— Ну. — Он повернулся всем корпусом ко мне. — Говори, что будем делать?
— Не знаю, — сказала я и опустила глаза.
— Стыдно?
— Очень.
Мне в лицо бросилась кровь.
— Ты сделала это мне назло? — допытывался он.
— Нет. Я люблю Янеза.
— Глупости. Ну, трахнул он тебя пару раз, так неужели стоит ради этого надевать на себя цепи?
— Не надо меня оскорблять. У тебя нет такого права.
— Есть. Я сам хотел на тебе жениться. Просто я думал, мы еще молодые и нам рано связывать себя какими бы то ни было узами. Брак — могила любви. А я хотел… Черт, какая теперь разница, чего я хотел!
— Я тоже хотела, чтоб наша любовь длилась вечно. Но это оказалось невозможным.
— Почему? — Он смотрел на меня удивленно и растерянно. — Я ни на секунду не переставал тебя любить.
— Ты любил меня даже тогда, когда ласкал ту женщину, у которой сломался замок на цепочке.
— Я забыл об этом напрочь. О тебе я не смогу забыть. Никогда.
Денис потянулся ко мне губами, и я послушно подставила свои. Потом мы, естественно, занимались любовью. Неподалеку шумело шоссе, сквозь голые березовые ветки тревожно поблескивало голубое небо.
— Улетим на пару дней в Сочи?
Он взял в ладони мое лицо, заглянул в глаза.
— Да, — загипнотизированно ответила я. — Только у меня нет ни паспорта, ни денег.
— Пустяки. У меня дядька работает в аэропорту. Большой начальник. Машину поставит на личную стоянку.
Через каких-то два часа мы уже сидели в самолете, который выруливал на взлетную полосу. Разумеется, я не успела предупредить маму — мы просто не отлипали друг от друга и все время целовались.
— Ну вот, я наставил твоему Янезу рога. — У Дениса было по-детски самодовольное выражение лица. — Интересно, и где это ты откопала хмыря с таким шершавым именем?
— Я знаю его дольше, чем тебя.
— Почему ты никогда не рассказывала мне о нем?
Казалось, Денис был готов вцепиться мне в горло. Его глаза снова метали громы и молнии.
— А что было рассказывать?
— Ну да, он такое ничтожество, что нечего рассказывать. Почему ты не спала с ним раньше?
Я пожала плечами. Я сама не знала ответа на этот вопрос. Сеня был любимцем женщин и всегда благоволил ко мне. Наверное, мне просто не пришло в голову с ним переспать.
— Ты стала похотливой и развратной. Ты не можешь обходиться без мужчины. Я прав? Отвечай!
На нас смотрели. Но Дениса это только раззадоривало.
— Я не могу без тебя, — вдруг сказала я. — А ты… ты…
Я разрыдалась у него на груди.
Эти два дня и две ночи были для меня сплошным праздником. Море лениво ворчало под нашим балконом, все вокруг цвело, благоухало. Мы заказывали еду и вино в номер. За эти два дня мы вышли из нашей комнаты всего на двадцать минут — купить в ларьке внизу пасту и зубные щетки.
— Интересно, что ты скажешь своему Янезу? — спросил Денис, подавая мне бокал с «Хванчкарой». — Уж, наверное, не правду.
— Он ничего не спросит.
— То есть как?
Денис глянул на меня так, словно от моего ответа зависело, встанет ли завтра солнце.
— Я тебе наврала. Я не выходила замуж.
Он готов был меня задушить. «Хванчкара» расплескалась по подушкам и простыне. Он сдавил обеими руками мое горло. И очень больно.
— Решила подергать меня за веревочку? Не выйдет! Не выйдет!
Он толкнул меня со всей силы в грудь и выскочил на балкон в чем мама родила. На улице было прохладно и шел дождь.
Я терла шею — наверняка будут синяки. И это называется любовью.
— Мы сию минуту летим в Москву.
Он бросился к шкафу, сдернул с вешалки джинсы и рубашку.
— Как хочешь.
Я медленно вылезла из постели.
— Ты решила привязать меня к себе на всю жизнь.
— Только этого мне не хватало, — огрызнулась я.
— Ты настоящая эгоцентристка. Ты отрываешь меня от занятий. Ты ревнуешь меня к музыке. Согласись, ты ведь ревнуешь меня к музыке?
Я улыбнулась. Все это напоминало пошлую семейную ссору. Я насмотрелась их в детстве.
— А мне вовсе не смешно. У меня через неделю концерт в Доме ученых, я же вместо того, чтобы учить сонату Прокофьева, провожу время в постели с капризной себялюбивой девицей. Ты не представляешь, сколько я потратил на тебя энергии.
— Представляю. Но это была твоя идея сорваться в Сочи.
— Я думал, ты на самом деле вышла замуж.
— Не вижу разницы. Я все равно тебе изменила. Так что мы теперь квиты, — зло выпалила я и стала натягивать колготки.
Он стоял надо мной босой и в джинсах. Казалось, он потерял дар речи от какого-то нахлынувшего на него сильного чувства. Его взгляд жег мне затылок.
— Шлюха, вот ты кто! Получай!
Он ударил меня наотмашь. Я упала на ковер и осталась там лежать. Я просто не представляла, как вести себя в подобной ситуации.
Не прошло и секунды, как Денис очутился рядом. Он покрывал мое тело поцелуями. Самое ужасное было в том, что они меня возбуждали как никогда. Я не могла себе представить, что не просто стерплю побои от любимого человека, а еще и заведусь от этого. Словом, в душе русской бабы царит настоящая темь.
— Ну почему ты не вышла замуж за своего пианиста? — допытывался за утренним кофе Винченцо. В баре были только мы и пара пожилых немцев, которые с жадностью поглощали теплые булочки с маслом и ветчиной. — Ты его очень любила, бамбина. И он тебя тоже. У вас была такая… пасьоне[9]. Очень большая пасьоне. Странные вы, русские.
— Наверное, этой твоей пасьоне мало для того, чтобы прожить вместе всю жизнь.
— Это ты права. — Винченцо вздохнул. — Я тоже так считаю: брак — это на всю жизнь. Общие дети, внуки, интересы. Скука и та общая. Я не знал, что Антонелла окажется такой порочной. Как ты думаешь, бамбина, почему одни люди порочные, а другие нет?
— Понятия не имею. Может, мы становимся порочными тогда, когда не находим удовлетворения в любви?
Винченцо задумался.
— Наверное, ты права, бамбина. Только одни от любовных страданий становятся святыми, а другие грешными. Почему ты не стала порочной, бамбина?
— Мне это не понравилось, Винченцо. Очень однообразное занятие.
Он хлопнул ладонью по столу и весело рассмеялся. Немцы повернули в нашу сторону головы, женщина что-то сказала мужчине. Оба неодобрительно поджали губы.
— Они нам позавидовали, бамбина. Они решили, мы порочные. Старые люди почему-то завидуют тем, кто любит порок.
— Откуда ты знаешь?
— Так говорил мой дедушка. Он был очень искренним человеком.
— Ты замечательно говоришь по-русски, Винченцо. Зачем тебе это? Для твоего бизнеса вполне бы хватило трех-четырех десятков слов.
Лицо итальянца приняло таинственное и вместе с тем торжественное выражение. Он пригладил выбившуюся прядку своих отнюдь не густых рыжевато-коричневых волос (если Винченцо их красил, то неизменно в один и тот же цвет) и изрек, глядя мне в глаза:
— Я полюбил русскую литературу. В ней очень много пасьоне. В вас, русских, вообще много пасьоне. Только она почему-то приносит вам горе и разочарование. Я очень интересуюсь Россией. Я бы хотел жениться на русской женщине. Такой умной и красивой, как ты, бамбина.
— Думаю, тебе будет не так уж трудно это осуществить. Многие русские девушки мечтают выйти замуж за итальянца.
— О, те девушки мне не нужны. — Он брезгливо поморщился. — Они путанки. Мои дети будут смеяться надо мной, если я женюсь на одной из этих девушек. К тому же я успел построить некоторые планы и даже позволил себе помечтать. Как ты думаешь, бамбина, в моем возрасте можно мечтать?
— Это опасно в любом возрасте, Винченцо. Особенно когда ты начинаешь путать мечты с реальностью.
— Я этого не боюсь, бамбина. Ты можешь делать из меня все что хочешь. Как говорят в России, можешь свить из меня веревки. Это серьезно, бамбина. И навсегда.
— Спасибо, Винченцо. — Я дотронулась до его руки и поспешила закурить. Его слова разбередили мне душу. — Только я, наверное, уже никого не смогу полюбить.
— Ты ошибаешься, Лора. Ты еще очень молодая. Но если ты не сможешь меня полюбить, это тоже неплохо — мы с тобой будем большими друзьями.
— Нет, Винченцо. Это несправедливо.
— Что ты имеешь в виду, бамбина?
— Когда один отдает, а другой только берет.
— Когда берут оба, это еще хуже. Откуда они будут брать?
— Ты философ, Винченцо. Почему ты занялся бизнесом?
— Так получилось. Если бы я стал магистром философии, я бы не встретил тебя. А я одно время очень хотел стать магистром философии. Давай выпьем по стаканчику «Вальполичеллы»[10]? — предложил он и, не дожидаясь моего ответа, взял с полки над стойкой бара темную бутыль. Она была вся в пыли и, похоже, стояла там со дня основания гостиницы. — Это вино делал мой дедушка. Они с бабушкой жили в Абруцци. Это такая область в центральной Италии, где растет замечательный виноград и благоухают миндальные рощи. Они оба умерли вскоре после войны. А вино осталось. Совсем немного. — Винченцо опорожнил бутыль до дна, получилось почти по полному маленькому стаканчику из толстого хрусталя. — Последний раз я пил его, когда поминал маму в день ее похорон. Думал, выпью остатки вина на свадьбе Аньезе, да только эта дурочка, наверное, останется в девках. Ей уже двадцать пять, а она все еще не замужем. Про таких говорят в Италии: перезрела, как персик, у которого нет хозяина.
— А мне уже тридцать, Винченцо.
— Э, хитрая ты какая, бамбина. — Он подморгнул мне и поднял свой стакан. — За тебя, русская лисичка. Чтоб ты и в пятьдесят осталась молодой. Ты и будешь всегда молодой.
Вино оказалось густым и очень крепким. Оно ударило прежде всего в голову, сделав ее легкой. Я вдруг подумала о том, что, наверное, не зря приехала в Италию — меня с детства притягивала эта страна. Оказалось, у меня здесь есть настоящие друзья. Такие, как Винченцо, например. Увы, я тут же вспомнила, что где-то совсем рядом, возможно, еще ближе, чем было в Москве, — Денис. По мне прокатилась волна дрожи. Воистину судьба любит, мягко выражаясь, подтрунивать над нами.