заберут, не придётся покупать новое для школы. С этими вещами она будет обращаться аккуратнее.