и норовил удрать, когда положение становилось опасным. Н-До, увлекшись представлением, обхохотался до слез, особенно, когда в финале «опытный фехтовальщик» победил-таки бродяжку и с озадаченным видом вытряхнул у него из штанов вполне живую, но совершенно ошалевшую курицу.
Второй, всхлипывая от смеха, ткнулся Н-До в плечо:
– Матушка будет недовольна, – проговорил он сдавленно. – Она не любит таких вульгарных простонародных развлечений… но это и вправду жутко весело!
– Дураки, – улыбаясь, сказал Н-До. – Ничего. Не будем делать вид, что добродетельны до полного невежества. И вообще, надо же хоть чем-то развлечься в этом гнусном месте!
В толпе гостей, среди праздничного шума, глядя на танцы и комические сценки, дожидаясь огненной потехи, он не видел ни Ляна, ни его прихлебателей – и несколько расслабился.
Второй держался поблизости до тех пор, пока какие-то юные незнакомцы, по виду показавшиеся Н-До вполне приличными, не утащили его драться на палках. Н-До не стал мешать Второму развлекаться. Он сам смотрел представление, пока его вдруг не осенила мысль, от которой весёлый день померк.
Не считает ли Всегда-Господин, что вся эта роскошь – праздник в честь официальной помолвки его сыночка?
Уже начинались прозрачные осенние сумерки, гости ожидали фейерверка – но Н-До разом потерял интерес и к танцорам, и к шутам. Видеть развесёлую толпу стало нестерпимо – и Н-До направился прочь из сада, решив посидеть где-нибудь в беседке на заднем дворе, в одиночестве. Хотелось всё обдумать и решить, как разом покончить с этим жерновом, невзначай повешенным на шею любящими родителями.
Н-До выскользнул за увитую лентами и увешанную фонариками калитку, прошёл мимо пустынных служб и обогнул дом, оказавшись в маленьком внутреннем садике. Здесь росли розовая акация, ежевика и синие вишни; заросли кустарников, смыкавшиеся над песчаными дорожками, образовывали небольшой лабиринт, закрытый сверху и с боков колючими пестролистными стенами ветвей. Н-До подумал, что это – безупречное место для уединенных прогулок, и вошёл в один из таких тенистых коридоров. Тень внутри была гуще; очевидно, если бы листва не начала уже осыпаться, сейчас, в сумерки, тут было бы совсем темно. Звуки музыки и весёлые крики долетали сюда издалека, еле слышно…
Н-До глубоко вдохнул похолодевший вечерний воздух и тихонько пошёл вперед. Праздник уже казался какой-то пестрой путаной грезой, и это было приятно.
И вдруг Н-До померещилась какая-то возня и голоса за поворотом живой изгороди. Говорившие не снижали голос – и Н-До пораженно узнал Ляна, который раздраженно сказал:
– Что ж теперь? Ломаться поздно!
– Прошу тебя – не здесь, – ответили ему, и Н-До показалось, что он узнал голос Лью – здорово изменившийся, прерывающийся, как от крайнего волнения или сильной боли. – Сюда кто-нибудь придет…
– Какая разница! – нажал Лян.
Н-До, со смутным ощущением неправильности собственного поведения, задерживая дыхание, раздвинул ветки. От открывшейся сцены кровь бросилась ему в лицо.
Лью полулежал на песке, опираясь на него локтями, в одной рубахе – кафтан и штаны валялись в стороне, и Н-До отчетливо увидел его голую ногу, вымазанную кровью. Лян, тоже без кафтана, стоял рядом на коленях; его меч в ножнах висел на поясе, а меч Лью он держал в руке, лезвием – Лью под подбородок.
Загорелое лицо Лью казалось белым в полумраке, глаза выглядели огромными и тёмными. Лица Ляна Н-До не видел, но о его выражении догадался по тону.
– Что скажет твоя Мать, узнав, что ты изменил меня на улице? – спросил Лью тяжело дыша и кусая губы.
– Ничего она не скажет! – в голосе Ляна насмешка мешалась с угрозой. – Какое ей дело до моих рабынь!
Последние слова прозвучали таким ударом под дых, что Н-До содрогнулся, а Лью дернулся, забыв о мече у горла – из-под лезвия показалась кровь. Лян чуть отвел руку назад:
– Не пытайся зарезаться собственным мечом, милашка! Ты – мой трофей и собственность, если это ещё не понятно!
– Я не могу быть твоей наложницей, – прошептал Лью. – Ты говорил… ты сказал, тебе претит решение родителей…
Лян рассмеялся. Н-До, сжав зубы, медленно потянул меч из ножен.
– Да, мне претит! – сказал Лян, смеясь. – Ну и что? Ты, побирушка, что ж, думал быть моей женой? Думаешь, я не замечал этих взглядов-вздохов? Как бы не так! Знаешь, будь ты покорнее, я бы подумал о тебе, как о Младшей Невестке при настоящей Жене, но ты же дрался всерьёз! Неужели надеялся изменить меня, а, дрянь?!
Лью смотрел на него расширившимися глазами; теперь у него на лице был написан один только ужас.
– Не пялься на меня так, – усмехнулся Лян. – Если ты перестанешь ломаться, это будет отличная метаморфоза… А если будешь продолжать – так станешь не девкой, а никудышником, милашка! Хочешь быть никудышником? Хлев чистить для нашего скота, а? Вот твоя спесивая мамочка обрадуется…
Тень Ди подтолкнула Н-До в спину. Он вышел из кустов, с треском продравшись сквозь ветви, выдирая колючками нитки из вышивки на одежде – и скинул на песок праздничный кафтан. Лью сдавленно ахнул, пытаясь натянуть рубаху на голые ноги. Лян вскочил – и Н-До остановил в замахе меч Лью в его руке.
– Ты что тут делаешь, Официальный Партнёр? – пораженно сказал Лян. – Иди веселиться, это мое дело!
– Отдай мне его меч, – приказал Н-До тихо, едва переводя дух от презрения и ярости.
– С какой стати? – Лян сделал шаг назад, улыбнулся и провел пальцем по окровавленному лезвию. Теперь Н-До видел, что он тоже ранен: на щегольской шёлковой рубахе расплывались кровавые пятна. – Я не отдаю трофеев!
– Или отдашь, или я заберу его у твоего трупа, – прошипел Н-До. – Послушай, Лян, давай решим это мирно. Я не хочу с тобой сражаться, мне противно. Ты просто отдашь мне его меч и уйдешь. И забудешь то, что тут было.
– С чего бы? – Лян взял себя в руки. Он принял отвращение Н-До за неуверенность в себе, перестал опасаться и смотрел теперь с обычной снисходительной улыбочкой. – Ты оскорбляешь меня, ввязываясь не в свое дело. Что за дурные претензии?
– Ты подлец, – сказал Н-До. – Отдай меч, это моя последняя попытка.
– Возьми его! – рассмеялся Лян, пародируя боевую стойку шута в спектакле. – Давай, бери! Я убью тебя, а эту дрянь, которую ты решил выгораживать, продам в бордель, клянусь! Вы оба – бобы из одного стручка, ах, нищие, но благородные! Плевал я на ваше благородство! Я ненавижу таких спесивых снобов! Где же ваши деньги и земли, если вы такие умные?
Н-До взглянул на Лью. Лью, скорчившийся на земле от боли, холода и стыда, ответил взглядом, полным ужаса и безнадёжной мольбы – и в этот миг Лян сделал первый выпад.
Н-До парировал так, что Лян чуть не упал, пытаясь сдержать удар. Ярость вскипела в крови Н-До – он почувствовал себя сильнее и быстрее, чем обычно; окружающий мир стал четок и ярок, а на теле Ляна словно нарисовали крестики-мишени в уязвимых местах.
Лян был отличным бойцом. Возможно, он был самым серьёзным противником за всю жизнь Н-До – и дрался в стиле «Полет Ястреба», двигаясь свободно и легко, но даже отличному бойцу непросто провести два настоящих боя за такое короткое время. Н-До заметил, что из-за раны у ключицы, Лян избегает некоторых движений – и вынуждал его поворачиваться раненым боком, стискивая зубы от желания увидеть кровь врага на земле.
Драться на песчаной аллейке между колючих кустов оказалось не так уж удобно. Пару раз Лян отшвырнул Н-До назад, спиной в переплетение веток. Н-До не остался в долгу; через несколько минут спины противников были располосованы колючками в кровь, а рубахи разодраны в клочья. Меч Ляна скользнул по щеке и виску Н-До, оставив ощущение не боли, а жара, Лян злорадно рассмеялся – и Н-До воткнул клинок ему в горло.
Лян выронил меч и грохнулся на колени, зажимая рану ладонями. Н-До толкнул его ногой и всадил меч под его ребро.
Над домом Смотрителя Эу-Рэ с грохотом распустились огненные цветы первого фейерверка.
Н-До подобрал меч Лью и протянул его владельцу. Лью, обхватив себя руками, покачал головой:
– У меня нет на него прав. Я изменяюсь, – сказал он дрожащими губами.
Н-До присел на траву рядом с Лью. Дотронулся окровавленными пальцами до его щеки. Это – не слабость, думал он, это – доверие. Ты же дрался всерьёз, просто не захотел – как Ди…
– Я тебя не знаю, – прошептал Лью. – А ты – меня. Что же мне делать? Я не могу понять, зачем тебе нужен…
Н-До раскрыл ладонь. Лью вытер слезы, обтер руки о подол – и приложил свою.
– Напоминаешь моего лучшего друга… погибшего… – голос Н-До тоже сорвался. – И ещё… Мы сходимся, по крайней мере, по одному знаку.
– Твоя – чуть больше.
– Я – здорово старше. А вообще – мы сходимся по двум знакам, Лью. По руке и по происхождению. Не бойся, – Н-До взял Лью за плечи и притянул к себе. Заглянул в глаза, чёрные от расширившихся зрачков. – Мы скажем вот что: мне пришлось убить его, чтобы иметь возможность жениться на тебе. Я влюбился с первого взгляда. Небеса свели нас.
Лью качнул головой.
– Н-До, кто в это поверит?
– Все, – голос Н-До стал жестче. – Потому что усомнившихся я убью.
– Ты – сумасшедший…
– Ты изменишься для меня, – Н-До коснулся пальцем искусанных губ Лью, и тот их облизнул. – Будет прекрасная метаморфоза. Идеальная.
Они оба понимали, что надо поцеловаться, но не слишком хорошо представляли себе поцелуй – и просто дотронувшись друг до друга губами, ничего особенно не ожидая. Они оба не знали, что это прикосновение прошьет их насквозь, как разряд молнии – и всё разом станет просто и понятно. Очевидно – что делать дальше.
– Нас кто-нибудь увидит, – выдохнула Лью, уже не пытаясь убрать с бедер руки Н-До. – На улице. Рядом с мертвым. Это меня опозорит.
– Никто и ничто не опозорит мою женщину, – прошептал Н-До. – Не бойся. Мне никто ничего не скажет. Я решил. Ты – моя Жена.
Он сказал даже слишком смело, смелее, чем чувствовал себя, потому что Лью была – сплошная кровь и сплошной жар, и на миг показалось страшно – как клинком в открытую рану. Но в зареве фейерверка Н-До явственно видел её лицо, её взгляд, страдающий, но при этом отважный и прямой, как у Ди – и это напомнило: «Я изменяюсь для тебя», – успокоив и обнадежив. Ты доверяешь мне, подумал Н-До, погружаясь в её кровь и огонь, ощутив мгновенное сопротивление её плоти – и Лью тут же подалась ему навстречу, как парируют выпад, стиснув зубы и глядя в глаза. Ты не знаешь страха и не боишься боли, подумал Н-До – и не нашёл, как высказать это чем-то, кроме объятий, а Лью сжала пальцы на его рукавах – держась за него, удерживая его, всё признав.