Жаль, что Ри-Ё никогда не увидит малыша, который у неё родится. Было бы здорово подарить ей крохотный ножик на красной ниточке, для защиты ребёнка от зла – но ещё неизвестно, что будет завтра, и можно ли загадывать на такие дальние времена…
А Лотхи-Гро очень Ри-Ё понравилась. Она была сильная и весёлая, не красавица – но хотелось улыбаться в ответ на её улыбки, даже сейчас, когда лицо её разбито и старые раны мешают ей двигаться быстро. Ри-Ё мазал её раненое колено бальзамом Учителя Ника, тем самым, которым Учитель ему самому лечил раны – и ей тоже явно помогло: на верблюда Лотхи-Гро взлетела, как ласточка.
С этими женщинами Ри-Ё оказалось очень легко общаться: они были, как и он сам, чужие в Лянчине, но не стеснялись говорить на лянчинском языке с ужасными ошибками – Ри-Ё как-то исподволь начал им подражать. Нодди говорила: «Зной – он день, ночь – зной нет!» – и Ри-Ё понимал, даже рисковал ответить: «День – много-много… долго. Ночь – будет? Я думать – нет!» – вызывая бурное веселье и лянчинцев, и самой Нодди. Куда-то пропал замок, который закрывал Ри-Ё от попыток заговорить с южанами – это было очень здорово.
Если бы только не случилась беда с Господином Ча… Если бы только Ри-Ё был наблюдательнее и догадался бы обратить внимание на этих синих, кто бы они ни были… Кто знает, чем они отличались от прочих лянчинцев? Синей одеждой? Так её носят многие жрецы их Творца – поди догадайся, кто просто жрец, а кто – убийца из людей этого Синего Дракона! Не назовут доброго человека Синим Драконом.
Дракона Ри-Ё показала Нодди. Ну и жуткая же тварь: длиной с человека, вся покрыта сизой корой, как окаменелое дерево, пасть с клыками в два ряда, когтистые лапы враскоряку – проследила за отрядом угрюмым стеклянным взглядом и скрылась за песчаной дюной. Что за личность можно сравнить с такой зверюгой – сразу понятно. Ри-Ё жалел Господина Ча – и сочувствовал Господину Анну.
И было заметно, как аристократы устали. Как Господин Л-Та облизывает губы и смотрит на флягу, как Принц Элсу тяжело дышит и то и дело проводит рукой по лбу, то ли пот смахивая, то ли головную боль… Принца Эткуру смешила Ви-Э – и он был доволен собой после драки на базаре в Хундуне, но Ри-Ё всё равно казалось, что Принц Эткуру устал и встревожен. А самому Ри-Ё не нравилась пустыня – от холода укутаешься в плащ, а от такого пекла – куда денешься? – и хотелось уже в бой после бесконечного пути.
Чтобы всё решилось раз навсегда. Посольство – так посольство, война – так война.
А тут ещё это явление ночью. Пустынная нечистая сила.
Ри-Ё слышал, как люди Господина Анну сообщили ему, что Учитель и дикарь подошли к скале и вошли внутрь камня. Не удивился особенно: пусть южане удивляются, а мы знаем – Учитель многое может, это – горская наука, возможно даже – слегка магия. Но взволновался: мало ли, какая гадость живёт тут у них под горами.
Спустя некоторое время Господин Анну заметил, что Ри-Ё не спит. Позвал его к себе и принялся расспрашивать. Господин Анну прилично говорил на языке Кши-На, и Ри-Ё не видел смысла врать или что-то скрывать: в конце концов, ничего тайного, бесчестного или непорядочного его Учитель никогда не делал. Рассказывать пришлось довольно долго – и к концу рассказа Господин Анну, как будто, слегка успокоился. Ри-Ё это обрадовало.
В обществе Господина Анну Ри-Ё чувствовал себя увереннее. Не стеклодувом, ремесленником, сунувшимся, куда его не звали, а солдатом – рядом с опытным командиром. И рассказывая Господину Анну об Учителе, Ри-Ё непонятным образом окончательно успокоился – будто сам себя убедил, что Учитель, проникший в суть множества тайн Природы, просто так сгинуть не может. Он даже задремал, сам этого не заметив – и проснулся от громких звуков и неожиданной прохлады уже ранним утром, когда над пустыней вставала хрустальная, белёсая и розовая заря.
Солдаты Господина Анну седлали верблюдов, наскоро запивали водой из родника здешний хлеб – странный хлеб, тягучий какой-то, но довольно вкусный – и вообще, собирались в дорогу. А Учитель, как ни в чём не бывало, капал в медный котелок цветные жидкости из крохотных стеклянных сосудов – настои горных трав, конечно – потом долил туда родниковой воды и протянул Принцу Элсу.
Кору и никуды… в смысле, телохранитель Принца Элсу, который не мужчина, переглянулись.
– Не бойтесь, – сказал Принц Элсу и улыбнулся. – От трав Ника мне всегда становилось легче. Честное слово, Кору, это не отрава.
И тем не менее, Кору взяла котелок и отпила незаметный глоток.
– Жива? – спросил Учитель, и рассмеялись все, кто оказался рядом, но Кору ни капли не сконфузилась, просто передала котелок своему Принцу.
А Учитель повернулся к Ри-Ё и сказал:
– Не хотел тебя будить до последней минуты. Знаю, что ты не спал полночи, верный страж. Видишь: всё в порядке.
Но оно было не очень в порядке. Темнокожий дикарь со своими косичками, бесстыжая пустынная нечистая сила которая незаметно прокрадывается мимо караулов и ходит среди ночи по ногам добрым людям, мазал бальзамом Ника колено улыбающейся Лотхи-Гро.
При свете он выглядел менее нечистой силой, чем ночью – но всё равно, если бы Ри-Ё, как лянчинцы, верил в пустынных демонов, сходу решил бы: вот, оно самое и есть. Нодди – настоящая дикарка, а этот – поддельный.
Про нори-оки Ри-Ё уже слышал от лянчинцев. Дикари, кочевники, живут в кибитках на колёсах, пасут коз, питаются какими-то убогими травами да козлятиной – грязь и варварство, конечно. Даже Нодди считает, что Лянчин – сплошной свет разума по сравнению с дикой жизнью в пустыне. А этот – он не на дикаря, а на аристократа был похож, красивым лицом, чистым и нежным, хоть и тёмным, и умными глазами, и гривой безупречно чистых волос, заплетённых в множество косичек, и осанкой как у князя…
Но у дикарей никаких аристократов нет.
Видимо, и вправду его учил отшельник святой жизни. Может быть, даже родич Учителя.
Ри-Ё ощутил нечто вроде ревности. Ну и оставался бы здесь, в горах, в скиту, или как это называется – а не лез бы в дела, к которым не имеет отношения.
– Это – Кирри, – сказал Учитель. – Сведущ в лечении ран, так что пригодится нам. Кирри, – сказал он по-лянчински, – это – Ри-Ё, мой друг. Он с севера, из страны, называемой Кши-На.
Кирри встал, вытирая с рук остатки бальзама и взглянул на Ри-Ё – восхищённо, никак не меньше.
– Ты расскажешь мне про северные города? – спросил с надеждой.
– Плохо говорить лянчинский, – отрезал Ри-Ё нарочито грубо, чтобы этот тип, сохрани Небо, не заподозрил его в смущении.
– Я быстро научусь вашему языку, – сказал Кирри, и не подумав обижаться. – Я быстро всему учусь. И ещё – я тебя понимаю.
– Ри-Ё, поговори с Кирри, пожалуйста, – сказал Учитель. – У него было не так уж много собеседников за последние годы.
Тут Уважаемый Господин Анну возмутился, что все сидят, как пришитые, вместо того, чтобы отправляться в путь, и верблюды поднялись с песка, а отряд за несколько минут выстроился в походный порядок – и верблюды Ри-Ё и Кирри оказались в этом строю достаточно близко, чтобы можно было разговаривать.
День ещё только начинался, и пустыня не успела раскалиться добела – Ри-Ё решил поговорить, раз об этом просил Учитель. И отвлёкся от разговора лишь, когда с удивлением заметил, что тени уже уползли под животы верблюдов.
Кирри – дикарь, аристократ, воспитанник знахаря – оказался куда более странным парнем, чем Ри-Ё подумал вначале. И интересным.
Начать с того, что невозможный лянчинский язык вдруг превратился в общее развлечение, в словесный спарринг, похожий на игру в шарады:
– Этот печной пусть…
– От «печь»? Испечь? Печёный хлеб? Север спёкся?
– Да. Пекло. Но я другое… Под ноги верблюд – как? Вот – то?
– Песок. Пусть?
– Путь. Да?
В этой детской игре Ри-Ё вдруг увидел столько родного – с поправкой на звук чужого языка – что вся досада на Кирри испарилась сама собой, и звать его нечистой силой перехотелось. И – всё-таки не был Кирри дикарём. Не бывает таких дикарей. И экзотическая красота, и небрежная изысканность манер, и речь – с изящным подтекстом даже в игре с еле понимающим язык, и недикарская сдержанность, и разум, отточенный в месте, очевидно, сильно отличающемся от козьего пастбища – всё это неизбежно вело в аристократию, в тот статус, который был высоковат даже для самого Ри-Ё.
– Ты умеешь писать? – спросил Ри-Ё, уточняя собственные ощущения.
– Что? Умею… что?
Верблюды шли размеренным неторопливым шагом – проверить показалось так просто… Ри-Ё протянул руку – и Кирри готовно подал ладонь, тёмную, но узкую и без мозолей, с ровными чистыми ногтями. Ну да, подумал Ри-Ё, дикаря издалека видно – и начертил на внутренней стороне его ладони знак «кей».
Руку ожидаемо отдёрнули с нервным смешком:
– Писать. Пишут на…
– На…
– На бумаге. И ещё на… – Кирри снова рассмеялся с беспомощным жестом. – Я не смогу это объяснить на лянчинском. И на нори-оки не могу. Только словами чужих.
– Чужих?
– Как Ник. Как Илья. Как другие, – странная улыбка. – Полубоги. Почти люди.
– Почти?
– Поговорим потом. Когда будешь хорошо понимать. Ты ведь будешь?
– Я буду, – «Я буду, – подумал Ри-Ё. – Вывернусь, но сделаю всё возможное, чтобы в беседе не было нелепых пауз. И выясню – что ты такое, что такое тот, отшельник в горах среди пустыни, и как ты представляешь себе, что за явление мой Учитель». – Давай дальше. Пишут…
– Слова? Словами? Послание? Письмо? Или…
– Что?
– Книги. В книгу. То, что видят. Сказку. Легенду…
Ты умеешь писать, думал Ри-Ё. Ты умеешь читать. Ты умеешь исцелять раны. Возможно, ты умеешь ещё что-нибудь, выше доступного простым смертным уровня. Что ты делаешь? Сочиняешь стихи? Разговариваешь с камнями? Предсказываешь будущее? Угадываешь прошлое? Чему тебя научили родичи моего Учителя?
– Ты воевал? – вдруг вырвалось у Ри-Ё.
Кирри чуть помедлил с ответом.
– Нет. Не успел. Я даже не дрался. Это плохо?