«Вот это человек, — рассуждала она, — такой не боится ни ружья, ни закона, никого, кроме бога одного. Ходит себе с ружьем по зеленому лесу, и все живое бежит от него… Настоящий лесной царь!.. Не страшны ему ни зверь, ни вампир, а эти наши трусливей баб. Срам, да и только!.. Эх, не знала я раньше, хоть бы рассмотрела хорошенько, пока он был здесь… Но ничего: повидаю его во что бы то ни стало».
— Бог на помощь, Станка! — крикнул кто-то, появляясь из-за плетня.
Девушка подняла голову и сердито посмотрела на Сретена, который пошел было к ней, но, встретив ее взгляд, остановился как вкопанный и опустил голову.
— Чего за плетень спрятался, словно жеребят собрался пугать! — крикнула Станка сердито и двинулась дальше. Девушка искусно скрыла свое замешательство, на самом же деле ее очень удивило это неожиданное приветствие.
Сретен зашагал рядом.
— Я, знаешь, обходил пшеничное поле, потом вижу, ты идешь с ведрами… и подумал, дай-ка подожду… Знаешь, как его… пшеница у меня больно хороша: сотня копен наберется. А сливы до чего налились, во! Ежели нынче будет цена на них, дадут восемьдесят дукатов, не меньше… Слава тебе господи!..
— Слушай, как задумаешь жениться, сватов себе не ищи: сам ловко хвастаешь. Бабка Ружа и та лучше не сумеет.
— Как? Ей-же-ей, нет… — Сретен обиделся. — Я просто так говорю, а ты сразу… Не надо!.. Мой отец говорит…
— Ступай и расскажи о том Милеве, — прервала его Станка, — она частенько на тебя поглядывает.
— Нет этого… а если хочешь, я тебе скажу…
— Не надо, не надо, знаю я, о чем ты… Скажи обо всем Милеве, — снова перебила его Станка и повернула направо к дому.
Тем временем Вуйо, узнав о предупреждении властей, встревожился. Джюрица мог, чего доброго, покаяться, прийти к властям с повинной, ведь преступление его не так уж велико, и тогда все старания и планы Вуйо рассыплются прахом. Нужно было тотчас пресечь все пути к отступлению, и он принялся за дело. Прежде всего Вуйо строго-настрого велел Джюрице не высовывать носа из своей каморки: его-де усиленно разыскивают. Этим он лишал его возможности встретиться с кем бы то ни было и узнать о своем положении. Затем Вуйо позаботился о том, чтобы превратить Джюрицу в настоящего разбойника и тем самым сделать для него немыслимой явку с повинной.
В тот же день Вуйо позвал одного из своих наперсников и отдал ему какой-то наказ, а сам отправился в город. Разыскав на базаре своего главного городского агента, кузнеца Симо, он бросил ему мимоходом два-три слова и отправился к пивной «Европа».
— А, вот и третий! — воскликнул аптекарь, сидевший с Живко Цаплей, отставным полицейским приставом, когда увидел, что Вуйо в хорошем настроении, и похлопал ладонью по столу.
На пороге появился грязный, в замасленном переднике мальчик:
— Дай-ка нам Дарвина!
— Хо-хо-хо-хо! — засмеялся пристав, словно впервые услыхал эту остроту, хотя в разных вариантах она повторялась уже, наверное, несколько лет.
Поначалу аптекарь называл карты «Евангелием», однако заметив, что кое-кто из публики хмурится окрестил «философией». Утвердив это генеральное определение он принялся делить его на части, по представителям. Сначала — был Бэкон (это название продержалось дольше всего, ибо своей звучностью весьма импонировало захолустному городку), потом — Кант, потом Гус (точно неизвестно, что заставило аптекаря остановиться на имени чешского реформатора) и, наконец, Дарвин. Разумеется, аптекарю каждый раз приходилось разъяснять публике значение этих имен и тем самым, как он утверждал, «распространять научно-философские идеи в тихой Шумадии».
— Не тот ли это что утверждает, будто у человека есть хвост? Хо-хо-хо! — спросил пристав.
— Дядя, тебе сдавать, — обратился аптекарь к Вуйо, когда принесли карты.
— Сними-ка, племянничек, и заглянем, как говорится в книгу!
Аптекарь открыл восьмерку пик и начал сдавать…
Час спустя по улице прошел кузнец Симо. Поравнявшись с игроками он как-то странно кашлянул, тихо, осторожно, чтобы не привлечь ничьего внимания и зашагал дальше. Вуйо незаметно дернул правым плечом, так как сидел спиной к улице, и продолжал играть. Закончив партию, он неторопливо поднялся и с видом человека, который не знает, куда деться, двинулся по улице. Перед одной из кафан он встретил Симо.
— Что нового? — спросил он тихо.
— Завтра Милутин везет в Жабары задаток за ракию, — ответил Симо.
— Когда?
— На заре.
— Это точно?
— Так говорят.
— Добро, — ответил Вуйо и зашагал домой. По дороге его остановил, выйдя из овражка, наперсник.
— Разыскал? — спросил Вуйо.
— Разыскал, говорит, что может.
— Добро. Ступай сейчас же и скажи, пусть, как только смеркнется, придет ко мне домой, и ты приходи.
— Разве и мне… на дело?
— Придется, больше некому. Здесь нужны верные люди, — отрезал Вуйо, не оставляя никаких надежд на перемену решения.
— Прошу тебя очень… Знаешь меня недавно и без того впутывали…
— Знаю, все вы в кусты, чуть нет барыша. Человеку нужно только начать, ведь не могу же я посылать его с кем попало. Ты должен идти, — заключил Вуйо и пошел своей дорогой.
Придя домой, Вуйо направился прямо в комнату и остановился у заделанного бумагой окна. Джюрица изнывал от скуки. Двадцать раз он вылезал уже в оконце, разгуливал по комнате, перечистил все ружья и кинжалы и теперь снова томился от безделья. Приход Вуйо точно воскресил его.
— Куда ты запропастился, на мою беду? С ума схожу тут один.
— Скоро, скоро, не бойся! Завтра на заре за дело!
У Джюрицы екнуло сердце, но тягостное чувство быстро сменилось приятным: «Завтра, значит, на свободу!.. Можно будет побродить по лесам и лугам и досыта надышаться горным воздухом…»
— Ей-богу, я готов на что угодно, лишь бы не сидеть в этом курятнике. Что там делается? Разыскивают меня?
— О том не беспокойся. Лучше давай готовить оружие.
— Уже все просмотрел, вычистил, выверил, как часы.
— Покажи-ка! — сказал Вуйо и стал осматривать одно ружье за другим. Найдя оружие в порядке, он отложил его в сторону.
— Правильно, сокол! Теперь тебе кинжал да ружье вместо отца-матери, береги их пуще глаза.
— Куда завтра?
— Погоди, подойдут остальные, тогда и поговорим. Я закончу кое-какие дела, а ты сиди здесь.
— Опять один?
Вуйо, промолчав, вышел.
Джюрица погрузился в раздумье. «Вот оно начинается…» — но поближе разглядеть это оно не хватало мужества. Джюрица чувствовал его уже рядом, знал, что рано или поздно придется взглянуть ему в глаза, и все-таки старался не думать о нем до последней минуты. В глубине души Джюрице хотелось подольше с ним не встречаться или, если только это возможно, чтобы его вовсе не было, а пока суд да дело — предпочитал не думать о нем вовсе. Его страшила сама мысль о нем, мучили угрызения совести, и всего больше он мечтал оказаться в толпе народа и чтобы там все сразу разрешилось. В такой неизвестности прошло немало времени.
Поздней ночью явился Вуйо с двумя людьми. Особенно привлекал внимание и внешностью, и необычным поведением один из них. Это был цыган лет сорока. На его смуглом лице сидел крючковатый, слегка сплюснутый нос — признак мужества и отваги. Черные, горящие глаза под низким, выпуклым лбом смотрели свирепо даже тогда, когда его, губы раздвигались в улыбке. Роста он был небольшого, но силы необычайной. Его широким плечам и могучим мышцам позавидовали бы многие профессиональные атлеты. Войдя в комнату, он не мог усидеть на месте: то внимательно осмотрит каждый угол, то судорожно двинет плечом или протянет руку и тотчас, словно ожегшись, отдернет ее; то качнет головой, закинет ее назад и в то же мгновение притопнет ногой, — казалось, в нем бушует буря и не может найти выхода.
Это был известный в тех краях Радован Пантовац, вожак или главный подручный во всех воровских и разбойничьих ватагах того края. Без него Вуйо ничего не предпринимал, впрочем, и Пантовац уважал и побаивался Вуйо больше, чем кого бы то ни было. Дважды его приговаривали к каторге за большие кражи, но тотчас после помилования, которое незамедлительно удавалось выхлопотать его дружкам, он снова принимался за старое. В кражах и разбойничьих налетах он не знал удержу. Очертя голову врывался он, как бешеный волк в стадо, в мирные дома и готов был перерезать всех. Поэтому Вуйо старался, чтобы рядом с Пантовацем всегда был хладнокровный человек, который, буде нужно, вовремя бы утихомирил его. Именно за эту безумную смелость Вуйо и ценил Пантоваца более других гайдуков, которые прошли «через его руки».
— Вот твоя ватага, харамбаша! — сказал Вуйо, войдя в комнату к Джюрице. — Этот будет тебе побратимом и наперсником в каждом деле. Вы хорошо друг друга знаете.
Джюрица подошел к Пантовацу, и пожал ему руку.
— Надоело небось, побратим, ждать? — спросил его Пантовац.
— Клянусь богом, с ума сойти можно от скуки! — ответил Джюрица.
— Хе, потешишь душу… погоди до утра, поглядишь, какова будет схватка! Я и сам, видит бог, томлюсь от безделья.
Джюрица подошел к другому сообщнику и, протягивая ему руку, спросил:
— И ты, Коста, с нами?
— Да вот… приходится… Вуйо так наказал, а у меня как раз дело… — начал было тот нерешительно. Но Пантовац пронзил его взглядом, и он умолк.
Когда все уселись Вуйо начал:
— Ну, хватит прохлаждаться, пора браться за дело. Есть едим, а ничего не зарабатываем… Завтра в Жабары едет трактирщик Милутин платить за ракию — будет у него дукатов с тридцать. Ты, Джюрица, его остановишь и отберешь деньги, эти двое пойдут с тобой. Радован расскажет тебе все, что нужно делать; он мастер на такие штуки. Надо тебе поскорей привыкать к подобным делам, чтобы потом самому приказывать другим. Только бы сердце было смелое да забубенная голова. Радован и Коста намажут лица сажей и переоденутся, чтобы никто не узнал, а тебе уже терять нечего.
Затем Вуйо роздал всем троим оружие. Джюрице — централку, револьвер и нож и через плечо повесил широкий патронташ. Пантовац взял лишь ружье да нож, а Коста, кроме ружья, повесил на плечо еще флягу с ракией и торбу с едой.