– Уважаемая Госпожа, – улыбается Дин-Ли, – я счастлив не меньше. Это вы всегда оказываетесь в самом невероятном месте, проходите по шёлковой нити, не покачнувшись – а я просто солдат, выполняющий пустяшное задание. Я был абсолютно уверен, что мы с вами ещё увидимся и выпьем жасминового настоя. Я даже хотел поймать пустынного тушканчика вам в подарок – но эти зверьки спят по ночам, а днём прыгают слишком шустро…
Госпожа А-Рин слушает его, обхватив правой рукой локоть левой, как бойцы в задумчивости. Я смотрю на неё – и никак не могу вспомнить, где встречался с Госпожой из кшинасского спецназа – или контрразведки? Её лицо, обветренное, открытое, с большими серыми глазами, коротким светлым рубчиком на скуле и чуть вздёрнутым носом, не породистое и не прекрасное, но милое, её локоны цвета ржаной соломы, не украшенные бусинами, и короткая толстая коса, её плотная фигура честной плебейки – всё это парадоксальным образом мне знакомо. Ещё больше знаком голос – чистый столичный выговор, особый, чуточку утрированный выговор, будто попав в штаб особистов, деревенская девочка – или она была ещё мальчиком? – старательно перенимала у старших по званию манеру говорить, изживая собственную безыскусность…
Она очень интересная особа, Госпожа А-Рин. И она, очевидно, чувствует мой взгляд.
– Вы хотели что-то сказать, Вассал Ник? – весело спрашивает она, повернувшись ко мне. – Я уполномочена передать вам слова доброй дружбы от Государыни и уверение в искреннем уважении от Государя.
Я открываю рот, чтобы поздороваться и тоже выразить уверения в совершеннейшем почтении и преданности – и не могу произнести ни единого звука. Я, наконец, её узнал.
– Простите, – еле выговариваю я, с адским трудом взяв себя в руки. – Я не ожидал… вас здесь увидеть… Уважаемая Госпожа… А-Рин.
– Да что с тобой, Ник? – спрашивает Юу, подходя ближе. – Не то, чтобы я ждал от тебя светских манер, но обычно ты не выглядишь, как мужлан, увидевший даму на Государевой службе впервые в жизни.
И она… Госпожа, так сказать, А-Рин, Говорящая, чтоб ей пусто было, с Птицами, одаривает Юу нежной улыбкой.
– Государыня не забывает вас, дражайший Господин Л-Та. Огорчаясь невозможностью видеть вас, она пользуется любым случаем, чтобы пожелать вам всех благ. Прощаясь со мной, Государыня выразила надежду вскоре услышать о вас – а если Небеса пожелают, то и увидеть. Её сердце полно нежной родственной любви к вам, она о вас вспоминает. А нельзя ли передать её слова Вассалу Ча?
Юу выслушивает эту тираду с миной самодовольной и печальной одновременно.
– Прошу прощения, Уважаемая Госпожа. Мой друг, Господин Вассал Ча, то ли похищен, то ли убит. Мне жаль.
Лицо А-Рин омрачается.
– О да, – говорит она. – Государь и Государыня будут огорчены. Они полагали, что Вассал Ча – проверенный дипломат, и его слово будет немало стоить в создании мира между нашими державами…
– Войны с севером не будет, – режет Анну, подходя. – Это бессмысленно. Бессмысленная война. Она ничего не принесёт, ни славы, ни земель. Мы потеряем наших братьев зря.
– Бессмысленно пытаться воевать на севере, когда Лев готов грызть собственные лапы, – говорит Элсу горько.
– Мы отправляемся в Чангран, – говорит Анну. – Вызываем Льва Львов на разговор – а если не удастся говорить… Тогда будем драться с Львом Львов, стравливающим между собой собственных Львят и бросающим своих солдат на произвол судьбы. Если север не нападёт.
– Север не нападёт, – говорит А-Рин, передавая Анну свиток. – Слово Государя и его печать. Для Кши-На это тоже бессмысленная война. Государь опасается, что Лев с Барсом растерзают друг другу горло – и шакалы из соседних стран, маленьких и слабых, сожрут их плоть. Этого нельзя допустить.
Анну читает письмо про себя, шевеля губами – и Львята Льва смотрят на него, не как на подданного, а как на командира. Нет смысла бороться за власть, когда ясно, за кем идут войска.
– Мы выступаем, – приказывает Анну своим офицерам. – Северяне подтвердили старые клятвы.
Бойцы поднимают верблюдов, а я не удерживаюсь.
– Уважаемая Госпожа, – говорю я А-Рин, – мне совершенно необходимо сказать вам несколько слов наедине. Полномочия, полученные от Государя лично, позволяют мне требовать этого разговора… цель которого – уточнение некоторых известных нам обоим обстоятельств.
Она отвечает королевским кивком.
– Как только я найду время и возможность, Уважаемый Вассал Ник.
Ох, как я жду этого «времени и возможности»! Как старшеклассник – свидания. И внутри у меня всё кипит, я еле отвечаю на вопросы моих удивлённых друзей. Я не могу сосредоточиться, я использую глаза, как видеокамеру, я транслирую путь по Чангранскому тракту на спутник – и еле унимаю сердце.
Я отмечаю взгляды проезжающих по тракту купцов-плебеев на наших Львят. Я слушаю Анну, Элсу и Эткуру, я слушаю Хенту и его людей, но мои мысли – в совершенно другом русле, и с этим ничего нельзя поделать. Я не анализирую, а просто передаю. Я непростительно рассеян – но в этом виновата…
Мы останавливаемся на последний привал в дне пути от Чанграна, на караванной стоянке с колодцем. Наши верблюды-трудяги, наконец-то напиваются вдоволь. Нас окружает вельд, трава, растущая на полумёртвой почве жестка, как наждак – но верблюды ухитряются её ощипывать. Мне больше всего на свете хочется выкупаться – но до благ цивилизации далеко, как до звёзд.
И я жду разговора. Нет ничего ужаснее, чем отложенный разговор, ждать – хуже, чем догонять, оэ!
А Госпожа наша А-Рин изволит уделить мне время не раньше, чем все, наконец, угомонились и устроились на ночлег. Я понимаю, что она права – но злюсь на задержку. Мне стоит большого труда не наговорить грубостей сходу – молчу исключительно потому, что жажду увидеть, как эта особа будет оправдываться.
А она подходит, поправляет церемониальную прядь у виска, поднимает на меня глаза и говорит:
– Сердишься, Коля? – не на кши-на, а… как полагается.
Я только инстинктивно оглядываюсь, убеждаясь, что никто не слушает. А она говорит:
– Не волнуйся. Я – дикарка, с гор Хен-Ер. Так что – язык знаю. Правда, не очень афиширую происхождение с тех пор, как Господин Эр-Ми назначил меня Советницей Сражающихся-в-Тени, но ведь от судьбы не уйдёшь, правда?
– Марина, – говорю я по-русски, – какого чёрта ты тут делаешь? Вот просто – какого дьявола?
– Ты удивишься, – улыбается Марина. – Работаю.
– Давно?
– Дольше тебя. Четвёртый год. Прибыла на одних крыльях с первым резидентом Этнографического Общества. Он – его звали Олег Гнатюк – через месяц был отстранён от программы из-за тяжело поддающихся контролю агрессивных импульсов, а я осталась. С тех пор была негласным резидентом КомКона.
Я тру подбородок. Ну да. Всё правильно. И где были мои глаза?
– Хорошо, – я пытаюсь улыбнуться. – Всё это хорошо и даже прекрасно. Я восхищён твоим профессионализмом. Но к чему был этот цирковой номер дивной зимней ночью в дворцовом парке? «Цыганочка» с выходом – блондинка из старого глупого анекдота? Никак по-другому нельзя было сказать… что вы там хотели сказать!
Марина качает головой.
– По-другому ты бы не поверил.
– Так решил твой болван-куратор? Рашпиль, да?
Марина смеётся.
– Это ты дядю Ваню так приласкал? Добрый же ты человек… Коль, прости, ведь ты даже сейчас злишься и отказываешься верить, что никто из нас не желает зла – ни тебе, ни Нги-Унг-Лян. Я права?
– Почему я должен верить? Ты скажи, почему я должен верить – если вы как конкистадоры… нет, как фанатики во время Крестовых походов? Кирзовыми сапогами… Я понятия не имею чему вас учат и как учат – но у меня достаточно здравого смысла, чтобы определить, к чему это приводит. Насильники и убийцы, – сорвалось у меня с языка само собой, и я тут же пожалел о сказанном. – Я имел в виду вашу неразборчивость в средствах, – поправился я, снизив тон.
– Всё правильно, – говорит Марина печально. – Поэтому твоё руководство и не хотело допускать тебя до работы. Дядя Ваня приложил много сил, чтобы уговорить Резникова. Этнографы считали, что твоя эмоциональная травма может всерьёз помешать работе в таком непростом мире, как Нги, а наши – что работа успокоит тебя, а твой настрой, скорее, поможет ничем не повредить.
Я демонически хохочу.
– О! Моя эмоциональная травма! Рашпиль уговаривал Резникова! Барышня, вы меня уничтожили! Антон Семеныч считает меня одним из лучших резидентов Общества, а ты пытаешься…
– Коля, – тихо говорит Марина, – послушай, пожалуйста. Если можешь.
Я ловлю себя на желании обхватить себя руками, как абориген, не желающий ничего слышать. Усилием воли сую пальцы за ремень.
– Ладно. Готов внимать любому бреду.
– Я читала твоё личное дело, – говорит Марина виновато. – На всякий случай. Дядя Ваня не исключал возможности нашей совместной работы, поэтому… в общем, я знаю. Знаю, что твой отец погиб в результате непрофессиональных действий его напарника-комконовца. Знаю, что ты фанатически любишь этнографию, что ты продолжаешь династию, и что тебя ещё в университете пытались убедить поменять специализацию – но ты упёрся… из-за отца. И потом – тебе претили любые намёки на использование контактов с ксеноморфами в практических целях. Ты хотел заниматься чистой наукой.
– Да, я упёрся. Я – упрямый осёл. Дальше что?
– Дальше ты развёлся, – говорит Марина еле слышно. – И, судя по досье, у тебя были веские причины.
– Я – женоненавистник, – констатирую я. – Никаких причин не было, я бросил её просто так. Из страсти к мучительству. А ещё я лично сжёг Джордано Бруно, бомбил Хиросиму и мечтал отравить вашего шефа. Дальше?
– Ты улетел с Земли с облегчением, – продолжает Марина. – С головой ушёл в работу. Был поразительно успешен на Шиенне. Твоя миссия была прекращена из-за нервного срыва – в результате непрофессиональных действий куратора ты потерял основной объект…
Такое чувство, что плеснули кипятком в лицо. В мозгу – стремительно прокрученный видеоролик: каморка на чердаке, фестоны паутины, стена в бурых потёках, к стене прислонена законченная картина, с которой прямо ко мне тянет тонкие пальцы нервный и дивный лучезарный шиеннский ангел. И – помятая растерянная физиономия в порезах от неумелого бритья, больные глаза под опухшими веками: «Ты ещё немного не уходи, Николь…»