Она вдруг вспомнила, как он стоял в коридоре, уже голый, с этими его кривыми коленками, что-то гневно орал ей вслед. Ей стало смешно.
Она остановилась и тихо засмеялась. Потом смех превратился в хохот.
— Вот придурок, — прошептала она.
Все, больше она никогда не станет искать подобие Кинга. Особенно там, где Кинга просто быть не может. На этой вонючей земле…
Последняя попытка могла закончиться плачевно, если бы не ее способность вовремя бить в нужное место.
— Какого черта я вообще пошла к этому уроду? — простонала она, чувствуя, как щеки заливает краска стыда. Совсем не оттого, что ее только что пытались трахнуть грубо, со словами: «У меня пять дней не было женщины», и она почувствовала себя каким-то животным. Ей стало стыдно потому, что она перед этим пыталась примерить Кинга к этому круглому лицу, обрамленному жиденькими, вечно грязными волосами, с этой крестьянской бородкой…
— Я больше не буду курить, — пропела она. — Я брошу пить… И все будет хорошо…
Она знала, что со временем неприятные воспоминания сотрутся. Просто больше она не станет совершать идиотских поступков.
— Тебя же нет, — прошептала она, глядя в небо. — А я вот теперь твоя ровесница… Интересно будет, когда я стану тебя старше, да?
И ей так захотелось прикоснуться к небу, потому что только так она могла прикоснуться к нему.
Ведь на земле его больше не было…
К этому уже давно надо было привыкнуть, но у нее не получалось.
Глава 1РОВ СО ЛЬВАМИ
Осень 1998 года
Чай уже давно остыл. Из открытого окна доносились голоса.
— Слава богу, — рассмеялась Маринка. — Знаешь, каждое первое сентября просыпаюсь с ужасом — надо в школу… А теперь не надо. Даже Темке уже не надо. Правда, через два года туда придется Любке тащиться… Слушай, столько времени прошло, да? Почему они не придумают какую-нибудь альтернативу этому вонизму?
Анна пожала плечами. Ее мысли были далеко. Очень далеко…
— Кстати, ты помнишь этого урода, Костика? Который с Кузякиной тусовался? Я его видела недавно… Такой весь супер-пупер. Сплошной наворот. Вытаскивал свое необъятное пузо из «мерина». Вот что значит родиться в нужной семье… Вечно ходил, похожий на бомжа… А теперь блестит и лоснится…
Анна кивала машинально и равнодушно. Ее мало интересовал Костик. Тем более с ним была связана Кузякина. Темные воспоминания…
— Говорят, что его тогда папуля отмазал… Вроде Кузякина-то его молитвами и отправилась в мир иной…
«Черт, что я привязалась, в самом деле, к этому Костику, — оборвала она себя. — Не самые приятные воспоминания…» Она сменила тему, но Анна этого даже не заметила.
— Слушай, почему ты так долго не появлялась? Вопрос настиг Анну где-то очень далеко, в музыке, которая звучала сейчас — «и теперь от гнетущей тоски…».
«Я боролась с тенями из прошлого», — чуть не сорвалось с языка. Нет, это не касается Маринки. Но она вообще старалась не появляться среди старых знакомых.
— Все так изменилось, — объяснила она. — Я дико устаю. Только до дому бы дойти…
— Понятно, — кивнула Маринка. — Одного не пойму — на фига тебе все это? Ты так крепко уверовала в Бога?
— А больше-то и верить некому, — развела Анна руками. — Все вокруг мерзко… А там спасаешься…
Она сама удивилась тому, что такое привычное слово так много сейчас значило.
— Да и не умею я больше ничего, — продолжала она. — То есть того, что могло бы пригодиться в данный момент.
— Хочешь, Санька тебя на работу устроит?
— Я вроде работаю…
— Там деньги платят смешные. А Санька возьмет тебя к себе в фирму. Будешь секретарем-референтом.
Анна рассмеялась:
— Маринка, ты сумасшедшая… Посмотри на меня.
— Ну вот, смотрю… Хорошенькая молодая леди…
— Лет под сорок, — фыркнула Анна.
— И где ты сорок-то нашла? В тридцать пять жизнь только начинается… И кто бы тебе их дал? Ты же нахальная особа… Тебе больше двадцати пяти никто не даст…
— А мой упрямый мозг постоянно напоминает мне, что жизнь идет. Время истончается. Так что мой путь уже предрешен. Глупо спорить с Богом.
— Да ты только тем и занята, что бесконечным спором с Ним, — заметила Маринка. — Откуда ты знаешь, чего Он хочет от тебя? Чтобы ты таскалась со своими детьми-даунами?
— Они не дауны, — поправила Анна. — Они разные… Просто больные. И если они никому не нужны, приходится мне с ними быть. Маринка, ну не вписываюсь я в текущий момент! И никогда не вписывалась… Сама знаешь. Неужели ты думаешь, что теперь смогу? Теперь, когда я уже твердо знаю, что не хочу в этот мейнстрим!
Она снова закурила.
— Тебе себя совсем не жалко, — не выдержала Маринка. — Куришь одну за другой…
— Я и не заметила, — удивленно усмехнулась Анна. — Чисто машинально…
— Анька, ты вообще на высохшую мумию похожа! — начав, уже не могла остановиться Маринка. — Тебе отдохнуть надо! От детей своих, от этих вечных благотворительных обедов, от бомжей…
— Я бомжами и не занимаюсь, — возразила Анна. — Ими мужчины занимаются…
— И правильно. У Саньки один приятель, журналист, погиб…
Она тут же осеклась. Вспомнила, дура, некстати… Зачем же Аньке-то напоминать?
— Кто-то должен этим заниматься, — словно не услышав предыдущую Маринкину фразу, проговорила Анна. — Чтобы не забыть, что мы люди… Иначе нас проглотит мейнстрим…
— Чего ты к нему привязалась? Мало, что ли, на свете всегда было городских сумасшедших?
— Они как раз трезво мыслят, — покачала головой Анна. — И делают все по четко выверенной схеме… Или надо быть похожим, не выделяться, или выделиться поуродливее… Чтобы Другой, который сам собой выделяется, смотрелся тоже уродом. Это у них такая политика. Если ты не хочешь так же смешно и глупо выглядеть, поневоле начнешь растворяться в толпе. Вот и все.
Она посмотрела на часы.
Не то чтобы ей надо было спешить, просто этот разговор ее немного утомил. И Маринка лишь частично осталась прежней, а на самом деле Анна прекрасно видела, что она уже не та дерзкая Маринка. То, что она пытается так выглядеть перед Анной, только вызывает жалость.
— Все, — сказала она еще раз, поднимаясь. — Прости, но мне надо бежать…
— К даунам, — кисло улыбнулась Маринка.
— Нет, — рассмеялась Анна. — Сегодня я как раз отдыхаю от них… Просто есть дело.
— Жалко, — искренне вырвалось у Маринки. — С тобой говоришь нормально. Честное слово, Анька, ты бы приходила почаще… Если не хочешь, чтобы я тут крезанулась с этими «верными спутницами» друзей моего супруга…
— Делай наоборот, — посоветовала Анна. — Веди себя так, чтобы с ума посходили они… Ты же это всегда умела.
Она подмигнула Марине, и они обе рассмеялись.
— Могла, — печально сказала Маринка, когда дверь за Анной закрылась. — Когда-то… Очень давно. Так давно, что сейчас это уже кажется неправдой…
Выйдя на улицу, Анна остановилась. Привычным жестом достала из кармана пачку, но она оказалась пуста.
— Да-а-а, — протянула она. — И когда это я успела их выкурить? Пожалуй, Маринка права…
Она пошла дальше, пытаясь найти какую-нибудь тетку с сигаретами, и, как назло, все тетки исчезли. То торчат на каждом углу, то пропадают в тот самый момент, когда в них возникает острая необходимость…
«Да пожалуй, мне и курить не хочется, — подумала Анна. — Так, глупое желание занять себя чем-то…»
Она присела на скамейку, задумчиво глядя вдаль.
Прямо перед ней стояли два юнца с длинными кудрями. У одного, блондина («Явно крашеный», — отметила Анна), кончики были подвиты.
— Что, девушка, вам понравился мой хаэр?
Она только сейчас заметила, что он на нее смотрит. Развернулся и пялится. Только взгляд странноватый: словно она зеркальная гладь пруда, а он — Нарцисс. И физиономия-то у него пухлая, отвратительно слащавая.
— Они настоящие… Хотите потрогайте…
Анна засмеялась бы, потому что и в самом деле было смешно, но только так противно…
— Да пошел ты, — бросила она, поднимаясь.
Что, в самом деле, за идиоты… А Маринка все про даунов. Дауны куда умнее и милее…
Она шла теперь мимо гаражей, поднимаясь все выше по дороге.
«Эти люди страдают проказой», — услышала она. И невольно остановилась, прислушиваясь к словам песни, которую и так хорошо знала. Просто сейчас эта строчка показалась ей ответом. Или — поддержкой?
А потом донеслась следующая — про чужих людей со своей игрой, и — как жаль, что она умерла…
«Как жаль, что все мы, похоже, поумирали, — подумала Анна. — Незаметно для самих себя…»
Она невольно посмотрела туда, откуда доносилась музыка.
Какой-то парень возился с мотоциклом. Она видела только его спину. Волосы, перехваченные на затылке резинкой. Светло-каштановые… Она невольно вздрогнула.
— Перестань, — прошептала она одними губами. — Его нет больше…
Сейчас она ужасно хотела, чтобы парень обернулся. И она бы тогда увидела, что это тоже всего лишь жалкая подделка…
— У вас сигареты не найдется? — услышала она собственный голос.
Он так и не обернулся. Только кивнул.
— Возьмите…
Она увидела протянутую руку с пачкой.
— Спасибо…
«Мог бы и обернуться из вежливости».
— Я положу здесь…
— Ага…
«Боже, какой кретинизм, — подумала она. — Стою и жду, когда он обернется… Старая тетка заигрывает с мальчиком… Ужас-то какой».
Наконец здравый смысл победил.
— Еще раз спасибо.
Она пошла прочь, и вслед ей продолжала нестись харизматичная песня про то, что каждый клиент психбольницы. И — Павлик Морозов жив…
Она рассмеялась невольно.
И пошла быстрее.
Он обернулся, услышав ее странный смех. С каким-то легким оттенком горечи. Словно она смеялась над самой собой. Или вообще не смеялась — плакала.
Потрепанные джинсы. Длинная майка… Распущенные волосы. Ему захотелось окликнуть эту странную девочку, хотя бы потому, что она не была похожа на его подружек. Подружки, может быть, потому и менялись почти ежедневно, что все были на одно лицо. Взможно, он просто их путал. И вообще — какая разница, если все одинаковые?