Проснулся. Вздрогнул. Сел оторопело… Светало. Иней лежал на куртке. В слоистых тучах краснело, желтело, голубело. Уже обозначился лес, и дальние увалы, и желтый купол Березовой горы, что на задах Таватуя.
«Вон куда забежал!» — удивился я, с радостью признавая место.
А утро над гарью занималось добротное, осеннее, студеное. Все краски зелени и желтизны проступили отчетливо, ясно, с той необыкновенной свежестью, какая бывает только на заре, только в лесу. С изумлением человека, вдруг постигнувшего смысл земной красоты, я смотрел на девственную черную гриву елочек, на метелки трав, на полураздетые осинки, сухой пальник и брусничник.
Стая тетеревов пролетела в березняки, часто дробя крыльями, замирая в недолгом скользящем парении.
Бело-серый заяц ковылял неспешно, то скрываясь, то показываясь в прогалинах кустов, да звучно, холодно насвистывали, перекликались снегири.
И снова я пронзительно-остро понял, как люблю эту зарастающую гарь, все елочки, все муравейники, все листья брусники и одинокие сухарки, подолбленные дятлами.
Я думаю, что вечно чувство любви, рожденное природой. Вечно и непреходяще.
ДУБОНОСКИ
Такие теплые, чудесные дни бывают в конце апреля! Стаял снег, обнажилась мокрая земля. Из нее пробиваются нежные травинки, и чистый запах весны — запах талой воды и зелени — поднимается ввысь, к спокойному небу.
Я работал в саду. Сгребал прошлогодние листья, вскапывал землю вокруг малинника, белил стволы яблонь. Когда уставали руки, присаживался на охапку срезанных сучков, отдыхал и слушал, как звенит над садом жаворонок.
За изгородью, на макушке тополя, какая-то крупная птичка с толстым носом тоже устроилась на отдых и время от времени принималась громко свистеть и чирикать.
Трудно разобрать, что за птица: она сидела против солнца, и был виден один ее силуэт с необычайно широким клювом. Вскоре она улетела, а я принялся за работу.
В мае опять встретились мне толстоклювые незнакомцы. Их было уже двое. Они носили на тополь сухие веточки, солому и пух — строили гнездо. Я радовался такому соседству. Выведут птенцов — помощниками будут. Сколько садовых врагов: гусениц, листоедов и тлей — поможет собрать дружная птичья семья!
Все шло хорошо, пока не поспела вишня. Тут стал я замечать, что ягоды исчезают с кустов. Уж не клюют ли их воробьи? Сделал пугало из палок и тряпок, установил его в вишняке и успокоился.
А через неделю, захватив с собой большое ведро, отправился собирать урожай.
Подходя к вишням, я увидел на них целое семейство толстоклювых птиц. Они подпустили близко. Да это же дубоносы! Самые злейшие враги плодовых садов. Дубонос питается разными семенами и особенно любит вишневые косточки, которые легко раскусывает мощным клювом. Попробуйте-ка взять пойманного дубоноса в руки! Он прокусит вам кожу или наставит синяков.
Раньше дубоносов не было в наших краях. Жили они южнее. Но вот стали на Урале разводить сады. Вишни и яблони пошли к северу. И вместе с ними явились дубоносы.
Красивые они на кусте. Коренастые такие, плотные птички. Крылышки у них синевой отливают. Шапочки коричневые. Клювы голубые. Под клювом галстучек черный. А как быстро обирают они самую лучшую вишню!
Надо вас согнать.
«Ци-ци-и», — протяжно засвистели вспугнутые дубоноски и быстро скрылись из виду.
Вот так друзья! Почти все кусты были очищены от ягод. На земле валялись кожура и расколотые косточки. Так и вернулся я с пустым ведром.
БОЛОТНЫЙ КУЗНЕЧИК
Однажды, в самом начале июня, я бродил по некошеному лугу между кустами черемухи. Ходил и прислушивался: не запоет ли где-нибудь соловей. Любит он такие сырые места у речек. Но соловьи, как нарочно, молчали, одни кузнечики заливались в траве на все лады.
Откуда взялись они на лугу? Ведь всякий знает, что эти букашки живут в сухих местах и трещать начинают много позднее, в июле, когда жжет полуденное солнце и все замирает, спасаясь от тяжкого зноя.
Кузнечику жара нипочем. Сидит он тогда на высокой травинке и быстро-быстро водит задними ножками по своим жестким крыльям. «Цы-цы-цы-цы, зерр-зерр-зерр», — разносится вокруг скрипучая, звонкая трель.
«Не новый ли это вид кузнечика? Болотный или водяной какой-нибудь», — подумал я, и мне захотелось взглянуть на него во что бы то ни стало.
Я начал осторожно подходить к тому месту, откуда неслось задорное стрекотание. Шел, шел, а оно все дальше и дальше. Я иду, и кузнечик невидимый от меня уходит. Наконец и вовсе смолк. Странно! Стал к другому подкрадываться — все повторилось сначала. К третьему очень близко подошел, нагнулся к траве, чтобы рассмотреть, где он скрывается, а мне чуть ли не в лицо выпорхнула какая-то темная пташка, отлетела немного и опять пугливо нырнула в траву. Кузнечик уже замолчал, и сколько ни разбирал я травинки руками, сколько ни вглядывался в них, так никого и не увидел.
В кустах черемухи защелкал соловей. Сначала негромко, робко, а потом, успокоенный утренней тишиной, он перешел на раскат и запел в полную силу. Я забыл про кузнечиков и присел на мягкую кочку, слушая соловьиную дробь.
И вдруг перед самым моим носом на камышинку выскочила крошечная пичуга. Тонкая, вертлявая, быстрая. Такую я недавно из травы спугнул. Спинка у нее бурая, грудь светлая, голова в полосках. Вытянулась птичка, глядит на меня бойким глазком. Повертелась на тростинке, приоткрыла клюв, и я услышал долгую, знакомую трель: «Цы-цы-цы, зерр-зерр-зерр».
Вот он какой, болотный кузнечик! Я приподнялся, и забавная птаха юркнула в траву.
Позднее я узнал, что птичку называют камышевка-сверчок, что живет она летом на болотах, и песня ее похожа на треск кузнечика.
СОКОЛЕНОК
Поздней весной, в сырой ветреный день, я заблудился в осиннике. Он густо поднялся на огромной вырубке у края нетронутого леса. Уже более часа искал я дорогу, но всюду натыкался лишь на сероватые тонкие стволы молодых осинок. Когда налетал ветер, целый дождь холодных капель обрушивался на мою одежду. Нет ничего хуже, как в пасмурный день заблудиться в мелком лесу. Даже на дерево не влезешь, чтобы осмотреться.
Наконец неподалеку мелькнул просвет, и вместе с порывом ветра донеслось непонятное слабое взвизгивание. Я прислушался и тихо пошел вперед.
Кто идет наблюдать лесную жизнь, тому не надо торопиться: чуткий зверь и пугливая птица всегда раньше разглядят человека и скроются незаметно.
Я давно понял это простое правило и потому никогда не спешу, ступаю бесшумно, отдыхаю неподвижно. Если на пути будет полянка, сначала выгляну из-за дерева или куста и уж тогда выхожу. Горка встретится — и тут надо с гребня осмотреться: нет ли кого на другом склоне: так можно повидать самых скрытых обитателей леса.
За просветом была поляна, вся в мокрой траве. В дальнем углу, где начинался высокий сосняк, суетилась лисица. Она что-то нашла в траве и то отскакивала назад, то забегала сбоку, то вдруг, поднявшись на дыбки, с визгом кидалась в траву и вновь, как ужаленная, отпрыгивала в сторону. Точно так ведет себя собака, когда повстречается с ежом.
Рыжая настолько увлеклась своим делом, что забыла всякую осторожность. Пометавшись еще немного, лиса села на задние лапы и, склоняя умную морду то в одну, то в другую сторону, раздумывала, что делать дальше.
Я выбрался на поляну. Лисица испуганно обернулась, хрипло тявкнула и мгновенно скрылась в кустах.
В траве оказался не еж, а молоденький сокол-кобчик. Он попытался бежать короткими прыжками, да, видно, понял, что ему не скрыться, быстро повалился на спину и выставил вперед острые когтишки. Готовясь к отчаянной защите, соколенок следил темными глазами за каждым моим движением.
В позе маленького хищника было столько решимости и храбрости, смешанной с каким-то детским страхом, что я отступил. Стало жаль беспомощного птенца. Минуту назад вот так же боролся он с лисой, и можно было заранее угадать исход этой схватки: в конце концов от соколенка осталась бы кучка измятых перьев.
Откуда же он взялся?
Я стал осматривать вершины сосен. На одной из них, у самого ствола, чернело гнездо, а высоко над лесом кружились два взрослых кобчика.
Теперь ясно, как кобчик очутился на земле. Ветер качнул сосну, и неловкий птенец выпал из гнезда.
Соколенок по-прежнему лежал на траве, раскинув крылья. Я накрыл его своей курткой и отнес к ближнему дереву. Там с трудом усадил на сучок и отправился на поиски дороги.
— Зачем было нужно спасать соколенка? — спросит тот, кто не знает птиц. — Ведь это хищник…
Хищник хищнику рознь. Попадись мне длиннохвостый ястреб-тетеревятник, который губит в лесу все живое, такого не жаль и застрелить. А сокол-кобчик ловит мышей, и польза людям от него большая.
СОРОКОПУТ
На сухую корявую березу, что одиноко торчит среди голых кустов боярышника, опустилась длиннохвостая птица. Воровато поворачивая голову, зорко осмотрелась вокруг, почистила клюв и вдруг запела. Странная эта песня: будто щелкает соловей, дрозд свистит нежной флейтой, щебечет чиж, кричат кулики, а поет все она, и никаких других птиц нет поблизости.
Светлая грудь, белые полосы на черных крыльях, красивая песня — все это показывает, что птица мирная, певчая. А поглядишь на загнутый клюв, на хищные глаза да крепкие лапы, и начинает казаться, что маленький ястребок сидит на березе.
Много мне случалось видеть птиц, но такую встретил впервые. Что за чудо? Ястреб не ястреб, сорока не сорока и на певчих птичек тоже смахивает.
Стоя за деревом, я разглядывал диковинку и перебирал в памяти всех известных птиц. Думал, думал и наконец вспомнил.
Давно еще рассказывал мне знакомый старик птицелов про птицу сорокопута. «Есть такая в наших лесах. Сорокопутом зовется, потому что сорок песен других птиц путает, — говорил он. — То соловьем свистит, то иволгой, то пеночкой звенит. Летят глупые пташки на его песню, тут и конец им».