— В чем дело? — спросила я, уплетая сэндвич с тонким ломтиком грудинки и листиками молодого салата. Я вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась.
— Он спросил, не брат ли мы с сестрой, сказал, мы похожи, как близнецы. Угадай, что я ему ответил?
— Что я — твоя мама.
— Откуда ты знаешь? Ты понимаешь по-итальянски?
— Нет, но… Хотя, наверное, понимаю, но сама не догадываюсь об этом. — Я рассмеялась. — Знаешь, а я ведь подумала еще в Римини, что ты мне очень кого-то напоминаешь, а потом про это забыла. Потому что забыла и про то, кто и что я. — Эудженио слушал меня, неуверенно кивая. Дело в том, что я вдруг заговорила по-русски. — Прости. Ты ведь не понимаешь по-русски. — Я вспомнила о Винченцо и почувствовала, что он очень волнуется за меня. Выражение моего лица, наверное, изменилось, потому что Эудженио озабоченно спросил:
— В чем дело? Ты будто привидение увидела.
— Я должна позвонить. Я уехала так внезапно. Меня наверняка хватились.
Трубку взяла Аньезе. Из ее многословного объяснения я поняла, что Винченцо уехал в Феррару.
Разумеется, на концерт… Мне вдруг так захотелось послушать Листа!.. Мы расплатились и помчались на концерт.
Я первая увидела в толпе Винченцо. Он ходил по фойе большими шагами, заложив за спину руки, и вертел головой по сторонам. Я подошла к нему сзади и положила руку на плечо. Он обернулся так стремительно, словно его ударили.
— Прости, Винченцо.
Я приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.
— За что, бамбина?
У него был очень растерянный — смешной — вид.
— Я должна была тебя предупредить.
— Но я знал, что ты придешь сюда.
— Я решила это в последнюю минуту.
— И правильно сделала. Это твой друг?
Он пожал Эудженио руку.
Потом мы ходили по фойе втроем. Винченцо и Эудженио о чем-то увлеченно болтали, а я погрузилась в свои думы. Я думала о Денисе. И музыке Листа, из-за которой мы вдруг оказались вместе. И почему-то решили, что любим друг друга.
Когда Эудженио отлучился в туалет, Винченцо наклонился ко мне и сказал:
— Хороший парень. Ты весело провела этот день, бамбина?
— И очень легкомысленно, Винченцо.
— О, это хорошо. Это очень хорошо.
Я неуверенно кивнула.
— Скажи, а что все-таки произошло между тобой и твоим другом тогда, семь лет назад? Прости за любопытство, но мне очень хочется это знать. Я помню, вы поехали в Венецию.
— Совершенно верно. Мы поехали в Венецию.
— Там очень нездоровый климат. Многие люди ведут себя там… как это сказать… ненатурально.
— Ошибаешься, Винченцо. Как раз он вел себя там очень натурально. Он сказал, что получил большое удовольствие от общения с проститутками. Только не надо убеждать меня в том, что он сказал это из мстительности. Он все равно пошел бы в бордель с этим Сантини. Даже если бы я не запятнала свою репутацию изменой.
— Слишком много сослагательного наклонения, бамбина. — Винченцо поморщился. — Прости, но я не очень силен в русской грамматике.
— Не притворяйся. Ты понял все. Подумай, когда будешь слушать Листа. Эудженио утверждает, что он очень старомодный композитор. А как думаешь ты, Винченцо? Нет-нет, не отвечай — скажешь после концерта, — без остановки молола я. — А вот и Эудженио. Не возражаете, если я сяду отдельно от вас? Мне захотелось побыть совсем одной…
— Нет, я не хочу в отель. Только не сейчас.
— Но мы же договорились…
Я энергично замотала головой.
— Мы ни о чем не договаривались — просто сели в поезд и поехали. К тому же в отеле наверняка холодно. А здесь так здорово припекает солнце…
Мы сидели за столиком возле перил. Метрах в полутора от моих ног плескалась серо-зеленая пахнущая болотом вода. Сваи, на которых держался тротуар, были облеплены ракушками и бурой ряской. У меня стремительно падало настроение. За каких-нибудь две минуты я успела пожалеть, что поддалась на уговоры приехать в Венецию, что поперлась в Италию и, как неизбежность, о том, что вообще родилась на этот свет.
— …Но нам пора. Отсюда до отеля полчаса, если не больше, — услышала я словно из неведомого далека голос Дениса. — Серджио обычно очень точен и…
— Я никуда не поеду. И вообще у меня такое впечатление, будто этот Сантини купил тебя на невольничьем рынке.
— Он организовал мне концерт здесь, оплатил наш отель, дорогу. Он…
— Да, он настоящий благодетель. По крайней мере для меня. Вот и отваливай к нему. Я остаюсь.
— Пожалуйста, не глупи. — Денис разговаривал со мной тоном терпеливого родителя, и это выводило меня из себя больше, чем если бы он на меня орал. — Сейчас я поймаю вапоретто[18].
Он вскочил так резко, что со стола упали мои темные очки и свалились в канал. Меня это развеселило.
— Сядь. Я все равно никуда не поеду.
— А что ты будешь здесь делать?
Я неопределенно пожала плечами и посмотрела на голубевшее над моей головой голое безоблачное небо.
— Наверное, пройдусь по магазинам и накуплю стекляшек для родственников и друзей. Послезавтра я уже буду в Москве.
— Ты же обещала поехать со мной. — Его лицо помрачнело. — Мне здесь нечего делать без тебя.
Я хмыкнула и отвернулась На другой стороне узкого канала, там, где были знаменитые мастерские венецианских стеклодувов, на краю тротуара, свесив ноги, сидел какой-то парень и ел пиццу. Возле него стояла бутылочка с вином, к которой он то и дело прикладывался. Заметив, что я на него смотрю, парень улыбнулся и сделал жест рукой, приглашая меня разделить с ним трапезу. При этом он кивнул в сторону мостика, соединяющего берега канала. Я улыбнулась ему в ответ. Судя по одежде, парень был из мастеровых.
— Это неприлично, — снова услышала я голос Дениса. — Как ты не понимаешь, что вы принадлежите к разным слоям общества?
Я с удивлением посмотрела на Дениса. Он говорил вполне серьезно.
— Совершенно верно. Я приехала сюда в качестве содержанки гастролирующего музыканта, а он покупает вино и пиццу за свои кровные.
— Глупышка. Мы же любим друг друга. Я понял в последние дни, что не смогу без тебя. Пожалуйста, поедем в отель. Обещаю тебе: разговор с Сантини займет каких-нибудь десять минут. Ты даже не успеешь выпить в баре свой любимый сухой мартини. Потом мы закажем в номер обед и отключим телефон. Я так хочу тебя, любимая.
— Почему бы нам с Сантини не поехать сегодня в бордель? Я слышала, здешние путаны умеют удовлетворять мужчину по высшему разряду. Думаю, это обойдется не дороже, чем ужин с французским шампанским в номере.
— Послушай, я понимаю, эти проклятые воспоминания.
Я его не слышала. Я смотрела на парня на противоположном берегу канала. Он уже управился со своим нехитрым обедом, засунул в бумажный пакет пустую бутылку и салфетки. Прежде чем вернуться туда, где его ждала огнедышащая печь, он послал мне воздушный поцелуй. Я была очень благодарна ему за это — сквозь тяжелые свинцовые тучи мне в душу проник луч солнца.
— Ты очень изменилась за то время, что мы не виделись, — сказал Денис. — Ты стала какой-то легкомысленной. Тебе это идет, но, мне кажется, ты не умеешь отличить настоящее глубокое чувство от обычной похоти и…
— Не умею, — сказала я. — Может, научишь?
Денис нахмурился. До сих пор ему удавалось владеть собой. Меня бы это позабавило, будь мое настроение хотя бы на градус повыше.
— Я уже просил у тебя прощения за то, что случилось семь лет назад. Если хочешь, могу попросить еще раз.
— Не хочу. Лучше поезжай к Сантини.
— А ты? Когда ты приедешь ко мне?
— Не знаю. Серьезно, не знаю.
— Буду ждать тебя в баре отеля.
Денис наклонился и поцеловал мне руку. Мне показалось, сейчас он встанет передо мной на колени. К счастью, он этого не сделал.
Он махал мне обеими руками из вапоретто и что-то кричал, но из-за шума мотора я не разобрала ни слова.
— Синьорина хочет еще капуччино? — спросил на ломаном английском подошедший к моему столику официант. — Это будет за счет нашего ресторана. Благодаря вам у нас сегодня такой наплыв публики. Видите, все столики заняты.
— Благодаря мне?
— О, вы очень скромны, синьорина. Пожалуйста, напишите мне автограф. — Он сунул мне под нос открытку с видом Венеции. — Я первый вас узнал, хоть вы и были в темных очках, и сказал синьору Альбини, хозяину. Взгляните, все смотрят только на вас.
Я огляделась по сторонам. Мне заулыбались от столиков. Кое-кто из мужчин привстал и поклонился.
— Напишите же, — настаивал официант. — Два слова для моей жены и дочки. Они от вас без ума.
— От кого? Вы думаете, кто я?
— Как кто? Синди Кроуфорд. Наверное, вы будете демонстрировать у нас новую коллекцию одежды?
— Да, — сказала я и подписала открытку по-английски. — Но это будет закрытый показ. Об этом никто не должен знать. Даже синьор Альбини, хозяин.
— О, я понимаю. — Лицо официанта приняло таинственное выражение. — Вы остановились в «Бауэр Грюнвальд»?
— Нет, я живу в «Каневе»[19].
Он оценил мой юмор. Через две минуты он появился с бутылкой шампанского на подносе и двумя бокалами. За ним важно шествовал высокий худой старик с абсолютно лысой головой. Я поняла, что это и есть синьор Альбини, хозяин, хотя он скорее смахивал на профессора античной истории.
Я не очень хорошо помню, как вернулась в свой отель. Дениса не было. Я вышла во внутренний дворик. Над моей головой шелестели листья пальм. По соседству с буро-зеленой, похожей цветом и запахом на подмосковный пруд водой канала они выглядели ненатурально — как кенгуру в березовом лесу.
Я тоже казалась себе ненатуральной. Точнее, я была не та я, какой помнила себя, а какой-то другой, себе почти незнакомой. Вероятно, потому меня и приняли за знаменитую манекенщицу. Наверное, по той же причине я и не стала отрицать, что я не Синди Кроуфорд, хоть сроду не видела эту, судя по всему, очень сексапильную девицу. Обычно я терпеть не могу, если мне говорят, что я напоминаю какую-то теле- или кинозвезду.