ово не пролетело мимо их оттопыренных, покрытых темной порослью ушей.
— Дельце тут одно намечается, — начал говорить Пеликсас, поминутно бросая беглые взгляды в сторону входной двери, торопясь до прихода Илзе озвучить свой план предстоящей кражи. — В воскресенье кооператорское общество «Керамика» торговало на базаре. По моим подсчетам, у них сейчас в кассе около ста тысяч хранится. Подождем, когда они завтра отторгуются, и ночью вскроем сейф. Сторож у них старуха. Так что, думаю, особых хлопот не будет. За полчаса управимся.
— Стоящее дело, — согласился Коряга, выдвинул тяжелый подбородок и с ухмылкой кивнул. — Такие сейфы, как у этой босоты, я на раз-два вскрываю.
Эзергайлис с готовностью подвинул бутылку опять на середину стола, выпуклым ногтем звучно щелкнул по зеленой наклейке, вопросительно взглянул на Пеликсаса.
— Илзе за вашей барышней ушла, — пояснил Пеле и, заметив, как у приятелей от вожделения вспыхнули глаза, с усмешкой добавил: — Вернется, на стол накроет. Вот, кажется, и она.
Разноцветным мотыльком впорхнула в зал Илзе, лукаво стрельнула глазами в мужчин, одновременно повернувших головы в ее сторону, весело доложила:
— Цериба губы красит. Готовится к свиданию. Сейчас придет.
Коряга глуповато гыгыкнул и от нахлынувших чувств часто-часто заморгал крошечными, как у поросенка, глазенками, опушенными белесыми ресницами, с довольным видом плечом толкнул Циклопа: мол, видал, как баба по нам с ума сходит, и решительно потянулся за бутылкой.
— Сейчас закусить принесу, — спохватилась Илзе, метнулась на кухню, принесла тарелку с нарезанными ломтиками сала и колбасы, достала из посудного шкафа стаканчики с расчетом на себя и подругу. — А вот и Цериба идет, — воскликнула она радостно, заслышав на веранде торопливый стук каблучков.
Эзергайлис и Новицкис сразу приосанились, на какое-то время забыв про водку, даже Пеликсас и тот пятерней откинул со лба глянцевито-светлые пряди волос.
Тяжелые гардины на дверях колыхнулись, и в зал величественной павой вплыла Цериба Давалка, безвкусно одетая в желтое шифоновое платье, которое было настолько тесно для ее выдающихся форм, что в глаза мужчинам первым делом бросились ее мясистые бока, свисавшие жирными буграми через тугие бретельки лифчика. Зато ее бесстыдно открытые выше округлых колен полные ноги, обтянутые черными кружевными чулками, вызвали у мужчин полный восторг.
— О-о! — разом протянули они, несказанно изумленные ее откровенно вызывающим видом, устоять против которого в силах разве что самый настоящий импотент.
Картинно встав в дверях с выставленной вперед ногой, Давалка подбоченилась левой рукой, а правой жеманно послала оторопевшим мужчинам воздушный поцелуй, звучно чмокнула излишне накрашенными алой помадой вывернутыми губами.
Эзергайлис и Новицкис оба разом вскочили, готовые ухаживать за своей общей дамой, как неожиданно за ее спиной раздался топот множества ног, и в зал ввалилась группа вооруженных людей в милицейской форме, среди которых лишь один был в гражданской одежде. Отслонив левой рукой потную тушу Церибы Давалки, вперед выступил чернявый майор со служебным ТТ в руке.
— Руки на стол, чтоб я видел, — басом пророкотал Орлов и стволом пистолета указал на стулья. Дождавшись, когда Циклоп и Коряга вновь усядутся на свои места, поинтересовался: — По какому случаю застолье?
— Праздник святой Марфы справляем, — не сразу ответил Пеликсас и, чуть помолчав, посчитал нужным добавить, чтобы его слова не приняли за ложь: — Марфы Девственницы.
Орлов с ухмылкой взглянул на размалеванную без меры Церибу Давалку, въедливо полюбопытствовал:
— Не она ли… виновница торжества?
— Верное слово говорю, — хмыкнул Пеле Рваное Ухо, видно, и сам понимая всю абсурдность сиюминутно сложившейся ситуации. — Выпить, в картишки перекинуться, гражданин начальник… Ничего противозаконного.
— Так я вам и поверил, — ухмыльнулся Орлов и взглянул на Лациса.
Увидев, что тот кивнул, давая понять, что сегодня действительно религиозный лютеранский праздник, Клим, однако, нисколько не смутился, а наоборот, начал говорить, упирая на «р», по-хозяйски расхаживая по дому, с искренним любопытством заглядывая во все комнаты:
— Смотрю, хорошо вы тут устроились, граждане уголовники… Горшок у них в доме имеется, чтобы, значит, случайно не простудить свой зад на морозе… Ванная, горячая и холодная вода в любом количестве… Музычка, чтобы исполнять «Мурку». — Он пальцем потрогал клавиши пианино, прислушался и, восхищенно мотнув головой, сказал совершенно неожиданно: — Жируете, значит, пока народ голодает? Не по справедливости это…
— Какие к нам претензии, гражданин начальник? — спросил Пеле, не сводя встревоженных глаз с плотно скроенной фигуры майора с наглыми замашками человека тертого и оттого в своих поступках решительного и… непредсказуемого, не понимая, к чему он клонит. — Мы люди хоть и маленькие, но не голодаем. Что наш Господь пошлет, тому и рады. На чужое зариться нам Иисус не велит. — Он тяжело вздохнул и потупил голову, сложив перед собой ладони лодочкой.
— Иезуитствуешь, Пеликсас? — спросил Орлов, став у него за спиной. — А не надо бы. Не то время выбрал. Я бы на твоем месте поостерегся… Бога всуе упоминать. Ты лучше скажи, кто недавно лабаз ломанул?
— Навет, — буркнул, не оглядываясь, Пеле. — Можете весь дом обыскать.
— Обыщем, — многозначительно пообещал Орлов. — Только сдается мне, что вы сами расскажете. Вот мы и узнаем, навет это или сие действие было в действительности вами совершено. Собирайтесь, граждане уголовнички, поедем в отдел. А для того, чтобы у вас отбить всякую охоту думать о побеге, мы вам браслетики на ваши загребущие ручки нацепим. Журавлев, помоги этим божьим людям вериги надеть. Бог терпел и им велел.
— Это самоуправство, — вскинул голову Пеликсас, все же послушно протягивая волосатые руки. — Будем жаловаться… куда надо. Новая советская власть за это вас тоже по головке не погладит… Потому как власть справедливая и за простой народ…
— Вон ты как запел, — до обидного громко и, главное, по-настоящему засмеялся Орлов, да так, что у него на глазах выступили слезы, и заговорщицки подмигнул Илзе и Церибе Давалке. — Вы, дамочки, тоже собирайтесь. Сейчас этих отвезем и за вами пришлем автомобиль. Нечего на мотоцикле таким роскошным барышням пылиться. Этих двоих в «Виллис», — строго приказал Клим, кивнув на Циклопа и Корягу. — А этого ко мне в коляску. Буду дорогой по голове пистолетом методично настукивать, чтобы вспомнил все свои похождения за последние пять лет. Медом меня не корми, дай только с хорошим человеком по душам поговорить.
— Не имеешь право рукоприкладством заниматься, — ответил Пеле, как видно, всерьез приняв его угрозу. — Нет у вас таких полномочий.
Но сильнее всего милиционеров удивил Эзергайлис. Решительно оттолкнув Журавлева, пытавшегося надеть на него наручники, он мигом схватил со стола распечатанную бутылку, сунул ее горлышком в рот и принялся жадно глотать водку, давясь и проливая на свою грудь. Ему повезло, что к тому времени пистолеты у милиционеров находились в кобурах, а то бы он, несомненно, схлопотал пулю в лоб. Правда, один из милиционеров все же успел выхватить пистолет из кобуры, но Еременко стремительно перехватил его руку и не дал выстрелить.
Новицкис и Пеликсас, пораженные его отчаянной выходкой, но больше всего, очевидно, сметливостью ума, с завистью смотрели, как он за считаные секунды вылакал непочатую бутылку, затем вытер широкой ладонью мокрые губы и, вращая осоловевшими глазами, сказал, скалясь в добродушной ухмылке:
— Теперь хоть на расстрел ведите.
Когда Эзергайлиса выводили из дома, он уже заметно покачивался. А через минуту с улицы донесся его пьяный невнятный голос, пытавшийся по-латышски петь:
Цветет на пригорке яблонька,
Серебряными цветочками.
Илзе и Цериба, находившиеся в доме под охраной двух милиционеров, одновременно с удивлением и испугом переглянулись.
Глава 10
Через полчаса крошечная колонна, состоявшая из автомобиля и двух мотоциклов с колясками, была уже возле отдела милиции. Летние сумерки неспешно обволакивали город, и еще можно было разглядеть прибывших людей. Первым с заднего сиденья мотоцикла соскочил нетерпеливый Орлов, не дождавшись его полной остановки, и сразу же принялся громко распоряжаться:
— Этих двоих в КПЗ, этого ко мне в кабинет!
В тихих сгущавшихся сумерках его грубоватый голос, в котором отчетливо слышались злые нотки, жутким эхом метался над площадью, нагоняя беспричинный страх на обывателей. А тут еще два милиционера рысью проволокли бесчувственное тело Эзергайлиса, бесцеремонно держа за руки. Обнаженная голова рослого бандита безвольно болталась из стороны в сторону, а каблуки немецких сапог грохотали металлическими подковами по булыжной мостовой. Следом Журавлев торопливо провел Новицкиса, цепко удерживая за левую руку чуть повыше локтя. Со скованными за спиной наручниками запястьями, с низко нагнутой головой, с ненавистью поглядывая на окружающих людей из-под сдвинутых бровей колючими глазами, бандит двигался боком, неловко переставляя ноги, обутые в тяжелые, не по погоде ботинки, изготовленные кооперативной артелью, находившейся в городке Виноградово Закарпатской области Украины.
В домах, соседствующих с отделом, горожане, до этой минуты бодрствующие, принялись испуганно занавешивать шторы, гасить свет и немедленно ложиться спать, переживая, что их могут пригласить в свидетели. Но и жители домов, расположенных подальше, с тревогой вслушиваясь в мужские голоса и гулкий топот каблуков армейских сапог, тоже не желали на ночь глядя встречаться с милиционерами. Предупредительно затаившись в своих тесных спаленках, они упали на колени и начали горячо молиться перед распятием, чтобы их миновала сия чаша.
Ксендз Юстус Матулис, обычно допоздна задерживавшийся в костеле, шепотом читал в зыбкой тишине святое Евангелие. Увидев в окно приехавших милиционеров и конвоируемых ими знакомых уголовников, он от неожиданности сбился с молитвы и вполголоса чертыхнулся. Через секунду, осознав, насколько ужасную он совершил оплошность, настоятель быстро-быстро забормотал: