— Да нет у меня денег, — снова отмахнулся Ворон. — Ничего нет.
— Тогда спать ложимся, — бодро сказал Кумоха. — Завтра сходим мы с тобой к «вашему благородию» да и разойдемся кто куда. Я — к отцу, ты — домой. Пусть все посмеются над колдуном. Хозяин, идем со мной в лесорубы? Не обидим!
— Так ведь приставу много денег нужно, — проговорилВорон. — Ой много! А где их взять? Если бы немного… рублей десять…
Кумоха лег на лавку, рыжебородый на пол, возле печи.
— Или рублей двадцать… — продолжал рассуждать Ворон. — Так нет у меня денег… Откуда им быть? Только двадцать рублей накопил…
— Если найду, — сказал Кумоха, — то двадцать рублей отдам тебе, хозяин, а остальные себе возьму. Спорим, хозяин?
Ворон вскочил, забегал по избушке, забормотал, забубнил непонятное. Потом сел и как ни в чем не бывало спокойно спросил:
— Сколько ему дать нужно, этому благородию?
— Сто рублей, — предположил рыжебородый.
— Не тебя, обманщика, спрашиваю! — строго оборвал его Ворон. — Отвечай, Кумоха.
— Да он сам скажет завтра. Но больше, чем триста, не возьмет, — подумав, произнес Кумоха. — Исправник, тот пятьсот взял бы… Ну, а пристав — половину, честно, по закону.
Легли спать. За стеной избушки бушевала метель. Ветер гудел, как сто прялок сразу.
«Все к лучшему! — думал Кумоха. — Обманные деньги у Ворона заберем, тем, кого он обобрал, вернем. А что Ворон без денег делать станет, когда его из села выгонят, это уж не моя забота!»
…Кумоха и рыжий пришли к дому отца Василия, где остановилось «их благородие», ранним холодным утром. Село еще лежало в сумерках, только крест над колокольней уже горел в лучах выбирающегося из-за ближайшего леса солнца.
Поповский пес бросился на них, оглушительно лая, страшно рыча и восторженно размахивая хвостом.
Из стоящей рядом с большим поповским домом нзбы вышел козлобородый старик — церковный сторож, он же звонарь, он же, в случае надобности, пономарь. Посмотрел с хитрецой на Кумоху и рыжего:
— Ранняя пташка уже клювик очищает, поздняя только рот раскрывает!
Потоптал ногами для согрева, похлопал себе крест-накрест руками по бокам.
Железные колечки на трубках рыжего и Кумохи покрылись инеем: пока шли от колдуна, не курили, сейчас было самое время закурить.
— Рано, рано, мужички, объявились» — снова заговорил
пономарь-звонарь — церковный сторож. — «Ваше благородие» спят еще.
— Нам не к спеху, обождем, — ответил рыжий.
— Холодно! — продолжая топтаться на снегу, произнес пономарь.
— Кто крепко сбит, тот против пяти морозов устоит, — затараторил рыжий. — А у кого шубы нет, тому все ветры с севера. Вот, к примеру, дружок мой морозов не боится, а я и летом мерзну…
— Вы от колдуна подальше держитесь, — посоветовал пономарь. — Зол на него отец Василий, ох зол! И «ваше благородие» тоже. Вчера прямо кулаком стучал, кричал: «Всю нечисть в селе извести!» «Ваше благородие» крут бывает во гневе! В острог посадит — выбирайся потом!
— Ох уж острог этот. покрутил головой рыжий. — Только за что? Я человек мирный, никого не обижал… Вон даже пес поповский и тот меня признал сразу. Видишь, хвостом вертит?
— Мое дело сказать, ваше — слушать. — Пономарь потоптался еще немного и ушел в избу.
— Запугивать вышел. Как увидел нас, так и вышел нарочно, — сказал Кумоха. — Видно, сильно боятся поп и весь его клир нашего чуда!
— Это еще присказка, а сказка впереди. — Рыжий запыхтел своей трубкой. — Вон дверь зашевелилась у попа, сейчас нас кликнут!
И верно, толстая дверь поповского дома медленно открылась, и здоровенный детина, видимо, один из стражников, которые приехали с приставом, небрежно поманил рыжего и Кумоху.
В доме было жарко, душно. Пахло свежими пирогами, жареным мясом.
— Сытого хорошо угощать, — шепнул рыжий Кумохе. — В глазах места еще хватает, а пузо уже не принимает.
В небольшой горнице, куда детина привел ранних гостей, сидели отец Василий и «ваше благородие». Большие ковши с медовухой стояли перед ними.
Кумоха и рыжий дружно сорвали шапки, поклонились.
Кто вы и откуда? — строго спросил из своей бороды отец Василий. — А ты, рыжий, чего такой веселый?
Лучше смотреть на веселого, чем на грустного, батюшка! — бойко сказал рыжий. — Правильно, ваше благородие?
— Ты, кривой, — обратился к Кумохе поп, — чего молчишь, стоишь пнем?
— Заяц оттого быстрый, что у него душа в пятках, — ответил Кумоха. — А я еще ни от кого не бегал, потому и стою крепко.
«Ваше благородие» удивленно посмотрел на Кумоху: смелый мужик — беспокойный мужик, от него чего хочешь ждать можно.
— Сын кузнеца Сийлы, который возле Пудожа кузню держит, — пояснил отец Василий приставу.
— Про тебя, отец Василий, знаешь какие промеж мужиков да баб сказки сказывают? — спросил рыжий весело.
— Ну? — удивился поп. — Про меня? Ох ты! Что же сказывают?
— Всякое, батюшка… Вот, к примеру, как хитрый Клиймо хотел вас обмануть, и ничего у него из этого не получилось.
— Да? — удивился поп. — Любопытно! Это тот Клиймо, который у нас жил?
— Тот, тот! Значит, Клиймо нашел клад. Возле церкви. Раз возле храма — клад, батюшка, ваш…
— Истинно, истинно… — прогудел из бороды отец Василин.
Но Клиймо хотел этот клад у себя оставить. Принес его домой. А баба у Клиймо болтлива, слово у нее на языке не лежит. Если молчать будет — лопнет. Хитрый Клиймо это знал. Он вывел ее во двор, говорит: «Ложись под корыто а молчи. Если пролежишь, промолчишь пять минут, то я тебе тайну великую скажу». Она легла, молчит. Клиймо посыпал на корыто зерна и кур согнал. Они и принялись по корыту клювами стучать, зерно собирать. А Клиймо кричит жене: «Град пошел, слышишь? Лежи, не вылезай!» Куры склевала все, ушли. Тогда и жена из-под корыта выползла. «Ну какая такая тайна?» Клиймо ей: «Клад нашел… возле церкви… только никому ни слова, а то придется отцу Василию отдавать…» Она, конечно, поклялась, что, мол, молчать будет, да назавтра же все соседкам н рассказала. «Мы, говорит, клад нашли вчера, когда град шел…» А над ней все только посмеялись: никакого града ведь не было! И сколько она ни кричала про град, никто ей не верил. И про клад не верили— Так Клиймо клад у себя и оставил.
— То есть как это оставил? — загудел поп. — Ты же про меня речь вел?
— Про тебя, батюшка, про тебя, — засуетился рыжий. — Это ведь еще сказке не конец. Клиймо-то себе клад оставил, думал, что всех обманул. А про это услышал отец Василий…
— Значит, я! — гордо произнес поп.
— …и отец Василий посрамил хитреца Клиймо, отобрал у него клад. Дело было в церкви. Когда все на обедню собрались, отец Василий сказал: «Среди нас находится обманщик, который утаил то, что принадлежит богу… Если он сейчас же не покается, то провалится в ад». И Клиймо покаялся, принес клад. И, говорят, прощение твое получил, батюшка.
— Грехи отпускать нам самим богом разрешено, — уклонился от прямого ответа поп.
— А что про вас, ваше благородие, сказывают, знаете? — , спросил рыжий.
— Любопытно весьма. — Поп поглядел на пристава.
Тот кивнул головой.
— Сказывай, — разрешил поп рыжему.
— Однажды ваше благородие ехали по лесу, — бойко начал рыжий, — и увидели, как три черта дерутся. Ну, увидели черти ваше благородие, присмирели. «В чем дело? — спрашивает ваше благородие. «Вот, отвечают, не можем поделить, что кому…» А нашли эти черти — и где только раскопали! — сапоги-скороходы, шапку-невидимку, палку-выбивалку! Из-за них и дерутся. «Ладно, — говорит ваше благородие, — рассужу. Вот три камня, я их брошу в лес. Кто из вас первый ко мне с камнем прибежит, тот и выберет ту вещь, которую ему хочется… Кто вторым будет, тот выберет из того, что осталось. А кто последний, тому уж что достанется…» Черти согласились. Ваше благородие бросили три камня, и черти умчались за ними… Сапоги, шапку и палку они на месте оставили… Как бы поступил нечестный злой человек? А?
— Надел бы шапку, натянул сапоги, взял палку, и только бы его и видели! — прогудел поп. — С таким-то волшебством можно полмира в карман положить!
— А я то же сделал? — с интересом спросил пристав.
— Надели шапку, натянули сапоги, взяли палку в руки, — сказал рыжий.
— Думай, что говоришь! Выходит, я чужое взял? — удивился пристав. — Я воров излавливать должен, а тут сам на чужое польстился?!
— Что вы, ваше благородие! — поклонился рыжий. — Как можно такое подумать! Сапоги-скороходы вам для чего нужны были? Чтобы догнать тех конокрадов, которые в прошлом году двух коней с ярмарки увели. Шапка-невидимка — чтобы разговоры тех конокрадов подслушать, куда они коней спрятали, а палка-выбивалка — чтобы конокрадов наказать! Вы их догнали, секреты их подслушали, коней нашли, приказали палке-выбивалке воров тех наказать примерно… Потом снова на полянку вернулись — как раз когда черти с камнями назад бежали. Успели, значит. Ну, кто первый прибежал, тот выбрал, что хотел, второй — за ним, а третий — что осталось. Вот что говорят у нас про ваше благородие: чужого, дескать, и пальцем не тронет.
— Интересно языком мелешь, — довольно проговорил пристав. — А вот скажи нам, зачем сюда пришел? И зачем с нечистой силой знаешься?
— Ваше благородие! — сказал Кумоха. — У меня к вам разговор есть тайный.
Пристав удивился, внимательно на Кумоху поглядел.
— Ну, пойдем тогда в сени, — произнес он. — А вы отец Василий, поговорите со сказочником… Откуда он, чей сын.
— Нарочно, ваше благородие, оставили отца Василия с рыжим, чтоб отец… гм… ненароком… наш разговор не подслушал? — тихо спросил Кумоха, когда они с приставом вышли в сени и прикрыли дверь.
— Ох, какой догадливый! — усмехнулся пристав. — Чудо просто! Знай, кривой: все ваши делишки передо мной как на ладони. Хотите вы с Вороном заработать на — овечьем чуде? А церкви — убыток, вере — убыток. Знаешь, чем это пахнет?
— Острогом, — сказал Кумоха. — Только никакого чуда не будет, ваше благородие. У меня с колдуном свои счеты — я его погубить хочу. Чудо у него не получится, а позора будет на всю округу. От этого только отцу Василию выгода.