реди крестьян состояние. Имя Джордже Перуничича было известно нескольким округам.
Старшие дети — Милета, женившийся до призыва, и восемнадцатилетний Милош — жили вместе с отцом. Джордже и Милета были рослые, сильные мужчины, а Милош с детства рос хилым и болезненным. Кроме них, в доме обитали дети Джордже и Милеты, их жены и двое работников.
В этот день Джордже послал Милету по делам в соседнее село, наказав посмотреть кстати сливняки — сливы он обычно закупал зелеными, на корню; Милош, как обычно, должен был поглядеть, как пасется скотина, и проверить косарей на лугу. Сам Джордже обошел огород, поглядел на овощи и направился к свинарнику. Работники на заре ушли в поле, в доме остались одни женщины.
К завтраку Джордже и Милош вернулись одновременно и тотчас потребовали есть.
— Миля, — окликнул Джордже сноху, — приготовь-ка нам быстренько закусить, дел много.
— Разве не подождете, отец, погачу?[12]
— Дай что есть! Некогда мне.
Женщины заторопились, а Милош спустился в погреб и принес отцу бутылку ракии.
— Ох, — сказал Джордже, — что это, брат, нынче со мной: какая-то сонная одурь, точно целую неделю глаз не сомкнул?!
— Надо полагать, от духоты, — ответил Милош, хотя и знал, что вопрос поставлен не ему. У Джордже было обыкновение думать вслух.
— И человек бывает порой как скотина: только бы есть да спать! — продолжал Джордже свои рассуждения, разглядывая грушу, под которой сидел. — Видать, червивые эти караманки: вон как рано опадают.
— Брат говорит, их солнцем опалило, вот и сохнут.
— Гм… вряд ли, — заметил Джордже и пошел мыть руки. Когда он вернулся, завтрак был на столе. Отец с сыном принялись за еду.
В конце завтрака залаяли привязанные у дома, под амбаром, собаки.
— Опять телята в кукурузе, — проворчал Джордже и только было собрался крикнуть кого-нибудь из ребят, как во двор ввалились вооруженные люди. Одни держали наготове ружья, другие размахивали ножами.
— Цыц! Ни с места! — крикнул Радован, подбегая к ним с Джюрицей и Митой.
Новица и Коста вбежали в дом, откуда сразу послышались детский визг и причитания женщин.
При появлении разбойников Джордже вздрогнул, побледнел, но присутствие духа не потерял, в тот же миг, схватив нож, которым только что резал хлеб, поднялся из-за стола.
А Милош, увидев перед собой неясную, темную массу бегущих людей со сверкающими на солнце ножами, завопил во все горло, в два-три прыжка пересек двор, схватился руками за изгородь и с какой-то нечеловеческой силой, которой он никогда в себе не предполагал, перемахнул через нее в кукурузу. Затем кинулся через поле, выбежал на открытое место и стал звать на помощь.
— Чего вам от меня нужно? — крикнул Джордже строгим, но сдержанным голосом.
— Разве ты не знаешь, чего хотят такие гости?! — ответил Пантовац и тотчас закричал: — Садись! Садись на землю! — и замахнулся ножом.
В доме раздался душераздирающий визг. Сердце Джордже замерло, и он решительно сказал:
— Если вы явились ко мне вершить ваши обычные дела, то оставьте в покое мою семью. Сейчас же скажите тем в доме, чтобы не трогали детей.
Джюрица кинул взгляд на Сремаца, тот кинулся в дом, и дети вскоре успокоились.
— Давай деньги, быстро. Некогда нам с тобой разговаривать! — крикнул Радован и снова поднял нож.
— Вы знаете, что все мои деньги у людей; у себя я денег не держу. В доме и ста грошей не наберется.
— А где шестьсот дукатов, которые ты давеча получил у Никетича? Давай деньги, или тут же тебе смерть! — заорал Джюрица.
— Можете убивать, но денег у меня нет.
— Хочешь, чтобы я тебя просил? — взвизгнул Пантовац, изрыгая страшное проклятие, и, взмахнув ножом, ударил Джордже по голове.
Брызнула кровь, Джордже в тот же миг, как зверь, ринулся на своего мучителя и ударил его ножом в плечо.
Радован остервенел, глаза загорелись, как у тигра, отскочив от разъяренного Перуничича, он поднял ружье. В доме снова поднялся визг. Из дверей выскочил младший сынишка Джордже, весь в крови, за ним с поднятым ножом бежал Сремац. Ребенок мчался прямо к отцу, крича во все горло. Увидев своего любимца в крови и нож, занесенный над ним, Джордже прыгнул, как рысь, на Сремаца и всадил ему нож в грудь. Злодей упал; Радован выстрелил, Джордже зашатался, наклонился в сторону и рухнул на землю…
— Папа!.. Ох! Папа! — закричал мальчик и подбежал к отцу.
Пантовац, вне себя от ярости, выхватил револьвер и направил его на ребенка. Джюрица подскочил и отвел его руку.
— Ты с ума сошел? Оставь! — крикнул он сердито.
Из дома выбежали обе женщины и, плача во весь голос, упали рядом с Джордже.
— Вставай сейчас же, не то зарежем ребенка! — крикнул Джюрица, дернув за рукав жену Джордже.
Она вскочила и запричитала:
— Нет, нет, ради бога, только его не трогай! Проси, чего хочешь!
— Говори быстро, где деньги, не то зарежем!
— Нет, ради спасения души, только не убивай! Там деньги, вон там, в клети.
Разбойники погнали ее в клеть. Женщина вошла, подняла какие-то ковры и половики, вытащила скаток холста и вытряхнула из него большой сверток.
— Клянусь детьми, это все! Ни одного гроша больше нет… Только его не трогайте!..
Джюрица развязал сверток и, увидев, что он полон банкнот и дукатов, сунул за пазуху и выскочил с Пантовацем во двор.
В этот миг у ворот грянул выстрел. Джюрица и Радован увидели, как караульный, перескочив изгородь, кинулся в кукурузу. Подав сигнал тем, кто оставался в доме, разбойники бросились бежать к другой калитке, а тем временем ворота распахнулись, и в них показался Милета с револьвером в руке. Увидев толпу злодеев у калитки, Милета выстрелил раз и другой. Бежавший позади всех Коста воскликнул:
— Пропал, братцы, спасите!
Гайдуки подхватили его и спустя несколько секунд были в овраге. Пантовац осмотрел рану Косты и, разразившись бранью, крикнул:
— Баба! Раскричался, словно кишки ему выпустили!..
— Расходись! — приказал Джюрица. — Быстро!
Все кинулись врассыпную.
Джюрица подался густым лесом, добрался до горной цепи и за три часа примчался в Брезовац.
Вуйо ждал его у себя.
— Закончили? — спросил он опасливо, а по глазам видно было, что он ждал неблагоприятного ответа.
— Закончили, только Мита головой поплатился.
— Ах, бедняга! — воскликнул Вуйо, но выражение жадного любопытства не сходило с его лица. — Ну, а другие?
— Радован и Коста получили по ране, а Джордже сложил голову рядом с Митой.
— Вот те на! Что натворили!.. А деньги?
Джюрица извлек из-за пазухи сверток и бросил на колени Вуйо.
— Считай! — сказал Джюрица.
— Пересчитаем, не бойся! Ты рассказывай.
— Слушай, пересчитай, чтоб знать сколько!
Вуйо поднялся и, не проронив ни слова и даже не взглянув на Джюрицу, вышел в другую комнату, оставил там сверток и вернулся обратно.
— Ложись-ка на постель, отдыхай и рассказывай все по порядку.
У Джюрицы от гнева сжалось сердце, но, понимая, что делать нечего, он опустил голову и прилег на постель. Вуйо протянул ему травянку воды и приготовился слушать длинный и страшный рассказ…
Глухой ночью кто-то забарабанил в окно к Вуйо. Он быстро поднялся, вынул из окна раму и высунул голову наружу.
— Кто там? — спросил он тихо, всматриваясь сквозь мрак в стоявшего под окном человека.
— Это я… Симо.
— Что случилось, Симо?
— Пантовац едва ушел… Вчера, как только стало известно, что погиб Мита, в уезде тотчас зашевелились. Кто-то им шепнул, что видел Миту вместе с Пантовацем. Вечером пристав с жандармами поскакал прямо в Трешневицу. Радован перевязал рану, поужинал и только собирался ложиться… К счастью, вовремя поглядел в окно и заметил, как жандармы крадутся через огород. Выскочил в окно и убежал.
— Хорошо, что не поймали, рана бы выдала.
— А другие говорят, будто его узнал Джордже и, как только пришел в себя, сказал об этом.
— Разве Перуничич не убит?
— Нет, тяжело ранен… Стражник, прибывший оттуда с сообщением, говорит, что выживет. Пуля угодила в грудь, но сердца не задела.
— Да, конечно, он на Пантоваца и показал. Что еще?
— На завтра назначили облаву. Вечером стражники поскакали в села поднимать народ.
— Радован знает, куда уходить?
— Точно не знает, но думает податься на Букулю и Кленовик.
— Правильно. На рассвете повидайся с Радованом, а я рано утром пойду в город.
Кузнец топтался на месте и не уходил; видно было, что он хочет еще что-то сказать, но не решается.
— Поторапливайся! — сказал Вуйо и хотел уже закрыть окно.
— А как насчет денег? — выдавил наконец Симо.
— Есть кое-что… будут, будут! — бросил Вуйо и, закрывая окно, добавил: — Поспеши, чтобы успеть до рассвета.
Улегшись в постель, Вуйо долго раздумывал: как распределить четыреста двадцать дукатов, что были в свертке. «Вот, — подумал он, — оказывается, и Симо придется дать по меньшей мере пятнадцать. А Радовану без пятидесяти и на глаза не покажешься…» За этими расчетами его застал рассвет.
X
Облава закончилась безуспешно, после чего наступило обычное затишье: и гайдуки и власти пребывали в бездействии. Власти, совершив облаву, считали, что исполнили свой долг, и словно говорили гайдукам: «Видите, что мы можем, если только захотим!» А те помалкивали да переглядывались: «Как же, как же, на то вы и власть!..» — и выискивали, кого бы еще ограбить.
Радован в село не вернулся. Его участие в разбое было настолько очевидным, что другого выхода не было. И началась у них с Джюрицей настоящая гайдуцкая жизнь.
Все помыслы Джюрица направил на родное село. По целым дням он блуждал возле полей, где работали крестьяне, а вечером отправлялся на ночлег в самое свое надежное укрытие, к дяде Вуйо. Односельчанам Джюрица хоть и доверял, но все-таки держался с ними настороже. Они то и дело наталкивались на него либо в поле, либо возле криницы, а чаще всего возле усадьбы Марко Радонича. Чуть отойдешь в кусты — считай, наверняка увидишь Джюрицу.