— Вот те на. Кто же говорит, что мы ангелы!
Когда компания увлеклась разговором, Джюрица незаметно шмыгнул в другое, более интересное для него общество.
— Маца, вот и твой хахаль! — крикнул один из посетителей, едва лишь на пороге появился Джюрица.
Чуть-чуть сутулясь, встала из-за стола и пошла ему навстречу ясноглазая, живая и порывистая блондинка.
— Где же ты, Миша, куда запропастился? — спросила она, кладя ему на плечо белую пухлую руку и пожирая его полными страсти глазами.
Джюрицу всякий раз смущали ее нежные белые руки, и он, не находя в первые мгновения слов, чтобы высказать свое восхищение, бормотал что-то бессвязное.
Усевшись на стул и посадив девицу рядом, Джюрица взял ее руку, погладил мягкую, как атлас, кожу, потрепал ее по щеке, потрогал шелковистые надушенные волосы, не в силах оторвать от нее взгляда…
— Ну и пахнешь ты! — промолвил он после долгого молчания.
— Что? — улыбаясь, спросила она.
— Волосы… и вся ты пахнешь… Почему это?
— А разве ваши девушки не пахнут?
— От них несет потом. Но ведь они работают, а вы барствуете.
— Разве мы барыни?
— А кто же?.. Горожанки…
— Лиза, — обратилась она к подруге, — слышишь, что говорит Миша: от их девушек несет потом… ха-ха!
— Приятный запах…
Джюрице стало досадно, что так обидно истолковали его слова, а еще досадней, что так зло высмеивают крестьянок, память о которых ему была дорога. Нахмурившись, он холодно заметил:
— У них тяжелая работа, и они не могут так пахнуть, как вы. Вы ведь знаете одну заботу — наряжаться для нас, мужчин.
Несомненно, его новые приятельницы отплатили бы ему с лихвой за грубость, но их удержал строгий и серьезный тон его слов, в которых они уловили что-то затаенное и опасное. И девицы сделали вид, будто ничего не слышали, а Маца попросила заказать ей что-нибудь выпить.
Угощая свою любовницу, Джюрица каждый вечер тратил но нескольку динаров. И хоть было ясно, что при таких расходах денег не хватит, он и в ус себе не дул. Уж очень его привлекала новая, как ему казалось, господская жизнь. Джюрица потерял голову и вовсе не думал, чем это может кончиться.
— Слушай, до каких пор мы с тобой так будем? — завела Маца, выпив с Джюрицей несколько стаканов вина. — Почему ты мне не расскажешь, как живешь, хорошо ли зарабатываешь. А может, ты увезешь меня отсюда, и мы поженимся… заживем вместе?
— В самом деле, а ты пошла бы ко мне?
— А как же! Только не в деревню, а в город. А деньги у тебя есть, чтоб хорошо жить?.. Я не привыкла работать.
— Деньги дело наживное. Хочешь, я весной увезу тебя в свой город, будешь как сыр в масле кататься. А я навещал бы тебя каждый второй-третий день.
— А ты разве не можешь поселиться в городе?
— Не могу. Надо деньги зарабатывать.
— Я согласна, но ты дашь мне хорошее содержание?
Джюрица поначалу задавал вопросы из простого любопытства, хотелось послушать, что она скажет, весь разговор он принимал за шутку, но ее серьезное и решительное согласие удивило его и застало врасплох.
…Горожанка, писаная красавица, готова идти с ним, куда он ее поведет (только не в деревню), и жить для него?.. Можно ли это устроить? Поселить ее, скажем, у… у кого бы?.. Не все ли равно, Новица знает каждый дом и найдет укромное местечко. И так… он приходил бы ночью… украдкой… никто бы и не знал… А Станка? Ах, пустяки! Стоит ему захотеть, и когда он вернется в лес, он все это уладит, а с Мацой пусть все идет как идет! Уж очень ему нравится, что она уже сейчас принадлежит ему, только ему…
— Придется только дождаться весны, раньше я не поеду. А покуда мы будем так… Ты теперь моя… И чтоб больше ни с кем другим, знаешь…
— Вот моя рука! — весело воскликнула она и в восторге кинулась ему на грудь.
А Джюрица чувствовал себя на седьмом небе. Там одна, венчанная, готова, как послушная собака, идти с ним на самые тяжкие испытания, делить с ним горе и радость, не требуя награды (так, по крайней мере, он думал…). Здесь другая, с которой так хорошо поразвлечься, когда не знаешь, куда деться, когда хочется потешить душу, вдоволь насладиться и погулять… Это ли не жизнь!..
«Но кто знает… весна еще далеко. До тех пор я всласть потешусь, ведь каждый день, того и гляди, застрелят!..»
Так проходили дни, долгие, скучные, тяжелые…
Как-то после рождественских праздников на рассвете неожиданно к нему зашел Тима. За окном свистел, беснуясь, холодный ветер, налетал на жиденькие домишки и, отскакивая от промерзших стен, с диким, неистовым воем мчался вдоль улиц, через стога по чистому полю… Джюрица сладко спал после ночной пьянки, ему снилось, как целый гарем горожанок добивается его ласк… Но сквозь сон настороженное ухо гайдука уловило шаги перед домом, и когда нежданный гость постучал в дверь, Джюрица был уже на ногах. Он попытался посмотреть в окно, но стекло покрылось толстым слоем льда, сквозь который проникал лишь скудный свет зимней зари.
— Погляди-ка, кто там! — сказал он Станке, быстро одеваясь.
Станка вышла; вскоре кто-то застучал ногами, отряхивая снег, и на пороге появился Тима. Его непривычная серьезность испугала Джюрицу, он так растерялся, что не ответил на приветствие и даже не предложил гостю сесть.
— Ну и ветрище, как ножом сечет! — тщетно озираясь в поисках стула, сказал Тима и уселся на пол возле печки. — Ничего, ничего, сношенька, я и так, — сказал он Станке, предложившей ему сесть на подушку. — Впрочем, в конце концов, можно и так… по делу к тебе… знаешь, хотел еще ночью прийти, потом подумал: пусть поспит.
— Что-нибудь узнал?
— Вчера тобой полиция интересовалась… Знаешь… мы начеку, но и они не дремлют. Приметили тебя, дознались, что соришь деньгами и нигде не работаешь; раз о том полиция разнюхала, дело дрянь… Нынче обязательно явятся к тебе с «визитом»…
— Что ты говоришь, слушай, уж не шутка ли это? — воскликнул Джюрица.
— Есть у тебя паспорт?.. Ни о чем другом не спрашиваю, не в нашем это обычае. Но ежели заслужил каталагу, полиции не дожидайся… Паспорт можем тебе раздобыть…
— Паспорт у меня есть, но куда податься?.. Мне бы не хотелось иметь дело с полицией.
— Есть у нас дружки в Смедереве и в Шабаце, ты уж сам выбирай, куда уходить, а мы замолвим за тебя словечко.
— До Шабаца сейчас добраться трудно, лучше уж в Смедерево. Скажи только, кого мне там разыскать.
— Спросишь трактир «Виноградная лоза», подойдешь к хозяйке Юлии и скажешь: «Кланялся тебе Тима и просил сохранить ему рыбу в садке», — вот и вся твоя забота. А сейчас я пойду… Ого-го… самое время путешествовать, покуда господа из полиции спят!.. — заметил он вскользь, многозначительно взглянув на Джюрицу.
— Ну, братское тебе спасибо, дядя! Век буду тебя помнить, — взволнованно поблагодарил его Джюрица.
— Ладно, парень! Только поторапливайся! — сказал Тима, покидая комнату и продвигаясь ощупью по темному коридору.
Спустя несколько минут жилище было пусто, а за спиной Джюрицы и Станки оставались последние белградские дома.
Полицейский чиновник, расспросив, где живет Джюрица, застал дверь квартиры распахнутой, в печи догорали дрова, по полу были раскиданы корки хлеба, мясные объедки, старое тряпье и брошенные на солому рядна. Было ясно, что за квартирант скрывался в этом логове.
XXII
Трудна жизнь отверженных обществом!..
На кого ни посмотришь, всяк занимается тем, что ему по душе, живет так, как вздумается. Кому спится, тот безмятежно спит, и никто ему не смеет помешать… С каким бы наслаждением Джюрица продолжил сейчас прерванный сон, но вот приходится бежать, прятаться от людей. Вон как беспечно шагает, посвистывая, крестьянин, ему некого бояться, нечего трусить!.. А Джюрице, человеку вне закона, надо брести по занесенным снегом буеракам, пробираться через оголенные колючие терновники, он должен остерегаться каждой живой души, каждой собаки… Да, пугает его и собачий лай, он вздрагивает в ужасе от внезапного шума крыльев голодной вороны и от сокота беззаботной сороки… Будь это в родном селе, где он не должен обходить стороной большак, еще куда ни шло!.. По дороге бойко катят путники… быстро перебирая ногами, мчатся сытые кони, за ними легко плывут по ледяному накату санки, точно челнок по глади стремительной реки, и только ясно слышится мерное разноголосое позвякивание бубенцов — дзинь-дзинь… дзинь-дзинь…
— Благо вам, вы сами себе господа! — восклицает Джюрица и вздыхая, надвигает шапку на левую сторону, чтобы защититься от пронизывающего ледяного ветра.
По дороге поспешают селяне, пешие и конные, проезжают ломовые дроги и дровни, груженые и порожние, мчатся на санях господа; все эти люди веселы, независимы, они поют песни или покрикивают на лошадей, никто не боится полицейского или стражника, не опасается чужого взгляда… И он с завистью смотрит на этих беззаботных и веселых путников.
«Зверь!.. Зверь, попавший в облаву!.. А я-то думал, что свобода там, среди безмолвия зеленого леса! Да еще зачем-то связался с этой женщиной?.. В самом деле, как я тогда был глуп! Не знал, что делаю, думал, нет слаще жизни, нет большего счастья, чем ее ласки… Станка Радоничева… Кинулся бы под град пуль, пробился бы сквозь огонь и воду за один ее взгляд, за одну улыбку… А сейчас?.. Эх, не знал я тогда лучшего!.. Горожанки, брат, так и пляшут перед тобой, увиваются, да еще какие горожанки!.. Точно писаные, белые как кипень, пригожие, приветливые… А я тащу с собой эту мученицу, сам не знаю зачем; ни мне от нее никакого прока, ни ей от меня!..»
— Эх! — крякнул он горестно и бросил сердитый взгляд на Станку, терпеливо и спокойно шагавшую рядом.
Станка не знала, что творилось в его душе, не угадывала и роившихся в нем мыслей. Она понимала лишь одно: Джюрица в опасности, страшной опасности, и она уходит с ним туда, где ему не будет ничего угрожать. Станка раз и навсегда решила не покидать его, быть рядом с ним во всех бедах и невзгодах, и она твердо держит свое слово, следуя за ним как тень. В награду за принесенную жертву она хочет от Джюрицы лишь чистой, искренней любви. Она и представить себе не может, что он с легким сердцем разошелся бы с ней, не приходит ей в голову, что он смотрит на нее как на тяжкую обузу, которую он охотно бы скинул с плеч. Довольствуясь его привычным обращением, Станка всецело предалась своим мыслям, где чудное прошлое — ее девичество — занимало первое место…