Он замолчал, а я с трудом удержался от усмешки, м-да, надо было сесть в тюрьму, чтобы легально играть на сотне. Надеюсь, что все же до этого не дойдет. По крайней мере, очень бы не хотелось… Кстати, надежды на удачный исход с каждым моментом все меньше и меньше. Что же делать-то? Похоже, меня собираются-таки упечь за решетку. А за что, спрашивается? Что мне могут прилепить? Взлом капсулы? Похоже на то. Что-то еще следователь орал насчет ножей. Это, видимо, тоже. Больше вроде нечего.
– Евпак, на выход, – рядом с открытой решеткой стоял человек в форме, крутя на пальце ключи. – Что, оглох, что ли? Или с первого раза не доходит?
Я пошел к выходу.
– Лицом к стене, руки за спину.
Выполнил и эту команду. Закрылась с лязгом решетка. Через решетку мне улыбался своими гнилыми зубами мой сосед по камере. Чему он радовался? Странный он вообще какой-то. Взял и рассказал, что подсадной… Чего он этим хотел добиться? Непонятно. Вообще, по-моему, все только больше запутывается. Ничего я не понимаю с этими полицейскими.
Через некоторое время меня вводили в кабинет следователя. Охранник, усадив меня на табуретку, отошел к двери. Следователь направил мне лампу в лицо. Невольно зажмурился от яркого света.
– Нельзя ли повернуть лампу? Мне неприятно.
– Ты что, больной? – в голосе следователя проявились нотки растерянности. – Сиди смирно! – вдруг рявкнул он и уже спокойнее добавил: – Вообще охамели подозреваемые! Федь, ты посмотри! Неприятно ему!
Охранник у двери услужливо хохотнул.
– Значит, так, Евпак Евгений Георгиевич, две тысячи тридцать пятого года рождения, на тебе висит куча обвинений: взлом государственной системы ограничения реалистичности капсулы виртуального погружения! Ф-фух, еле выговорил, и кто придумал такую формулировку? – Охранник у двери опять хохотнул, и следователь продолжил: – Это раз. Незаконное хранение холодного оружия – это два. Проникновение с холодным оружием на территорию образовательного учреждения для несовершеннолетних – это три. Нанесение тяжких телесных повреждений несовершеннолетним лицам – это четыре.
– Во-первых…
– Молчать! – резко заорал следователь, прерывая мою оправдательную речь. – Я не припоминаю, чтобы о чем-то тебя спрашивал. А говорить ты будешь только тогда, когда тебя спросят.
Придурок какой-то! Чего орет? Зачем тогда было меня вызывать, чтобы поорать, что ли? Ему что, поорать больше не на кого? Странный он какой-то. А он тем временем продолжил:
– Слушай внимательно и запоминай! Тебе за все твои приключения наша система правосудия в худшем для тебя случае отвесит лет десять. В лучшем – отделаешься условным сроком. Ты что предпочитаешь?
– Я бы вообще-то предпочел, чтобы вы занимались своими обязанностями, а не нелепыми обвинениями!
Охранник у двери давился смехом, а следователь наливался краснотой. Даже его бледный цвет лица не смог остановить этого процесса. Его крик меня совершенно не удивил:
– Ты, молокосос, будешь учить меня, как работать? Да ты вообще не врубаешься, как ты влип? Тут тебе не детский сад – штаны на лямках! Ты скоро сядешь на нары! И будешь чалиться от звонка до звонка! – вдруг он внезапно снизил громкость. – Но у тебя есть шанс! За тебя просила Людмила Павловна!
Сказать, что я удивился, это ничего не сказать!
– Что, удивлен, утырок? – он уже забрызгал слюной даже воротничок своей рубашки, на которой помимо этого красовалось какое-то желтое пятно в районе четвертой пуговицы сверху. – Да! Ты на нее клевету возводишь, а она тебя от тюрьмы спасти хочет. Вот какой она хороший человек, не то что ты – скотина неблагодарная! Федь, позови сюда того парня.
Охранник вышел и через десять секунд вернулся с Димычем. Тот смотрел на меня с некоторым сожалением и разочарованием. Меня это отчего-то встревожило.
– Валентин Максимович, не могли бы вы оставить нас ненадолго наедине?
– Зачем? – удивился следователь.
– Людмила Павловна просила передать ему кое-что наедине.
– А вы уверены, что он на вас не бросится?
– Уверен, ему незачем множить свои проблемы.
– Мне бы вашу уверенность… Если что – кричите! Мы будем за дверью.
Я дождался закрытия дверей и поинтересовался:
– Димыч, что все это значит?
– Это значит, что скоро ты сядешь в тюрьму.
– С чего бы это? Я же никаких преступлений не совершал.
– Тебе же следователь наверняка уже озвучивал, за что тебя можно посадить.
– Но ведь все это – неправда!
– А кому это интересно кроме тебя? – задал он простой, но страшный вопрос, и сам же на него ответил: – Правильно, никому. Тебя просто уберут, как ненужный мусор. И на этом все закончится.
– И что мне теперь делать?
– Сидеть, – буднично ответил Димыч. – Думать надо было раньше. Я же даже специально подстроил, чтобы ты мог услышать наш разговор с директрисой.
– А зачем? Зачем это было подстраивать?
– Я же видел, что ты начал что-то подозревать, вот и дал тебе возможность разобраться немного во всем. Думал, что ты после этого подойдешь ко мне посоветоваться, ведь там даже дурак бы догадался, что я специально это подстроил. Но нет, ты побежал в полицию, дебилоид. Теперь вот сам и расхлебывай. Я для тебя уже ничего сделать не могу.
– А зачем ты тогда пришел? И о чем я должен был с тобой советоваться? О том, как вы на мне опыты ставите?
– Ой, дурак, ой, дурак… Ну хоть бы пришел выяснить, что вообще все это значит?
– И что же это все значит?
– А это значит, что здесь тоже деньги зарабатывают. Так или иначе, игрок будет вынужден отдавать половину всего заработанного нам. Или через кодлу, или через нас. Девчонки отдают свои доходы Герде. В результате мы все равно получим нашу половину. Кроме того, собираем дополнительную информацию, которая уходит наверх. Вот такой у нас небольшой доход. Ну и кроме того, многие выпускники детдома уже прочно сидят на игле стопроцентного виртуала, и чтобы не лишиться этой небольшой радости, после выпуска по-прежнему нам половину отдают. В общем, как ни крути, а вышло все очень даже неплохо.
– А то, что дети становятся виртуальными наркоманами, вас совершенно не напрягает?
– А это уже их проблемы, – безразлично пожал плечами Димыч.
– А как же то, что ты мне рассказывал про Васю и помощь другим?
– Вася, конечно, был, и он действительно мне помог на первых порах, но потом он свалил и на всех наплевал. Пришлось выживать уже самому. А самому выживать очень нелегко, особенно когда весь мир против тебя. И пришлось отбросить лишние заботы о других – самому бы выжить…
– Ну а почему тогда ты решил меня посвятить во все, что происходит?
– Да сам не знаю. Чем-то ты мне понравился. Почему-то не хотелось, чтобы ты наркоманом стал…
– А кто вообще это решает, кому становиться наркоманом, а кому нет?
– А тут вступает в действие дар Герды.
– Так Герда – настоящая?
– О, да! Она заранее предсказывает, кто может стать нам проблемой, и такие становятся виртуальными наркоманами.
– А как же то, что я прочитал про нее, что Герда это ее настоящее имя, а ты говорил, что ее зовут Оксана. И в вашем с директрисой разговоре ты упомянул, что она ее дочь.
– А это вообще весьма занимательная история. После прихода новой директрисы к ней подошла Герда и говорит: «Удочерите меня. Это нужно прежде всего вам». Та даже растерялась. Потом они что-то долго обсуждали за закрытыми дверями. Но на следующий день директриса действительно усыновила Герду. А та, чтобы уйти от старой жизни, сменила имя на Оксану. Но это имя совершенно не прижилось. Так и осталась она Гердой. А вскоре и мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться. Ну и завертелось все потихоньку. Весь детдом разделился на три лагеря: кодлу, девчонок и наших сторонников. И за общими разборками наиболее тихих потихоньку отправляли работать в виртуал. Ну а сейчас в реале не так уж и много осталось – самые полезные.
– А зачем ты мне это все рассказываешь?
– А тебе все равно никто не поверит, а если и поверит, то против мэра с женой не пойдет.
– Но зачем? Ты хочешь позлорадствовать? Или что?
– У Людмилы Павловны к тебе есть предложение, а без знания всего расклада и понимания, что деваться тебе некуда, ты вряд ли бы на него согласился. Так вот. Все твои проблемы с законом убирают, ну а ты падаешь в капсулу до восемнадцати лет и не отсвечиваешь. И девяносто процентов своего дохода отчисляешь в казну нашего клана. Ну и еще, в качестве доказательства своей лояльности, сообщаешь нам пароль от своего персонального чипа. Надо же нам будет тебя как-то проверять.
Меня морально растоптали. Оба варианта были кошмаром. В первом случае – тюрьма, во втором – вообще запрут в виртуале, что мало чем отличается от тюрьмы, так еще и личный пароль я им раскрыть должен. Правда, не будет в личном деле никакой записи о судимости, что тоже немаловажно.
– Но так же нельзя! Я же тогда по сути остаюсь совершенно без денег, мне не то что в универ не поступить, я даже квартиру себе после детдома купить не смогу!
– А зачем тебе квартира? Дуй в свою тайгу, как вон дед твой. И живи там потом в свое удовольствие.
Слова про деда меня словно встряхнули. Нет уж, шиш им, а не пароль! Я-то свой срок отсижу, а вот потом я найду способ поквитаться. И еще посмотрим, чья возьмет!
– Иди ты лесом!
– Что ж, это твой выбор. Глупый, но твой. Ну а заодно ты невольно принесешь нам пользу – послужишь наглядным примером для следующих ретивых ребятишек. Прощай, Жека!
Он позвал следователя и, попрощавшись с ним, ушел. Следователь же еще что-то долго говорил и кричал. Все это прошло мимо моих ушей. У меня появились две новые цели: свобода и справедливость. И он в достижении этих двух целей никакой роли не играл. Сейчас мне надо немного подумать.
У меня после визита техника вопросов почти не осталось, кроме одного. Кто за всем этим стоит и зачем ему это нужно? Ну не в одиночку же директриса такие дела проворачивает… Вопрос «Что со мной будет?» даже особо вопросом не был. Будет со мной колония для малолетних, после знакомства со следователем сомнений в этом у меня не осталось. Есть еще, правда, небольшая надежда на мои письма, но она почему-то быстро тает. Видно, больно много на м