Как только раздался выстрел, Журавлев непроизвольно обернулся на его звук, бросив в ту сторону мимолетный встревоженный взгляд. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Каспар, трясясь за свою никчемную жизнь, наспех выхватил из кармана пиджака выкидной нож, проворно перекатился через бок и, схватив Стасю, приставил к ее горлу остро отточенное лезвие.
Илья безо всякого сомнения успел бы застрелить бандита, прежде чем он смог бы добраться до девушки, но подвели злосчастные пирожки. Наступив на один из них каблуком, он неожиданно поскользнулся на разваренной картошке, покачнулся и упустил самый ответственный момент.
Каспар тем временем рывком поставил девушку на ноги, прикрываясь ею, как живым щитом, испуганно выкрикнул:
— Не подходи! Или я ее зарежу!
— Брось дурить, парень, — ответил, болезненно морщась, Илья, сильно переживая за Стасю: неловко скособочившись на одну сторону, она стеснительно пыталась одернуть задранный подол, стараясь прикрыть свою наготу. — Отпусти девушку. Тебе уже все равно ничего не поможет. Отсидишь свое и вернешься в новую Латвию. Так будет для всех лучше, поверь мне.
— Хорошо поешь, — брезгливо скосоротился Каспар. — Только эта песенка не для меня. Если хочешь, чтобы девка осталась живая, брось пистолет. Быстро!
Если вначале Стася, охваченная стыдом, еще как-то пыталась держаться, то после того, как поправила платье, до нее наконец дошла очевидная мысль, что ее легко могут зарезать в любую секунду. От осознания того, что это неминуемо произойдет, девушку вдруг охватила крупная дрожь, лицо неестественно побледнело, по дрожащим щекам градом полились слезы, и она на одной ноте монотонно принялась жалобно подвывать: «Ы-ы-ы!..»
— Заткнись, подлюка! — взвизгнул Каспар от ее режущего уши противного воя. — Зарежу!
Журавлев заметил, как у него блеснули лихорадочным светом вытаращенные глаза, что без слов говорило о том, что бандит находится на грани нервного срыва, и сейчас же увидел алую дорожку, бегущую из пореза на шее у Стаси, но пока еще не глубокого. Дальше медлить было нельзя, и Журавлев отбросил далеко в сторону пистолет, но с таким расчетом, чтобы бандиту потребовалось время, чтобы добежать до него и схватить. А там, глядишь, и товарищи подоспеют, которые что-то уж подозрительно долго возятся с тем бандитом на мельнице. Илья высоко поднял руки.
— Отпусти девушку, — попросил он, стараясь не выдать голосом истинное отношение к происходящему. — И уходи.
— Другое дело, — осклабился Каспар, довольный, что сумел поставить зарвавшегося милиционера на место. — Только ты не рыпайся… мусор.
Тут блуждающий взгляд бандита наконец-то заметил в нескольких шагах от себя валявший в высокой траве вальтер, который он выронил из-за ремня, когда снимал брюки. Внутренне возликовав от одного вида своего пистолета, Каспар внезапно оттолкнул от себя девушку и метнулся к оружию. В два прыжка преодолев небольшое расстояние, он быстро нагнулся к долгожданной находке, с чувством облегчения и превосходства ощутил в своих руках привычную тяжесть вальтера.
Оказавшись без оружия, один на один с преступником, Журавлев мысленно уже был готов к любому повороту событий. Поэтому, как только Илья увидел, как вспыхнули глаза Каспара, он уже знал, как надо поступить. Со стремительной скоростью бросившись наперерез бандиту, милиционер с разбега ударил того носком сапога в переносицу. Удар был такой силы, что бандит опрокинулся на спину. Он лежал с распластанными руками, захлебываясь собственной кровью, не в силах самостоятельно подняться.
— Стася, — окликнул Журавлев дрожавшую, словно в лихорадке, глотающую слезы девушку, — подойди. Не бойся.
Когда девушка, робея, боком подошла, все еще с недоверием искоса поглядывая на распластанного насильника, один вид которого минуту назад вселял в нее неподдельный ужас, Илья протянул ей выкидной нож.
— Этот подонок столько принес тебе страданий, — сказал он на полном серьезе, — что ты можешь делать с ним все что захочешь. Но я бы посоветовал ему отрезать… причиндалы. Это будет справедливо.
Каспар, по всему видно, услышал его жуткие по своей значимости слова, потому что вдруг уперся руками в землю и с видимым трудом перевернулся на живот. Когда Илья к нему подошел и тронул за плечо, чтобы сказать, что Стася, в отличие от него, самый что ни на есть человечный человек и совершить такое в принципе не может, насмерть перепуганный Каспар принялся и вправду визжать как поросенок, которого пришли кастрировать ветеринары.
На что уж Стася, чья подавленная воля продолжала все еще находиться в угнетенном состоянии, но и у нее на лице на миг вспыхнула слабая улыбка. И все же девушка не смогла удержаться, чтобы хоть каким-нибудь способом да не отплатить насильнику за все причиненные ей страдания, подошла и несильно пнула его в бок. В силу домашнего воспитания и обладания мирным, нескандальным характером у Стаси не нашлось более подходящих для этого случая слов, она негромко произнесла:
— Негодяй.
Илья одобрительно кивнул, уперся коленом между лопаток поверженного наземь противника и туго связал ему руки суровой веревкой, которую специально носил на всякий непредвиденный случай в обширном кармане галифе.
— Порядок, — хмыкнул он и дружелюбно похлопал Каспара по спине. — Лежи, гнида, и не рыпайся.
На мельнице тягуче проскрипела на ржавых петлях дубовая дверь. Ее противный звук в эту минуту показался Журавлеву приятнее любой музыки. Он поднялся, усталым движением руки снял с головы милицейскую фуражку, ладонью с облечением вытер сочившиеся по лбу бисеринки пота.
— Вот и дружка твоего задержали, — повышая голос, сказал Илья, чтобы его услышал Каспар. — Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.
Первым показался из темноты мельницы Дайнис со связанными за спиной руками, следом появились Орлов, Лацис и Еременко, замыкала небольшую компанию Анеле. Девушка шла с горестным видом, покачивалась, едва переставляла не подчинявшиеся ей ноги, путалась в длинном подоле цветастого платья. Дайнис держался с видимой непокорностью, норовисто прижимал голову с огненно-рыжими вихрами плотно к плечу, исподлобья смотрел прямо перед собой.
— Видал? — тотчас спросил Орлов, как только они подошли к Журавлеву, и с ухмылкой указал пальцем на свой опухший глаз цвета спелой сливы. — Здоровый, чертяка, оказался. Еле справились. Силы меренячьей. Хорошо, что только раз стрельнуть успел, а потом Еременко у него пистолет из рук выбил. А он у нас фонарик… вот кашалот. Впотьмах боролись… ни черта не видно. А потом раз — и этот ублюдок словно испарился. Вот такие дела. А у нас даже фонаря нет, чтобы посветить… А спички зажигать боялись, чтобы не запалить мельницу. Там сухого, как порох, сена навалом… Долго мы его искали, но все же нашли. Там, оказывается, в углу небольшой погреб — не погреб, но довольно глубокая ямища… Хрен знает, для чего. И этот гад в ней затаился. Ну, само собой… извлекли. И вот он… собственной персоной, так сказать, во всей своей красе. Но ничего, советская власть быстро с него лоск наждачкой снимет. Будь здоров. Эта еще тут… кукла за него заступается… Щеку Еременко поцарапала… сволочь. А не понимает того, что он самый что ни на есть враг народа. Да и она недалеко от него ушла, раз важные сведения ему передавала. Тоже ответит по закону. Это уж как господи благослови, милочка.
— Не виноватый он, — неожиданно выкрикнула со злобой Анеле, кинулась к Орлову и замолотила в его тугую грудь пухлыми кулачками. — Его заставили! Не по своей он воле!
— Суд разберется, кто виновен, а кто нет, — поморщившись, разомкнул сухие, спекшиеся от пережитого волнения губы Эдгарс Лацис, сверкая в лунном свете треснутым в драке левым стеклышком от очков.
Он осторожно взял девушку сзади за плечи и насильно оторвал от Орлова, который уже начал заметно вскипать от ее чрезмерно агрессивных действий, и чем могло все это закончиться для Анеле, не надо было даже гадать, повернул ее лицом к себе.
Глядя в заплаканные глаза девушки с видимой жалостью, что было обусловлено ее сиротливой жизнью с престарелой бабушкой, которой требовался надлежащий уход по состоянию слабого здоровья, майор тем не менее с досадой спросил:
— Как ты могла изменить Андрису с этим… подлецом?
Анеле заплакала навзрыд. Ладонями вытирая обильно бегущие по разрумянившимся щеками слезы, слизывая их языком, она торопливо заговорила:
— Откуда вам знать, дядя Лацис, что творится с девкой, когда ей нравится парень? Сердцу не прикажешь. У него отец богатый. Разве вы сами не хотите жить в достатке? А я молодая, чего мне… Вот, колечко подарил. А эта власть антихристианская, и говорят русские по-антихристовому.
— Про подаренное колечко тебе Еременко расскажет, когда в отдел прибудем. Так что готовься, девка, к новостям, которые тебе ох как не понравятся.
Все это время Дайнис стоял в сторонке, пренебрежительно и с ухмылкой наблюдал за тем, как эта дура Анеле несет какую-то чепуху, не ведая о том, что она нужна была ему для сексуальных утех и ничего более. Но когда он услышал, что сказал Лацис о золотом колечке с крошечным бриллиантом и, главное, каким голосом это было сказано, то от невыносимой тоски и безысходности, которые разом на него навалились, яростно заскрежетал зубами.
Глава 22
Прошло чуть больше суток со дня задержания оперативниками двух членов националистической банды, как внезапно случилось чрезвычайное происшествие, которое за пару часов перевернуло с ног на голову и без того нескучную жизнь уездного городка. А ведь еще с утра все было спокойно и ничего не предвещало столь скорого и непредвиденного поворота событий. Но об этом речь пойдет ниже…
Днем Еременко приказал привести к нему из КПЗ Анеле. Исходя из зыбкого предположения, что любовница Дайниса могла знать тайное убежище отряда, очень надеясь на ее откровенные признания, капитан госбезопасности решил в разговоре на девушку сильно не давить, а просто рассказать о том, что ему было известно. В 1944 году, когда Еременко числился оперуполномоченным в составе дивизионного отдела контрразведки СМЕРШ, он входил в особую группу по расследованию преступлений против человечности.