Теперь по бричке стреляли все оперативники, стараясь уложить любого из бандитов.
— Не давайте им носа высунуть! — запальчиво проревел Орлов, паля в сторону брички, старательно целясь в кучера. Но когда перестрелка с бандитами стала неистовой, он живо обернулся к сидящим позади него Еременко и Журавлеву, скаля по-волчьи зубы, в бешенстве крикнул: — Лошадь не убейте!
— Тоже мне, умник нашелся! — мигом отозвался Еременко, который целился, свесившись через правый борт, прикусив от усердия нижнюю губу, как будто это могло ему помочь не промахнуться. — Не учи ученого.
За городом до бандитов наконец дошло, что тягаться лошади с автомобилем дело безнадежное, тогда они повернули через луговую низину к реке. Наезжая колесами то на островерхие холмики, то на вырытые сурками норки, немилосердно раскачиваясь, подпрыгивая, бричка с каждой минутой приближалась к блестевшей в лунном свете воде. «Виллис» тоже не отставал, словно лошадь и машина были связаны между собой невидимой нитью. О том, чтобы прицельно стрелять в таких условиях, не могло быть и речи. А тут еще перед рассветом и синие сумерки сгустились, смазав серым окружающие предметы. Перестрелка сама собой стихла. Только изредка с одной и с другой стороны раздавался для острастки одинокий выстрел.
Бричка, не доехав метров десяти до реки, неожиданно угодила правым колесом в глубокую сурчиную нору. Она на всем ходу накренилась, сидевших в ней бандитов отбросило на эту же сторону, и бричка, потеряв устойчивость, перевернулась. Вывалившиеся из повозки бандиты вскочили и, пригибаясь, побежали к реке, петляя будто зайцы, боясь, что шальная пуля оборвет их никчемную жизнь, и быстро скрылись под берегом.
Ехать в свете одной фары было неудобно, к тому же левый глаз у Андриса постоянно заливала стекавшая из раны кровь, и его приходилось то и дело вытирать кончиками потных пальцев. Поэтому, когда «Виллис» подъехал к реке, ни на берегу, ни в воде уже никого видно не было. Стояла оглушающая тишина, лишь где-то в камышах одиноко крякнула со сна дикая утка.
— Упустили! — зло выкрикнул Орлов, безрассудно мечась взад-вперед по берегу, потом в запале сорвал с головы фуражку и ударил ею по колену, хрипло произнес: — Твою мать! — Помолчал и злобно добавил: — Все одно мы их переиграем.
Когда первая волна неудержимого гнева от того, что не сумели ни задержать, ни пристрелить хотя бы одного паршивого бандита, схлынула, мужчины обратили внимание на лошадь. С оборванными постромками она стояла неподалеку и казалась слегка размытой серыми сумерками. Ее потные бока загнанно вздымались, кожа нервно вздрагивала; прядая ушами, она перебирала ногами, глухо ударяла копытами в землю и шумно фыркала.
— Журавлев, — сказал на повышенных тонах Орлов, время от времени поглядывая с берега на воду, зеркальная поверхность которой отсвечивала голубым неживым светом, — садись на кобылу верхом и скачи в отдел. Звони Лацису, пускай приезжает к Пеле. Предчувствие у меня нехорошее… А мы с Еременко поедем к нему домой… Верхом-то умеешь хоть ездить? — спросил он через минуту уже более спокойным голосом, видя, что Илья ведет лошадь на поводу, но не садится.
— Пускай немного охолонет, — ответил Журавлев слегка обиженным голосом и повел лошадь дальше, что-то негромко и ласково нашептывая ей на ухо.
— Надо потом кобылу хозяевам вернуть, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал со вздохом Орлов. — А уж телегу пускай сами забирают. Поехали, сержант, — окликнул он Андриса, который с расстроенным видом внимательно рассматривал пострадавшую от вражеской пули фару, словно машина для него была одушевленным предметом.
До дома Пеликсаса добрались довольно быстро, хоть Андрис и оберегал свой «Виллис», что было заметно. Глядя, насколько он осторожно переключает рычаг передачи и аккуратно объезжает подозрительные в мутной темноте холмики и колдобины, Орлов ухмыльнулся, но промолчал.
Пока в очередной раз, чуть не плача, Андрис, шмыгая носом, разглядывал разбитую фару, Орлов и Еременко ушли в дом. Тяжко и протяжно вздохнув, Андрис вытер подушечкой сгиба ладони продолжавшую кровоточить ранку на лбу и тоже вошел в дом. Как час назад он и предполагал, подсматривая в щелку в окно, так все и случилось. Чувствуя, как к горлу подступает тошнота при виде до неузнаваемости опухшего и синего лица недавно еще живого Пеликсаса и мокрого пятна на брюках между его ног, парень зажал рот ладонью и отвернулся.
— Хорошо, что дом не запалили, сволочи, — услышал он за спиной негромкий голос Орлова, говоривший с кипящей внутри злобой.
Глава 13
Ни Орлов, ни Еременко, ни Журавлев, ни сам начальник милиции Эдгарс Лацис не ожидали, что лесные бандиты поступят столь радикальным образом по отношению к своему пособнику в борьбе с советской властью, уголовнику Пеле Рваное Ухо. Ловко придумав и провернув эту хитрость с Пеликсасом, они-то надеялись на самое малое: рассорить между собой коллаборационистов и местных уголовников, чтобы вызвать у них недоверие друг к другу и тем самым исключить в дальнейшем всякий сговор между их преступными шайками. И вдруг им так подфартило! Неожиданное убийство одного из главарей преступной группы предателями, а в недавнем немецкими холуями, оказалось сейчас как нельзя кстати и даже сыграло на руку оперативникам. Теперь надо было придумать, как по горячим следам с умом закрепить внезапный успех.
— Куй железо, пока горячо, — гремел раскатистым басом Клим Орлов и от удовольствия потирал сухие ладони, в волнении расхаживая по кабинету.
В какой-то момент он остановился против Еременко, который сидел задом наперед на стуле, навалившись грудью на скрещенные на спинке руки, с интересом наблюдая за Климом.
— Еременко, — обратился Орлов к капитану, с хитринкой щуря свои зеленоватые глаза, — одну идею ты уже подкинул. Вон как дело повернулось удачно. Так что, друг мой ситный, поднапрягись, да и выдай на-гора другую идейку. Например, о том, что нам делать с нашими сидельцами? Ну-ка, поделись своими мыслишками на этот счет.
Вчерашний, казалось бы, незначительный эпизод с рецидивистом Пеликсасом, когда его по совету Еременко выпустили из КПЗ одного и отправили домой, ведя с ним, в общем-то, незамысловатую игру, на которую особой надежды не было, укрепил симпатии Эдгарса Лациса к Орлову и вызвал невольное уважение к молодому сотруднику госбезопасности Еременко. Ожидая от капитана новые мысли, Лацис приподнялся со стула, облокотился на стол, за которым сидел, весь подался вперед, с напряженным вниманием приготовившись выслушать ответ.
И Еременко его ожидания не обманул. Не сводя умных пронзительных глаз с Орлова, стоявшего перед ним не шелохнувшись, с выжидательным любопытством следя за его действиями, он порывисто встал со стула и, с шумом отодвинув его в сторону, негромко, но отчетливо сказал, едва заметно улыбаясь уголками тонких губ:
— Грозить уркам не поможет, клали они на нас… А вот донести до их убогого умишка, что жить им осталось самое большое до рассвета, это нынче первая для нас задача… Надобно вбить в их мозги мысль, что лесные приятели теперь им не приятели, а самые что ни на есть ярые враги… Если до их сознания достучимся, проникнем в закостенелые от преступлений их душонки, исход может быть для нас самый благоприятный. Мысль понятна? — со значением спросил он и взглянул на Орлова и Лациса с заговорщицким видом.
— Предлагаешь новый спектакль учинить?! — неимоверно оживился Орлов, с пониманием отнесясь к его словам. — Голова-а, — от души похвалил он и горделиво взглянул на Лациса, как будто сам придумал столь простую, но действенную идею.
В коридоре послышались торопливые шаги, и в кабинет вошел Журавлев. Все трое разом обернулись в его сторону. Вид у офицеров был такой, как будто Илья застал их в самый неподходящий момент.
— Чего вы? — спросил он с тревожными нотками в голосе, переводя недоуменный взгляд с одного на другого. — Случилось что?
— Илюшенька свет Иванович, — с ласковой певучестью, не свойственной его шумоватому и дерзкому характеру, произнес Орлов, и у Журавлева от его непривычных слов и голоса в несказанном удивлении непроизвольно поползли вверх лохматые брови, — сходи-ка ты, родной, в КПЗ да распорядись, чтобы сюда привели вчерашних бузотеров. Одна нога здесь, другая там.
С мыслью о том, что Клим, должно быть, чокнулся на почве недавнего визита в дом к повешенному Пеле Рваное Ухо, Илья, пятясь, вывалился в коридор. Вскоре он вернулся в сопровождении двух милиционеров, которые привели Эзергайлиса и Новицкиса, бесцеремонно подталкивая их стволами пистолетов в согбенные спины.
— Товарищ майор, — доложили конвоиры Лацису как непосредственному своему начальнику, рассерженно впихнув бандитов в кабинет, — по вашему приказанию преступников на допрос доставили.
— Свободны, — вяло отмахнулся Эдгарс Лацис, с откровенным любопытством взирая на поникшие фигуры соплеменников, приготовившись наблюдать, как Орлов и Еременко будут наводить ужас на бывалых урок.
— Ну так что, кровопийцы народной трудящейся кровушки, не надумали ничего нам рассказать? — въедливо поинтересовался Орлов, шагнув к мужчинам так близко, что они в испуге отшатнулись. — Не желаете облегчить свою незавидную участь откровенными признаниями? Так сказать, повиниться пред трудовым народом за свои грехи. Вам это зачтется… советской властью.
— А не в чем нам признаваться, — по-петушиному вскинул растрепанную голову Эзергайлис по прозвищу Циклоп, кося сбоку уцелевшим в драке глазом на Клима, словно старался определить по выражению его лица, насколько тот ему поверил. — Чисты мы, гражданин начальник, перед законом, аки апостолы перед Господом нашим Иисусом Христом.
— Верное он слово сказал, — неохотно разжал спекшиеся губы Новицкис, кинув на своего приятеля взгляд. — А все, что раньше было, быльем поросло. Молодые были, желторотые.
— Наверное, по праздникам и свечи в церкви ставите? — быстро спросил Орлов.
— В костеле, — мрачно поправил его Новицкис Коряга. — Это у вас, у русских, церкви.