– Оэ! – вскрикивает Ар-Нель, поднимая обломок. – Остановись!
– Теперь ты мёртвый, – самодовольно говорит посол.
– Это – твой поединок, – говорит Ар-Нель с еле слышным вопросом в тоне и констатирует, – ты отличный боец, Анну.
Я уверен, что посол в этом и не сомневается, но южанин великодушно сообщает:
– Слушай, Ар-Нель, он… это, пожалуй, наш общий поединок. Сломалась палка – потому что это палка. Я бы не сломал меч так. Ты, Ар-Нель, ты – не слабак.
– Удивлён? – улыбается Ар-Нель, отбросив обломок палки, потирая плечо утрированным жестом – скрывая настоящую боль. – Я хочу сказать, тебя удивляет, что я не сломался, как этот тростник? Ты ведь, наверное, можешь лошадь повалить?
– Да, – простодушно признаётся посол. – Я думал, ты разобьёшься, как ваши стекляшки – ты кажешься таким, – и сдувает с ладони воображаемую пушинку, – а ты… ты из хорошей стали.
Ар-Нель польщённо кивает.
Вокруг – атмосфера полной дружбы и взаимопонимания. Волчата смешались с северянами; коллизии боя обсуждают все вместе. Высокая, очень стройная девочка из свиты Государыни, темноглазая и кудрявая, бойкая Госпожа Задира Ю-Ке, подобрав обломок палки, под общий смех изображает фехтовальные приёмы Ар-Неля и посла по очереди. Даже важные пожилые господа, разгорячась, спорят о достоинствах южной и северной боевых школ. Выходка Ар-Неля предстаёт передо мной в совсем другом свете: да ведь милый-дорогой Ча отлично делает политику! Государь хотел, чтобы лянчинцы перестали напрягаться и почувствовали себя гостями – и вот, пожалуйста. Они чувствуют.
Но тут из флигеля для Гостей Государя появляется второй посол в сопровождении тощего старика. Губы посла сжаты в линию, кулаки, кажется, тоже сжаты. Он потрясён и глубоко возмущён происходящим.
Глаза Анну суживаются в щели – он становится чуточку похожим на землянина монголоидной расы.
Второй посол резко окликает его. Я ещё недостаточно хорошо понимаю лянчинский язык, только начал в нём разбираться – но улавливаю в его тираде слова «безумен» и «позор».
Анну отвечает короткой злой фразой, из которой я выхватываю лишь «не твоё».
– Твой родич сердится, это грустно, – говорит Ар-Нель с еле заметной улыбкой. – Мне жаль, – и говорит, обращаясь ко второму послу. – Мне жаль, Уважаемый Господин Эткуру. Это всего лишь игра.
Эткуру прошивает его взглядом, как автоматной очередью, разворачивается на каблуках, окриком приказав волчатам следовать за ним, и уходит. Анну пожимает плечами.
– Объясни своему брату, что мы не делали ничего дурного, – говорит Ар-Нель сердечно. – А потом приходи ко мне. Рисовать.
– Да. Мне надо идти. Да, – говорит Анну разочарованно и уходит за южанами на территорию посольства.
Толпа не менее разочарованно расходится. Потехи больше не будет.
Я подхожу к Ар-Нелю, который провожает взглядом южан, держась за ушибленное плечо. Лицо Ар-Неля жестоко и мечтательно.
– Играешь с огнём, Ча? – спрашиваю я максимально фривольно.
Ар-Нель смотрит на меня. Светлая прядь выбилась из косы, глаза блестят… Видит Бог, в этот миг я понимаю, какой он мог бы быть потрясающей женщиной – с этой мечтательной и насмешливой миной подруги графа Дракулы…
– Что ты хочешь этим сказать, Ник? – спрашивает он. – Что я устроил фейерверк для толпы зрителей? Или боишься, что я сожгу своё сердце? Может, ты и прав.
Неудачная калька с земной пословицы.
– Я хотел сказать, что драки с южанами – это опасные игры.
Крутит в воздухе рукой, фирменным жеманным жестом – и на миг зажмуривается от боли.
– Хок! Южный зверь… он и вправду чуть не разбил меня вдребезги… Я, дорогой Ник, выполняю приказ Государя. И мне это приятно. Весело.
– Ты ссоришь младшего посла со старшим?
– Я делаю, по крайней мере, одного из наших варваров-гостей нашим другом. Их жизнь, там, на юге, полагаю, тяжела, аскетична и скучна. Я стараюсь сделать так, чтобы ему стало весело. Чтобы он увидел в моих согражданах и во мне живых людей, а не отвлечённый принцип. Легко ненавидеть принцип – людей труднее.
– А если южный зверь западёт на тебя? – вырывается у меня само собой.
– Значит, западёт, – смеётся Ар-Нель. – Значит, на свою беду западёт на северянина, и ненавидеть Кши-На ему будет ещё сложнее.
На Земле такая тактика когда-то называлась «медовой ловушкой». Но ведь милый-дорогой Ча – Юноша. Эти игры чреваты ему потерей статуса, да ещё какой…
– Не боишься попасть в беду? – спрашиваю я.
Ар-Нель смотрит на меня почти нежно:
– Неужели беспокоишься за меня, Ник? Не надо. Во-первых, я служу Государю. А во-вторых… ты пришёл с Господином Гадальщиком – спроси у него, он подтвердит: у меня нет Судьбы. Я ничего не боюсь.
Ну да, я беспокоюсь.
Мне, как и Государю, выгоден контакт Ар-Неля с южанами – я с его помощью смогу наблюдать их и прикидывать, насколько возможна работа в Лянчине. Но я уже успел понять, насколько этот контакт будет непрост.
Ар-Нелю не намного легче налаживать отношения с южанином, чем мне – с любым из аборигенов Нги-Унг-Лян. Эпоха границ… и границы проходят по самым больным местам в душах обитателей мира. На Земле мы это уже проходили.
Элсу очнулся от холода. Вода в лицо?
Тошнило и знобило одновременно – и чей-то голос с чужим жёстким акцентом уже третий раз, кажется, спрашивал: «Это – твоё оружие? Дикарь, тебе говорю!»
Элсу поднял веки – и острый солнечный свет ударил по глазам. Я, кажется, жив, подумал Элсу, и его приподняли и встряхнули – голова отозвалась дикой болью.
– Мальчишка ещё, – сказал чужой весёлый голос. Элсу достаточно хорошо понимал язык северян – у Льва, кроме прочих, была пара и здешних рабынь; его окружали враги. Как это могло получиться?
– Живой, – сказал другой, откуда-то сбоку. – Смазливое личико. Не добивай, Нх-Ол.
– Отойди, – сказал тот, кто держал Элсу за воротник. Элсу пытался рассмотреть его лицо, но голова болела нестерпимо, и перед глазами всё плыло и качалось. – Ещё раз. Это – твоё оружие, парень?
Последний раз он спросил на родном языке Элсу и поднёс тяжёлый гнутый клинок с львиной головой на эфесе к самому лицу, только что в нос не ткнул. Звуки лянчинской речи помогли Элсу сосредоточиться.
– Да, – выдохнул он и закашлялся.
– Что ты к нему пристал, Нх-Ол? – спросили рядом.
– Он – Львёнок, – сказал Нх-Ол. – И ещё – тебе не кажется, что он слишком светлый для южанина? Эта тварь рождена от нашей женщины и командует ворьём и убийцами на земле своей матери – из-за того, что его отец – Всегда-Господин лянчинский.
– Плесень! – рявкнули Элсу в самое ухо, и кто-то отвесил ему тяжёлую затрещину, от которой голова словно взорвалась.
– Не добивай, – сказал Нх-Ол, и его голос воткнулся в мозг, как ржавый гвоздь. – Может, этот выродок представляет собой какую-нибудь ценность?
– Нет, – пробормотал Элсу, и его вырвало. Потом, кажется, его пинали снова, потом – бросили на что-то жёсткое, а потом наступила темнота.
Сколько времени Элсу провалялся без памяти, он смог прикинуть только много позже.
Он очнулся с ломотой во всём теле, тошнотой и головной болью, будто с похмелья – но, кажется, на сей раз было чуть легче. Рядом кто-то хныкал или скулил. Было тепло и пахло свежим сеном.
Элсу открыл глаза.
Стены и свод из шершавого серого камня освещали скудные лучи осеннего солнца, косо падающие из узких бойниц высоко вверху. Элсу лежал на ворохе сена, накрытого куском холста; шагах в трёх, у дверей, обитых полосками стали, стояла бадья с водой, а на ее бортике висел оловянный ковш.
Хныканье вызвало у Элсу приступ раздражения и злости. Повернув голову на звук, он увидел какую-то девку, с голыми ногами, в окровавленной, разодранной до пупа рубахе, валяющуюся на сене, скорчившись в три погибели. Она спала или была не в себе – зато её товарка, прикрывающая наготу какими-то грязными тряпками, повернула к Элсу осунувшееся лицо с чёрными подглазьями и опухшими запёкшимися губами.
– Брат, – всхлипнула она, сообразив, что на неё смотрят, – водички ради Творца-Отца! У меня сил нет подняться…
– Какой я тебе брат, шлюха! – прошипел Элсу, приподнимаясь на локте. Ему самому было слишком нехорошо, чтобы учить уму-разуму наглую рабыню, лишь по случайности ещё не заклейменную; единственное, что он мог – поставить её на место на словах. – Хочешь, чтобы язык вырвали?!
Из глаз девки хлынули слёзы, проводя по грязной физиономии чуть более светлые дорожки.
– Командир, – прошептала она еле слышно, – это же я, Кору, ординарец твой…
Неописуемый ужас обдал Элсу жаром с макушки до пят. Он приподнялся повыше и уставился на жалкую девку, пытаясь узнать в ней своего ординарца и спарринг-партнёра – но увидел только измученное началом метаморфозы и зарёванное лицо рабыни. Ничего общего у этой ничтожной твари с его Кору, волчонком, которого он приблизил к себе за отвагу и верность, не было – ровным счётом, ничего. Элсу не мог себе представить Кору плачущим, как вообще не представлял себе плачущего солдата. Он содрогнулся от отвращения.
– Ты врёшь, – процедил Элсу сквозь зубы. – Коза ты обрезанная, я тебя не знаю.
– Командир, – взмолилась девка, давясь рыданиями, – Творец – свидетель, это я. Это ж я им сказал… сказала… что ты львиной крови… чтоб они тебя не добили…
Элсу сморщил нос.
– Ну и что со мной было? Я не помню.
– Под тобой убили лошадь, командир… когда они… когда оказалось, что у них – пушки тут теперь. Наверное, ты ударился головой – еле дышал, когда я…
Элсу всё смотрел – и вдруг сообразил, что видит на незнакомой физиономии девки знакомый короткий шрам, рассекающий бровь, а когда она говорит, то заметен сломанный резец с правой стороны… Элсу снова почувствовал сжигающий ужас, будто его тело наполнили тяжёлой ватой, смоченной крутым кипятком.
– Командир, – снова попросила Кору-рабыня, облизывая губы, искусанные до коросты, – принеси мне водички, пожалуйста. Всё внутри болит… и жжёт… командир, ради Творца…