Снова начались споры: все ставили за кузнеца, почти никто не рисковал держать за Кумоху.
А Кумоха тем временем повел себя уж совсем странно. Он взял заранее отточенный острый кол и начал им, как щупом, орудовать среди корневища. Там, где кол проходил насквозь, Кумоха тотчас же протягивал веревку. Орудуя колом и веревками, как иглой с нитками, он обвязал-перевязал весь пень так, что тот стал походить на сплошной моток веревок.
— Вяжу морские узлы, Матти! — крикнул Кумоха. — Пригодилась твоя наука!
— Это я его учил, когда мы цепью вязали серого медведя! — гордо объяснил Матти окружающим.
Веревки натягивались все сильнее и сильнее.
Но только тогда, когда три гибких березы склонились над пнем, Кумоха принялся подрубать корни.?
Стараясь распрямиться, березы пружинили, тянули пень вверх с такой силой, что, казалось, корни сами вылезают наружу. Земля вокруг пня, покрытая толстым слоем сосновых игл, вздымалась, бугрилась.
Только теперь Кумоха принялся подрубать корни — самые толстые, основные.
Сийла даже рубаху скинул — так ему было жарко. Лицо кузнеца алело, как горящий табак в трубках лесорубов. Могучие плечи молотобойца работали мощно и ровно: топор описывал в синеющем воздухе правильные полукружья, как молот над наковальней, и щепки летели из-под него, как искры.
Полотняная белая рубаха Кумохн в темных пятнах и подтеках пота казалась сделанной из бересты.
Когда два самых толстых корня Кумоха перерубил, то мелкие корни сами начали лопаться, рваться, трещать — неумолимая сила тянула корневище вверх. Пень словно ожил — он зашевелился, от каждого удара топора по корням дрожал и лез из земли, словно его снизу кто-то подталкивал.
Сийла уже добрался до последнего корня, и его пень зашатался, как зуб, готовый вот-вот выпасть, когда друзья Кумо-хи дружно и радостно закричали:
— Ого-го-го! Кумоха!
Обмотанный веревками пень, как пробка из бутылки, вы скочил из земли и закачался в воздухе меж трех берез, осыпая стоящих внизу людей землей и сосновыми иглами.
На голую спину Сийлы упали сверху комья земли, он поднял голову и увидел болтающийся на веревках пень.
— A-а, леший! — Сийла с такой злобой ударил по своему пню, что он свалился набок.
— Раньше злиться надо было! — сквозь зубы проговорил младший Тайпо.
— Кузнецы только и знают, что молотами стучать, а больше ничего не умеют, — зло сказал старший Тайпо.
Ийвана заботливо помогал сыну надевать кожух.
Нийкой жалел, что ружье оставил в селе у кума. — в честь победителя можно было расстрелять дюжину патронов!
Чтобы в Пус-погосте все знали: в лесу праздник!
Матти и Мокки обнимали друг друга.
— По-моему, вы больше тому радуетесь, что свой спор с младшим Тайпо выиграли, — сказал им Нийкой.
— И тебе не стыдно, длинноногий, так говорить о друзьях? — весело воскликнул Матти.
— Почему же? — ответил рассудительный Мокки. — Две победы лучше, чем одна.
— Хочу я посмотреть на его тощую бороденку! — засмеялся Матти. — Я ему так и скажу: хозяин, накорми свою бороду, может, поумнеешь!
— А вот не скажешь побоишься! — подхватил Нийкой.
— Верно, не скажу, — неожиданно легко согласился Матти. — Лежачих не бьют. Он на спорах и так немало потерял сегодня.
— Не обеднеет твой купчик! — сказал Кумоха. — А вы, когда спорили, обо мне забыли.
— Как? — встревоженно воскликнули вместе Матти, Нийкой и Мокки. — О тебе? Разве ты тоже должен Тайпо?
— Нет, вы должны были бы спорить еще и на угощение для всех нас! Не знаю, как вы, друзья, а я бы сейчас медведя съел целиком!
— 3ачем тебе медведь, когда ты уже съел меня, ежик? — прозвучал сиплый бас, и к Кумохе подошел Сийла. — Ну, молодец парень… В молодости, когда я был лесорубом, может, с тобой и справился бы… Так то в молодости… А нынче… Мой совет Тебе, Кумоха, прежний: не будь глупым ежом. Не топорщи иглы без нужды. Береги себя для больших дел. не трать сил попусту!
Сийла потрепал своей громадной ладонью плечо Кумохи и пошел прочь.
Лесорубы, чтобы согреться, разожгли несколько больших костров.
Поскучневшие братья Тайпо отыскали Юсси и собрались было покинуть поляну, когда к ним подбежали радостные Матти, Мокки, Нийкой.
Матти схватил младшего брата за рукав:
— Ну, что я говорил, хозяин? Мы знали, кто победит! Значит, квиты, хозяин? Признаешь свой проспор?
— Мы тебе теперь ничего не должны! — уточнил Мокки,
— Как и ты нам, — вставил Нийкой.
— Ладно, ладно, отстаньте! — отвернулся младший Тайпо.
— А ты чего пригорюнился, хозяин? — осмелев от радости, спросил Матти старшего Тайпо.
В рыжих глазах богача прыгали то ли отблески пламени костров, то ли злые огни. Он посмотрел снизу вверх на рыбаков и сказал, сося пустую трубку:
— Я ни с кем не спорил. Мне все равно. Моя рубаха не в этой стирке. Вот табак у меня кончился.
Несколько кисетов и берестяных коробочек с табаком услужливо протянулись к богатому хозяину.
— А зачем тебе табак? — раздался голос Кумохн. — Твоя трубка и без табака сейчас дымит!
И все увидели, что в холодном вечернем воздухе из трубки Тайпо вьется сизая струйка — пар от дыхания казался табачным дымом.
— Тьфу! — сплюнул богач, поправил свою высокую шапку и, не взяв ни у кого табак, направился к тропинке, ведущей к Пус-погосту.
— Обиделся почему-то хозяин! — весело промолвил Кумоха.
За отцом вприпрыжку побежал Юссн. За Юсси тяжело прошагал Сийла. Последним пошел мрачный младший брат Тайпо.
Ийвана, Кумоху и его друзей лесорубы привели к самому большому костру.
— Сийлу никто не побеждал вот уже лет двадцать! — сказал один из стариков. — А сегодня богатырем стал Кумоха.
— Даже говорить не могу, так устал! — почти падая на траву, сказал Кумоха.
— Я вместо него скажу все, что положено, — подхватил Матти. — Теперь одной силы лесорубу мало. Нужно умение! Смекалка! Вот за то, что Ийвана, когда сына растил, об этом не забывал, спасибо ему!
Костер слабел, а луна становилась ярче, хотя все чаще пряталась в рваные лохмотья облаков. В те мгновения, когда она выглядывала из них, тропинка, ведущая к Пус-погосту, казалась серебряным беззвучным ручейком.
— Пора и нам под крышу, — сказал Ийвана наконец. — Спать пора. Да ведь еще соху нужно посмотреть.
При слове «соха» Кумоха тяжело вздохнул, а Матти рассмеялся, представив себе, как сейчас трусит его друг Кумоха.
Все поднялись, Мокки начал забрасывать костер.
И в это мгновение стало слышно, что кто-то тяжелый идет по лесу, приближаясь к поляне.
Взгляды всех устремились на тропинку-ручеек.
Могучая, напоминающая вставшего на ноги большого медведя фигура появилась на тропе.
— Сийла! — удивленно выдохнул Матти.
.— Это Сийла! Сам Сийла! — воскликнул Нийкой, хотя и; так уже, все узнали кузнеца.
Сийла медленно подошел к полупотухшему костру и грузно опустился на охапку листьев и щепок.
Лесорубы молча смотрели на него.
Только тут Кумоха разглядел на сапогах Сийлы многочисленные латки, на скрюченных, как корни дерева, толстых пальцах рук — бессчетные следы старых рубцов и шрамов, а на лице — сплетающиеся в мелкую сеть морщины и морщинки. Глаза его были грустными и усталыми. Ох, тяжелая была, видно, жизнь у кузнеца!
— А ну их к лешему! Всех! — заговорил вдруг Сийла, пристально глядя на мерцающие угли. — То друг друга попрекают, укоряют, ругают, то все вместе — меня!.. Пропади они пропадом, такие друзья! Я всегда был за честный спор И если проиграл, то тому, кто сильнее меня, кто умнее меня. Что ж тут позорного? Украл я, что ли? Или убил кого?
— Верно, произнес Кумоха, — не встречал я еще ни одного справедливого богача.
— И не встретишь, сынок! — сказал Ийвана. — Да и зачем тебе у них справедливости искать? Мы, бедняки, сами меж [собой во всем разобраться можем. Правда, Сийла?
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ТРЕТЬЕКАК КУМОХА У ВОРОНА-КОЛДУНА ЖИЛ, А С ПОПОМ ВАСИЛИЕМ ДРУЖИЛ
Если в реке вода вспять пойдет или рыба быстрее зайца побежит — это еще не чудо. А вот если поп бедняка угощать примется или хозяин с работником рассчитается честно — это уже самое настоящее чудо!
(Из рассказов Матти)
Зима кончилась, но это было заметно лишь по частым оттепелям. Лед стоял еще по морозному крепко, снег лежал глубокий.
Кумоха, Нийкой и Матти встретились недалеко от водопада Иматра.
У каждого было свое дело. Кумоха и лесорубы валяла деревья — готовились к летнему сплаву. Нинкой охотился на зайцев и белок. Матти добывал рыбу. Особенно ловко он глушил налимов: ведь зимой налим возле берега держится подо льдом. Матти находил налимью зимовку, сильно бил колотушкой по льду. Оглушенная рыба деревенела, а Матти вешней быстро раскалывал лед и доставал добычу.
Свежую рыбу и зайчатину ели все лесорубы. Без охотника и рыбака им пришлось бы в лесу тяжело.
Временами мороз лютовал, будто зима не кончалась уже, а наступала. Метели наметали в избе лесорубов полные щели снега. В самые холодные ночи мороз так крепчал, что избушка потрескивала, словно по ней снаружи стучали колотушкой.
Но утром снова ласково светило солнце, и Матти, всегда первым выбегающий из душной избы, кричал:
— Погодка как свеженькое молочко из погреба! Открывай рот и пей!
По расчетам Кумохи, через неделю работу можно было заканчивать и расходиться по домам — леса для сплава уже хватало.
Но неожиданная весть сломала все его планы.
Про то, как Ворон-колдун начал богатство наживать, и про грустные вести из родного дома
Однажды днем на том берегу реки появился лыжник. Длинная борода его развевалась, как дым. Лыжник быстро перебежал по льду к лесорубам.
— Мокки! — закричал Матти, забыв про очередного оглушенного налима. — Вспомнил о нас, длиннобородый!
— Гость — всегда радость! — сказал Кумоха. — Тем более, когда гость — друг.