Тайпо с омерзением и отвращением смотрел на кособокого рыбака.
— Неужели нашему единственному сыночку предстоит такая старость? — запричитала мать. — Юсси, что с тобой хотят сделать, солнышко мое! Ой, несчастная я! Ой, пожалейте меня!
Понятно, что любящий отец не хотел видеть своего дорогого наследника развалиной.
Так Юсси и не стал рыбаком.
Однако Тайпо не оставил попыток приохотить подрастающего бездельника к какой-либо работе. Спустя некоторое время он сказал жене:
— Надо же парню немного потрудиться. Пусть хотя бы за сохой походит. Ведь он до сих пор думает, что мука, как клюква, на полянах сама растет.
А мать поехала к родственникам в соседнее село и привезла оттуда убогого старичка: руки скрючены, голова все время на грудь падает, будто он поклоны бьет.
— Что за чучело? — удивился богатый хозяин.
Зачем так говоришь, Тайпо? — обиженно прошамкал старик. — Я в детстве был не беднее тебя. Но судьба моя так повернулась, что стал я не купцом, а пахарем. Ходил за сохой, пахал, вот руки-то мои закостенели и голова плохо держится…
— Ты хочешь нашему единственному сыночку такой же хворобы? — закричала мать, обращаясь к Тайпо. — Пусть его так же скрутит? Ой, несчастная я!..
Тайпо не хотел, чтобы его любимый сын к старости стал убогим.
Так Юсси и не приобщился к землеробам.
Через некоторое время богатый хозяин снова завел разговор о сыночке-лентяе:
— Если карел не умеет топора в руках держать, то разве это карел? Надо парню хоть немного с лесорубами поработать.
На этот раз мать привезла в дом такого старца, что два предыдущих по сравнению с ним могли сойти за богатырей и писаных красавцев.
Старик весь трясся, как осиновый лист на. ветру. Борода у него стояла дыбом и сплелась с седыми космами так, что даже лица не было видно. Нос выглядывал из волос, как палец из рваного валенка. Руки у старика дергались сами по себе, ноги сами.
Приплясывая от трясучки, он еле-еле смог выговорить:
— Лесоруб я… отец с матерью выгнали меня из дома… стал я лес валить… походил по карельским лесам с топором… теперь вот уже ничего в руках держать не могу.-
— И ты хочешь, чтобы наш единственный сыночек… — снова начала мать.
Но Тайпо не дал ей закончить очередной вопль и твердо сказал:
— Молчи! Хватит! Пусть сын наш подрастет еще немного! Там видно будет!
Так Юсси и не приобщили к лесорубам.
Ночью богатый хозяин спросил у жены:
— Но почему другие рыбаки, пахари, лесорубы совсем не такие, а здоровые мужики? Почему?
— Потому, что их отцы и деды тоже были лесорубами, пахарями, рыбаками, — ответила жена. — А ты родился сыном богатого хозяина, потом сам стал богатым хозяином. Вспомни: те, кого ты видел, тоже считались в свое время богатыми. Но судьба за что-то покарала их, и они вынуждены были идти работать. Так и с Юсси: он сын богатых хозяев и у него в жизни будет одна работа — быть богатым хозяином. От другой работы он погибнет.
А через некоторое время стало известно, что все три старика — кривобокий рыбак, скрюченный пахарь и трясущийся лесоруб — сами никогда нигде не работали, а были нищими с какого-то заонежского базара и обманывали богатого хозяина, так как хозяйка за это им хорошо заплатила.
Но Тайпо лишь слегка потаскал свою жену за волосы: ведь, в конце-то концов, она пошла на этот обман из-за любви к Юсси! А кроме того, она, пожалуй, была права: сыну богатого работать, как все, негоже.
Но все время бить баклуши да валяться на овчине тоже непорядок.
Даже мать понимала, что сыночку надо готовиться к тому, чтобы стать хозяином.
— Пошел бы ты, любимый мой, в лес, на лужайку, где наши работники сено косят. Посмотрел бы, покричал бы на них! — говорила она.
— Сама и кричи, если хочется! — отвечал Юсси. — Гляди, что придумала: в лес мне идти! Вот докормите-дорастите меня до усов, тогда и посылайте куда хотите!
Ну, поили, кормили его, и выросли вскорости у парня усы. Мать опять за свое:
— Возьми коня, съезди на дальнюю ламбу, там рыбаки должны улов отцу сдавать, так ты посмотри, не утаят ли они рыбу, не обманут ли.
— Вот еще! — обиделся Юсси. — Отец- сам справится. Придумала — на коне по лесу скакать! Вот докормите-дорастите меня до бороды, тогда и посылайте.
Опять стали кормить и поить парня. Выросла у него борода. А ума-то не прибыло. И делать Юсси ничего не умел. Глупым был, жадным, нахальным — как птенец кукушки. Вся его работа: сладко есть, сладко пить да в баньке париться.
Про то, как Кумоха с отцом подсеку делали и встретились с богатым хозяином Тайпо
В конце лета Кумоха из работников вернулся.
Поглядел он издали на родную избушку — сердце похолодело.
Притулился дом к старому дереву, оконца узенькие, как глаз прищуренный, трубы нет: печка по-черному топится, дым под потолком стелется, в чердачное окно выползает. Крыша мхом поросла. Берестяные заплатки на окнах от ветра дребезжат. Еще до зимы далеко, а дрова уже’кончаются. Банька, что поодаль от избенки стоит, ссутулилась, скособочилась.
Солнце уходило за лес, и остроносые тени деревьев, как хищные звери, крадучись, бесшумно подползали к беззащитной беззаборной избенке, словно хотели сожрать ее.
«Совсем ослаб отец, с грустью подумал Кумоха. — Видно, нельзя мне больше далеко от дома уходить, нужно заработки поблизости искать, хозяйство в свои руки брать».
На другой день вместе со стариком отцом Кумоха пошел в лес, подсеку делать, поле на будущий год готовить.
Карелы хлеб сеяли так: шли в лес, рубили, подсекали деревья. Называлось это подсека. Подсеку поджигали, чтоб пни и щепа сгорели дотла. А на месте пала распахивали землю, хлеб сеяли. Зола и угли землю удобряли.
Кумоха по лесу шел, словно среди толпы знакомых, только что шапку не. снимал, не кланялся.
Вот ель, с детства знакомая… А вот березка, под которой он зим пятнадцать назад зайца поймал руками… Вот ольха, о которую он нос расшиб, когда от медведя бежал… Вот на полянке вереска куст — за ним он как-то от ребят прятался… Вот на болотце ракита — с нее своего первого глухаря Кумоха сбил камнем… Вот можжевельник — о него Кумоха штаны порвал, мать его долго шлепала за это…
Отец отыскал наконец удобное место для подсеки — лес молодой, земля не вся корнями вязана-перевязана.
Взялся за работу Кумоха — с двух ударов любое дерево валит. Пройдется с топором из конца в конец подсеки — дорога за ним ложится. Где остановится — там уже и полянка. Старику смотреть на сына любо-дорого: светлая бородка вокруг лица золотится, глаза сверкают, лицо порозовело, зубы блестят в улыбке! Богатырь!
А тем временем ехал дальней лесной тропой богатый хозяин Тайпо.
Едет, рыжими глазами завидущими по сторонам смотрит, трубку из зубов не выпускает. Борода шевелится, как живая. Прислушивается-принюхивается, будто лес — это его двор.
И услышал богатый хозяин далекий-далекий звук, словно кашляет кто-то: «Кхе-кхе-кхе».
«Деревья валят, — подумал Тайпо. — Кто ж это может быть?»
Повернул он конька в ту сторону, откуда стук топора слышался.
«Три человека рубят, не иначе, — внимательно прислушиваясь, рассуждал Тайпо, — и все трое лесорубы хоть куда!.. Ловко рубят, ловко!»
Когда же он увидел одного Кумоху, то глазам своим не поверил.
«Такого бы мне в работники! — подумал Тайпо, н глаза его стали желтыми, как яичный желток. — Я бы за один год вдвое стал богаче!»
Только Тайпо хотел спросить Кумоху, чей он сын, как старик отец из лесу вышел. Тайпо обрадовался: еще бы — ведь, значит, этот лесоруб сын его старого должника Ийвана!
От радости глаза Тайпо стали желтыми, как сердцевина ромашки.
И сказал богатый хозяин Ийвану так:
— Если сын твой ко мне на три года в батраки пойдет, тогда мы с тобой в расчете будем.
Конечно, эти слова Тайпо сказал не сразу — он на слова был скуп так же, как на деньги. И если уж описывать все по-настоящему, как оно было, то сказал Тайпо так:
— Если (тут он слез с конька и оглядел стоящего перед ним Кумоху три раза с ног до головы и с головы до ног)… сын твой (тут он разжег погасшую трубку)… ко мне (тут он сел на свежий пенек и докурил трубку до конца)… на три (выколотил трубку, спрятал ее в карман)… года (достал нож и вырезал себе длинный прут)… в работники (прут ему не понравился, он его отбросил, начал вырезать новый)… пойдет (срезал с прута сучки, помахал им в воздухе — свистит!)… тогда (полюбовался гибким прутом, подстругал толстый его конец по руке, чтоб удобнее было)… мы (вытер о пенек лезвие, спрятал нож)… с тобой (сбил прутом шишку с молодой елки, посмотрел, куда она упала)… в расчете (еще сбил три шишки)… будем.
От такой наглости богатого хозяина старый Ийвана все слова растерял, лишь руками развел. Ведь Кумоха только-только под родной кров вернулся, всей семьей начали о будущем годе думать, судить-рядить, как хозяйство поднять, и вдруг этот Тайпо как снег на голову! Хочет Кумоху на три года отобрать!
Кумоха врубил топор в толстую, хоть лошадь за нее прячь, сосну и подошел к богатому хозяину. Тот, словно невзначай, на пенек встал, чтобы повыше быть. И все равно Кумохе даже до плеча не достал макушкой своей высокой шапки.
Кумоха посмотрел сверху вниз на Тайпо. Встретил взгляд желтых глаз, усмехнулся:
— Лучше умереть дома смолоду, чем у скупца с голоду!
Но Кумоха не только говорил, и поэтому эти слова надо
было бы написать так:
— Лучше, — сказал Кумоха и пятерней сгреб богатого хозяина за загривок, — умереть (тут он поднял ошалевшего Тайпо с пня так высоко, как позволила рука)… дома (другой рукой он сорвал с ближайшей елки несколько шишек)… смолоду (пока богатый хозяин барахтался в воздухе, Кумоха подложил шишки под седло его конька)… чем (он начал медленно опускать Тайпо в седло)… у скупца (он усадил его на седло лицом к хвосту)… с голоду!
Богатый хозяин шлепнулся в седло, шишки впились в спину коня. Коню это почему-то не понравилось — он взвился на дыбы, рванулся, метнулся, не разбирая дороги, в лесную чащу.