Купец Тайпо — младший брат богатого хозяина-хитро устроился: он еще с осени охотникам в долг давал и деньги, и ружья, и все, что нужно. Но за это они всё, что настреляли, к нему несли — рассчитывались. Ну, а младший брат богатого хозяина обсчитывал их, запутывал; пересчитывал так. Что опять они у него в долгу оказывались.
Охотник Нийкой пятую осень не мог с этим Тайпо рассчитаться- все выходило мало, сколько шкурок ни добывай!
А рыбаки Мокки и Матти вот уже шестой год не могли никак за неводы свой долг выплатить младшему брату Тайно! Наважденье какое-то! Уж и жемчуга ему все отдавали, а разговор все один:
— Когда весь долг отдашь?
Кумоха на базар в Пус-погосте привел серого медведя.
Два дня весь базар ходил дивился на серого зверя, а потом богатый хозяин Тайпо его продал за хорошую цену и до того обрадовался, что даже Кумохе за помощь два пирожка с ягодой морошкой купил.
— Эх, сестренки Айно нет здесь! — пожалел Кумоха. — Она морошку любит.
— Если бы эта семейка Тайпо не обсчитывала нас, — сказал мрачно Нийкой, — то и у тебя и у меня в доме каждый день можно было бы пироги печь с чем хочешь.
Охотник только что сдал младшему Тайпо все богатые шкурки и был зол на себя, на белый свет, а больше всего на богатых хозяев.
— И еще грозит мне! — продолжал Нийкой. — Если, говорит, ты на следующий год мне столько лисиц принесешь, то я у тебя ружье отберу. Он с меня спускает шкуру, как волк с овцы!
— Кто знает, — невесело усмехнулся Матти, — может, волк прав: овца виновата? Если овца сама подставляет волку горло, туда ей и дорога.
— Что один Тайпо, что второй, — сказал Кумоха, — та же птица, только песня чуть-чуть другая. Старший хитрее, а молодой глупее. А мы сами виноваты — нельзя им спуску давать!
Кумоха на базаре купил соху, как взвалил ее на плечо, так и таскал.
— Что ж ты, чудак, ее на землю не поставишь? — удивлялись приятели, когда Кумоха останавливался возле какого-нибудь торговца, а соху с плеча не снимал.
A-а, потом опять поднимать! — отмахивался Кумоха.
Вдоль берега торговали рыбой — сигом, налимом, щукой, семгой.
На небольшом пригорке пахло медом — туески и кадушки, наполненные жидким золотом, сгрудились, как стадо.
Оленьи шкуры всех размеров, жемчуг и перламутр, ковры из медвежьего меха — чего только не было на базаре!
Торговцы берестяными изделиями постелили прямо на землю платки, расставили на них шкатулки, коробы, туески, разложили берестяные дудочки, свистульки, игрушки.
— Медовые пряники! Ешь и в мед обмакивай! — кричал задорный женский голос. — Попробуй — не пожалеешь!
— Если деньги есть, дальше не ходи, зря сапог не носи —.тут оставляй! Все равно лучше товара не найдешь!
— Вы послушайте только, что с киндасовскими мужиками сегодня случилось, — громко, чтобы привлечь внимание покупателей, рассказывал один из торговцев. — Собралась их целая артель сюда, к нам на базар, ехать. Пять возов! Целый день. На ночь останавливаются в лесу ночевать. Один мужик, их старшой, говорит: «Возы нужно оглоблями в ту сторону повернуть, куда мы едем. К Пус-погосту, значит. А то, не ровен час, спутаемся — не в ту сторону утром поедем». Сделали, как старшой сказал. Спать полегли кто где. А с ними ехал один лесоруб с ближнего села. Ему от этого леса до дому — рукой подать. «Чего, думает, я буду тут ночевать? Пойду домой, рядом ведь, там пересплю, как человек, на печи». Он решил над киндасовцами посмеяться — взял, перед тем как уйти, да все оглобли-то в обратную сторону, в Киндасово, повернул. Так и ушел. Утром киндасовцы просыпаются, запрягли, поехали. Едут. «Вроде мост на наш, киндасовский, похож», — говорит один. «Да что ты, скоро уж Пус-погост будет. А мосты, они все схожи». Едут дальше. «Чтой-то вроде село на наше похоже», — опять кто-то говорит. А старшой смеется: «Да сёла-то все одно на другое смахивают, везде люди живут». Тут третий голос подает: «Смотрите, ну прямо моя изба!» А старшой свое: «Да все избы на один образ». Тут из избы выскакивает жена старшого, как закричит: «Черти окаянные! Чего же вы домой-то вернулись, раз дома вшрду схожи? Там бы и оставались!» Вот почему киндасовцы к нам не приехали!
Слушатели смеялись над глупыми киндасовцами, заодно раскупая товар смекалистого торговца, а рыбак Мокки погладил свою длинную бороду и сказал:
— Ругать нужно человека, а не село. У меня кум живет в Киндасове. Умный мужик этот кум. Вот.
Юркий коробейник из Олонца разложил на лотке завлекательный свой товар — ленты, зеркальца, бусы.
Семья смолокуров из лесной глуши, не привыкшая еще к базарному шуму и многолюдью, осторожно приближалась к коробейнику.
— Что я, на медведя похож? — крикнул им коробейник. — Чего боитесь? Идите сюда — не пожалеете!
Смолокуры — отец с матерью и сын с молодой женой — робко подошли к коробейнику.
— Вот товар — всем товарам товар! — Коробейник протянул им круглое зеркальце. — Даром отдам: разве рубль — это деньги?
Судя по тому, с какой опаской брал смолокур блестящий кружок, он зеркало держал в руках первый раз в жизни.
Взял и протянул его молодухе:
— Смотри, что такое?
Молодуха положила зеркало на руку и заглянула в него, как в колодец.
— Ой! — только и сказала она.
— Что там? — нетерпеливо спросил молодой смолокур.
— Не нужно нам это! — внезапно посуровев, отвела руку с зеркалом молодуха. — Зачем в дом такую молодую да красивую брать? Я ему одна жена, другой не надобно.
Свекровь с любопытством выхватила из рук невестки зеркало и заглянула в него.
— Авой-вой! — покачала головой свекровь. — Некрасивая да старая она! Откуда ты взяла молодую да красивую? Глаз у тебя нет, что ли?
— Молодая, молодая… — повторила невестка.
— Покажите-ка мне! — произнес старый смолокур.
Он покосился на беззвучно смеющегося коробейника и бережно взял из рук жены сверкающий крут.
— Обе вы слепые! — веско сказал старик. — Вот уж правда про баб говорят: волос долог, а ум короток! Это ж дед с бородой! На черта нам в дом еще одного старика везти!
Сын заглянул через плечо отца в зеркало н удивленно проговорил:
Гляди, там и парень есть!
— Ох, медведи вы лесные! — вволю нахохотавшись, сказал коробейник. — В зеркало никогда не смотрели! Так вы же сами себя в нем и видите! Ты, борода, схвати себя за нос! Видишь? А-ха-ха! И ты, парень, скособочь рожу-то, скособочь! Признаешь себя теперь?
— Так как же признать, когда я сам себя никогда не видел, — смутился молодой смолокур.
Но отца-то ты видишь, признаешь?
— Признаю.
— Слава богу! Разобрались!
Молодуха выхватила зеркало из рук мужа, заулыбалась вся, загорелась — очень сама себе понравилась.
— Два рубля — и с богом! — сказал разбитной коробейник.
— Ты ж рубль называл? — запротестовал было смолокур.
— Всякое бывало! А теперь два рубля ему цена стала!
— Что ж ты над ними куражишься? — спросил Кумоха, делая шаг к коробейнику. — Сперва рублем заманил, а теперь два дерешь?
— Э-э, парень, иди своей дорогой, — усмехнулся, коробейник. — Я не таких, как ты, видывал, меня не испугаешь! Твое дело топором помахивать, мое дело — языком шевелить, товар продать. Товар мой, не краденый, и цена моя — что хочу, и то и ворочу. Иди-ка отсюда! Да соху не оброни — дружкам ноги отдавишь. Мы и без тебя сговоримся!
— Не связывайся ты с ним! — потянул Кумоху за рукав Нийкой.
Кумоха послушался, пошел дальше.
— Два рубля… За что? — сердито бормотал он. — Сколько смолы-то да дегтя на два рубля идет, а?
— Не ворчи ты, как дед старый, — добродушно сказал Матти, посасывая свою толстую трубку. — Купца только могила исправит, да и на том свете он еще с богом торговаться будет: кровь в них такая порченая, в купцах-то.:.
В окружении притихшей толпы маленький, словно скомканный, старичок пробовал, как звучит новенькое кантеле.
Струны звенели, как весенняя капель. Ждали, видимо, что старик под звуки кантеле прочтет что-либо из рун, былинных песен, но он лишь трогал и трогал струны, звенели радостные капли.
Торговец кожухами, до глаз заросший бородой, молча, I широким жестом руки показывал на свой товар.
Шитые веселыми, разноцветными шерстями кожухи манили девушек и парней, как игрушки ребятишек. Кумоха и тот с трудом оторвал взгляд от красивой одежды.
По площади слонялся радостный Юсси. Он всем сообщал, что отец дал ему два пятака и разрешил купить все, что понравится.
— Пошел дурак на базар, значит, у умного Деньги будут, — усмехнулся Матти.
— Работать нужно парню, сразу поумнеет, — с жалостью глядя на богатого наследника, проговорил Нийкой.
Юсси долго приценивался то к свистулькам, то к медовым пряникам, все время спрашивал торговца:
— Это медовый пряник, а? А это свисток? Из бересты, а?
Уже сторговавшись, он вдруг хватался за бороду, задумывался, тряс кулаком, в котором были зажаты два отцовских пятака, и торопливо переходил к другому торговцу. Приглядывался. внимательно.
Опять стоял долго, улыбался своим мыслям, и от улыбки лицо его таяло, становилось бесформенным, как кусок масла на теплой сковородке.
Дольше всего он стоял у овец. Уходил, потом снова возвращался. Опять внимательно их рассматривал, теребил бороденку.
— Это ведь овцы? — спрашивал он торговца, который не знал, что и отвечать странному покупателю.
Потом выяснилось, что Юсси хочет купить одну овцу — самую маленькую, беленькую, с такими же, как у него самого, бездумными, большими, почти голубыми глазами.
Наследник богатого хозяина совал в руку торговцу два теплых пятака и кричал:
— Вон ту, беленькую, мне! Это ведь овца, а?
— Крик цены не сбавит! — отмахивался от Юсси торговец. — Не нужна мне твоя гривна! К отцу иди, пусть добавит тебе полтину, тогда и разговаривать будем!
Юсси разобиделся, схватился за бороду, подумал — подумал, крепко зажал оба своих пятака в кулак и потрусил к дому дяди, негромко покрикивая по дороге: