Я достал топор, выбрал, где я начну рубить, и поднял его над головой.
— Что ты делаешь?
Голос меня не напугал. Обернувшись, я увидел того же спека, что и днем ранее.
— Рублю это дерево. Собираюсь построить ограду вокруг кладбища, чтобы наши мертвецы могли покоиться с миром.
— Ограду, — с трудом повторил он незнакомое слово.
— Куски деревьев, выстроенные в ряд. С ветвями, перегораживающими проход. А вокруг вырастут всякие другие растения, — попытался я подобрать слова на языке спеков, чтобы описать свои действия.
Я не собирался скрывать, что намерен строить ограду.
Он нахмурился, медленно воспринимая смысл моих слов. Затем на лице его забрезжила широкая улыбка.
— Ты поставишь деревья для своих мертвых? Деревья вырастут на пустом холме. — Он набрал в грудь побольше воздуха и воскликнул: — Замечательная мысль, великий! Только такой, как ты, мог придумать подобное решение.
— Рад, что ты одобряешь мои действия, — заметил я и задумался, уловил ли он мою иронию.
Я снова поднял топор.
— Но это неподходящее дерево, великий, — с явной неохотой указал он на мою ошибку.
Я снова опустил топор.
— А какое дерево мне следует использовать? — спросил я с осторожным любопытством.
Я слышал о том, что спеки трепетно относятся к некоторым рощам. Быть может, выбранное мной дерево по какой-то причине ему дорого. Я готов был взять другое. Я собирался срубить множество деревьев, прежде чем смогу построить ограду. Не стоило понапрасну ссориться с этим человеком. Кроме того, этого же требовал и приказ полковника Гарена.
Он склонил голову набок и почти что улыбнулся:
— Ты же знаешь! Эти деревья не принесут мертвым мира и не поддержат их как надо.
Мы снова не понимали друг друга. Я попытался задать вопрос по-другому.
— Так какие же деревья мне нужно взять?
И вновь он склонил голову. Мне не удалось разгадать странное выражение его лица. Возможно, это просто разноцветная кожа придавала ему озадаченный вид.
— Ты же знаешь. Только деревья каэмбра могут объять мертвеца.
— Проводи меня к деревьям каэмбра, которые я могу взять, — предложил я.
— Проводить тебя? О великий, я не осмелюсь. Но я пойду вместе с тобой.
И мы пошли. Вскоре я почувствовал, как в его присутствии слабеет власть леса над моим настроением. Я не знал, отвлекал ли он меня, или просто его присутствие сдерживало злую магию. Во всяком случае, я чувствовал огромное облегчение. Он шел впереди. Я следовал за ним, ведя Утеса на поводу. Тяжелую поступь копыт приглушал толстый ковер палой листвы.
— Почему ты называешь меня великим? — спросил я, чувствуя, что пауза затянулась.
Он оглянулся и внимательно на меня посмотрел:
— Ты полон магии. Сегодня ты светишься ею. Ты великий, и так я к тебе и обращаюсь.
Я уставился на свой огромный живот и попытался представить себе, что я вовсе не толстяк, но наполнен мощью, смысла которой сам до конца не понимаю. Что, если мои размеры не слабость, не следствие обжорства или лени, а признак силы? По крайней мере, этот спек относился ко мне с уважением. Я покачал головой. Его преклонение лишь смущало меня, поскольку мне казалось, что я его в чем-то обманываю. Мы шли все дальше, постоянно поднимаясь в гору. Мощные копыта Утеса оставляли на земле следы; даже если бы мой проводник меня бросил, я легко нашел бы обратную дорогу. Над нашими головами порхали и пели птицы. Где-то неподалеку кролик тревожно забарабанил лапами и тут же рванул прочь. Мое восприятие леса изменилось: стоял приятный тихий весенний день. Вокруг меня шумел листвой молодой лес, ярко залитый солнцем, воздух был напоен нежными ароматами, и моя тревога бесследно исчезла. Мне стало удивительно хорошо. Я расслабил плечи, хотя по-прежнему старался держаться настороже. Мне вновь захотелось нарушить молчание.
— Меня зовут Невар, — неловко сообщил я.
— Меня называют Киликаррой. Оликея — моя дочь.
— Она вчера была с тобой.
— Я вчера был с ней, — согласился он.
Я оглядел окружающий лес:
— А сегодня она поблизости?
— Может быть, — с некоторым смущением ответил он. — Не мне говорить, где она находится.
Впереди лес становился все темнее и гуще. Мы проходили через смешанную зону — совсем молодые деревца и гиганты со шрамами, оставленными огнем, росли рядом. Скоро яркое утреннее солнце уступит место вечным сумеркам старого леса. А пока редкие лучи солнца еще пробивались сквозь густой полог. Насекомые и пылинки танцевали в косых потоках света, а там, где они касались земли, прорастали цветы и пышные травы. На одном из кустов я заметил грозди алых шаров и узнал в них ароматные плоды, найденные мной в корзине прошлой ночью. Пост, который я соблюдал с самого утра, вдруг показался мне глупой и пустой причудой. Отказ от пищи не изменит моего тела. Я лишь мучаю себя голодом и становлюсь от этого печальным и раздражительным.
— Может быть, нам остановиться и поесть ягод? — спросил я своего проводника.
Он посмотрел на меня с улыбкой. Только сейчас я понял одну из причин, почему его лицо казалось мне таким странным, — его губы были черными, как у кошки.
— Как пожелаешь, великий, — ответил он.
По его тону мне показалось, будто я оказываю ему честь своим милостивым предложением.
Плоды тяжело покачивались на черенках. Уж не знаю, что было тому причиной — свежий воздух, мой голод или спелость фруктов, — но их вкус показался мне божественным. Куст был небольшим, но прямо-таки усыпанным плодами. В лучах солнца они наливались алым сиянием, а под тонкой кожицей скрывалась почти жидкая мякоть с единственной косточкой. Мы разделили трапезу не торопясь, наслаждаясь восхитительными спелыми плодами. Когда куст опустел, я вздохнул.
— Не понимаю, почему они кажутся мне такими вкусными и сытными, — пробормотал я.
Так и было. Две пригоршни плодов полностью утолили мой дневной голод.
— Это могущественная еда, великий, правильная пища для мага. Ты кормишь ею не только тело, но и свою магию. Все дары леса — это подобающая тебе еда, и все они уймут твой голод. Но некоторая пища подходит тебе больше и ускоряет твой рост. Я польщен тем, что ты позволил мне участвовать в твоей трапезе. Я чувствую, как раскрывается мое сознание. Я слышу шепот деревьев каэмбра, хотя мы до них еще не добрались.
— Пища для мага, — повторил я.
Я задумался, не съел ли я чего-то такого, от чего у меня начнутся видения. Я вспомнил, что мне довелось пережить с Девара и красными лягушками. И все же… было ли это видением, навеянным ядом, или настоящим путешествием? Разве оказался бы я здесь, если бы оно не было реальным? И снова я шел по тонкой грани между двумя реальностями. Тревожная мысль пришла мне в голову. Я не могу вечно колебаться на границе. Вскоре мне придется выбрать один из миров — и войти в него, чтобы прожить там до конца своих дней.
Если Киликарра и заметил, что я отвлекся, виду он не подал.
— Конечно, это пища для мага. Частью ее — например, красными каплями — может наслаждаться и обычный человек вроде меня, если его пригласят. Ну а другая пища, как тебе известно, предназначена только для магов. Некоторые грибы можно собирать, только чтобы преподнести великому.
Я не сдержал улыбки — так тщательно он подбирал слова, разговаривая со мной.
— Ты рассказываешь мне вещи, которых я не знал. Прежде ты говорил, что я должен их знать. Теперь, думаю, ты понял, что это не так, так что продолжай меня просвещать.
Его руки изобразили какой-то сложный жест, почтительно отметающий в сторону мои слова.
— Великий, я не осмелюсь предположить, что мне известно что-то, неведомое тебе. Я лишь болтливый глупец. Любой скажет тебе, что я склонен говорить то, о чем говорить не нужно, и повторять вещи, известные всем. Это утомительная черта, я знаю. Прошу простить меня за то, что тебе приходится ее терпеть.
Подобающий ответ в духе чуждой учтивости, незнакомой и все же знакомой мне, сложился в моем уме.
— Уверен, я получу удовольствие от твоего рассказа. Многие эти вещи мне известны, но ты поможешь мне, напомнив о них.
И стоило мне произнести эту фразу, как я понял, что она куда в большей степени соответствует истине, чем я полагал. Другой «я», обученный древесным стражем, вновь промелькнул в моем сознании, словно серебряный бок рыбы в сумрачных глубинах реки. Его знание дремало во мне, и чем дольше я шел по этому миру, тем яснее оно становилось. Мы спустились в маленькую долину, а потом снова стали подниматься вверх.
— Я не хотел бы уходить дальше, — предупредил я. — Лучше бы найти подходящие деревья где-нибудь поближе, чтобы было проще тащить их до кладбища.
Он бросил на меня странный взгляд:
— Но то, чего ты хочешь, отличается от того, что есть, великий. Деревья, которые тебе нужны, не растут в долине. Ты шутишь со мной?
Я не знал, что ему ответить.
— Когда мы доберемся до этих деревьев, тогда я и решу, — только и сказал я.
Не знаю, было ли дело в плодах, в присутствии Киликарры или я просто привык к лесу, но наше путешествие начало доставлять мне удовольствие. И я почти совсем не чувствовал усталости. Свет под пологом леса был мягким и радовал глаз. Ветер стих. Глубокий мох не только приглушал стук копыт Утеса, но и как будто поглощал наши голоса. Я смотрел прямо на высокий пень, когда из его тени вдруг вышла Оликея. Она не пряталась за ним, ее тело просто с ним сливалось. Она была нагой, если не считать нескольких нитей красно-черных бус вокруг талии и голубого ожерелья на шее. Она держалась настолько спокойно, что я не испытывал за нее смущения. Кролики и птицы обнажены точно так же, как она. Нагота Киликарры даже не отразилась в моем сознании как нечто стоящее внимания. Я размышлял об этом, пока она шла к нам.
— Сегодня ты выглядишь гораздо лучше, великий муж, — с улыбкой обратилась ко мне Оликея. — Пища, которую я принесла, пошла тебе впрок.
— Спасибо, — неловко ответил я.
Я не привык к комплиментам от женщин. Оликея остановилась на расстоянии вытянутой руки от меня. Мы были почти одного роста. Когда чуть подняла подбородок, заглянула мне в глаза. Я воспринял это движение или жест как приглашение ее поцеловать. Я заметил, что она уложила волосы. Лента из коры позволила ей убрать прядки с лица.