Уже когда выгружались последние три тачки, взвыла под потолком цеха сирена. Взвизгнули от неожиданности женщины, выругался кто–то из мужчин.
Массивные металлические створки с громким скрежетом медленно раздвинулись. За ними, в большом помещении с низким потолком, бушевало сине–белое пламя, вырывающееся из десятков сопл в стенах. Пыхнуло жаром так, что лица пассажиров тут же словно превратились в красные натянутые маски. Охнув, люди отшатнулись, закрывались руками, отворачивались. Торопливо отступили к выходу и там сбились в кучу, как стадо испуганных овец.
– Что это за ужас?! – захлебнулась страхом Прачка и, забыв про девочку, заметалась, хватая за руки всех по очереди и с тревогой заглядывая в глаза. – Что это?
– Успокойтесь, – пробормотал Кот, усы которого кажется, то ли съёжились, то ли растаяли и слиплись от сильного жара. – Нам всем страшно.
– И непонятно, – добавил Клещ.
– И мы все хотим обратно, – с намёком взглянул на Профессора Маньяк.
– А вот это – вряд ли, – покачала головой Юдифь. – Назад никто не вернётся.
– Живой огонь, – прошептал Чахоточный. – Слышали?.. А я не поверил, когда прочитал.
– Что за огонь? – повернулся к нему Профессор.
– Сверхсекретный проект правительства. По спасению генофонда нации. Называется «Живой огонь». Лучших людей небольшими группами уводят в секретный бункер «Агни–юга». Когда наступит глобальная катастрофа… ну, там, всемирный потоп или всемирная война, люди из «Агни–юги», при помощи инопланетян, с которыми уже установлен контакт и есть соответствующий договор, станут у истоков нового человечества… В «Агни–югу» спасаемые проходят через «очистительный живой огонь» – новейшую разработку учёных… Да, да! – воскликнул Чахоточный, заметив недоверчивые взгляды. – А почему, вы думаете, так часто бесследно пропадают люди? А вот поэтому.
– Значит, мы все – лучшие? – улыбнулся Маньяк. – Генофонд?
– Ну да, – неуверенно ответил Чахоточный.
– И они тоже? – мордатый верзила кивнул на парочку, которая прислонившись к пыльной стене у выхода, целовалась с ещё большим усердием, словно распалённые жаром из пекла.
– И они, – пожал плечами Чахоточный. – Правительству видней. Кто мы с вами такие, чтобы судить.
– Не судите, да не судимы будете, – вставил Клещ.
– Да. Тут уж правительству видней, – повторил Чахоточный.
– Значит, нам – туда? – Кот кивнул на печь.
– Получается так, – пожал плечами Чахоточный. – Вы же видите: двери открылись. Нас ждут.
– Но это же… – начала было Прачка, но к ней никто не повернулся – все смотрели на огонь.
Смотрели недоверчиво. А потому Чахоточный, желая, видимо, подбодрить спутников, сделал несколько шагов к печи.
Может быть, жар стал нестерпимым, а быть может, он хотел показать другим, что нет ничего страшного – во всяком случае, он обернулся и с улыбкой махнул рукой.
Тогда от группы отделился Кот и последовал за Чахоточным. За ним, пораздумав, шагнул Профессор. Потянулись – вначале нерешительно, а потом всё смелей – остальные.
– Что же вы стоите? – Юдифь взяла Иону за руку, потянула. – Неужели испугались, а? Смотрите, даже я – женщина – не боюсь!
Повернулся на её голос Профессор. Добро улыбнулся, вернулся и взял Иону за другую руку.
Вот тут Ионе вдруг почему–то стало страшно. Впервые за всё путешествие. По–настоящему страшно.
– Вы знаете, пожалуй, я… – заговорил он, но его никто не слушал. Профессор и Юдифь увлекли его к печи, от которой веяло невыносимым жаром.
И тут, словно почувствовав приближение людей, огонь вдруг стих. Газовые горелки – или что там было встроено в стены – сбавили давление до минимума, так что огонь превратился в небольшие очаги едва живого пламени. Пахло раскалёнными кирпичами, металлом и какой–то едкой химией.
– Ну вот, видите! – возликовал Чахоточный. – Нас ждут, я же говорил вам!
– Да, да! – радостно подхватил Кот.
– И правда… – нерешительно улыбнулась Прачка, беря на руки девочку, которая с любопытством и совершенно без страха смотрела на происходящее.
– Отпустите, – пробормотал Иона, пытаясь вырвать руку из цепких пальцев Юдифи. И Профессору: – Наверное, со мной произошла какая–то ошибка. Правительство ошиблось – я не генофонд. Я не избранный. Я всего лишь клошар. Я не хочу.
– Ну что вы, такого не может быть! – возразил Чахоточный. – Вы же видите, нас ждут. Будь здесь хоть один лишний, не наш человек, огонь не угас бы.
– В самом деле, – поддержал его Профессор, останавливаясь, но не выпуская руку Ионы, – вы незаслуженно плохого мнения о себе, уважаемый клошар.
Внутри печи сохранялась высокая температура из–за огня, раскалённых стен, потолка и пола, поэтому на подходе к воротам даже дышать стало трудно. Тем не менее, недавние пассажиры трамвая двигались вперёд, и только лица прикрывали руками от знойного воздуха. Острее запахло раскалённой печью, газом и чем–то кислым.
В последний момент Иона хотел вырваться из рук Профессора и Юдифи, выйти из вереницы людей – рванулся в сторону, но цепкие руки не позволили ему, тут же потянули назад.
– Куда же вы? – окликнул строгий голос Профессора. – Этого нельзя! Погибнете.
– Ну уж нет! – пропыхтела Юдифь, повисая на Иониной руке. – Видали мы таких…
Он кое–как стряхнул с себя эту оказавшуюся довольно сильной женщину. Освободившейся рукой толкнул в грудь Профессора. И, почувствовав свободу, бросился бежать.
– Стой! – крикнула Юдифь. – Стой, дурак, умрёшь!
– Не делайте этого! – вторил ей Профессор.
– О боже, какой глупец! – простонал Чахоточный.
Иона бежал. Остановился, чтобы оглянуться, уже у выхода. Увидел, что его бывшие спутники вошли внутрь горячей печи и смотрят на него оттуда с грустным сожалением, как святые на нераскаявшегося грешника.
И тут зарокотал, загудел какой–то механизм. Створки двери лязгнули и медленно стали смыкаться, отделяя Иону от тех – уходящих в новую жизнь, в иные миры, в Агни–югу. Не менее минуты смотрели они друг на друга: те – жалостливо, Иона – почти безумно. И только парочка в кожаных куртках стояла отдельно от остальных и снова целовалась, не замечая ничего вокруг. Кажется, Профессор хотел что–то крикнуть напоследок – то ли попрощаться, то ли дать краткое напутствие; а быть может, выказать Ионе своё сожаление. Но было поздно.
Перед тем, как створки закрылись окончательно, Иона услышал свист и сопение – давление пламени в печи выросло многократно…
«Цех начальной переработки №1» – увидел он не замеченную ранее надпись на одной из дверных створок, уже выходя из цеха.
Оказавшись на воздухе, под дождём, хотел позвать собаку, но та всё так же безвольно лежала на боку и только проводила Иону равнодушным взглядом.
Старательно не глядя на вышку, каждую секунду ожидая пулемётной очереди, он перебрался через насыпь и побрёл к воротам. По спине Ионы то и дело пробегали мурашки, и казалось, что они следуют за прицелом, гуляющим по его телу в поисках лакомого места для выстрела.
Но выстрела так и не случилось. Быть может, пулемётчик пожалел патроны. А может быть, он спал. Но скорей всего, подумал Иона, никакого пулемётчика на вышке просто не было.
Трамвай так и стоял за распахнутыми воротами. Двери его были открыты. Двигатель не работал.
Иона поднялся в салон, выбрал кресло, в котором, как он помнил, не сидел никто из его попутчиков. Тяжело уселся, почувствовав вдруг бесконечную усталость и необоримое желание немедленно уснуть.
Щёлкнул, захрипел динамик. Гнусавый голос вагоновожатого произнёс: «Трамвай следует в депо».
«Ну в депо, так в депо», – пробормотал Иона.
Он привалился головой к окну, закрыл глаза. Скрежетнув, закрылись двери. Включился, загудел мотор. Холодное стекло под виском Ионы мелко завибрировало, задребезжало; вагон тронулся.
«Вот и ладно, – подумал он. – А где у них депо?.. Да какая разница… Ехать, главное – ехать. Без остановок. Долго. Всегда. И бросили жребий, и пал жребий на Иону… Это слово дошло до царя Ниневии, и он встал с престола своего, и снял с себя… и оделся во вретище, и сел на пепле… на пепле сел… и повелел провозгласить и сказать в Ниневии от имени царя и вельмож его… и вельмож: чтобы ни люди, ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели… не ели, не ходили на пастбище и воды не пили… и чтобы покрыты были вретищем люди и скот… вретищем… люди и скот… люди и скоты…»
Смутные неразличимые видения сна уже вползали в Ионину голову, копошились в ней, лукавили и дурманили, путали мысли.
«И бросили жребий, и пал жребий на… пал… Но это же не я! Я ни при чём!..»
«Значит, ты не Иона – обратился он к себе, пытаясь докричаться сквозь ватную истому навалившейся дрёмы. – Хватит тебе быть Ионой… Что всё Иона да Иона… Будешь ты теперь… Будешь Дамоклом… Почему – Дамоклом?.. Да кто тебя знает… А что это ты выдумываешь себе новое прозвище, будто собрался всю жизнь провести наедине с собой во чреве этого трамвая?..»
Иона не был уверен, что успел додумать эту последнюю мысль, и что она звучала именно так; и не мог бы сказать, на каком её слове окончательно погрузился в сон.
Судьба моих вещей
Случилось так, что я отстал от поезда.
В Штрабахе я вышел на вокзал, чтобы дать телеграмму супруге. Как выяснилось потом, часы мои отставали на четыре минуты, поэтому пока я стоял в очереди у почтового окошка и думал, что у меня ещё масса времени, мой поезд ушёл.
Начальник вокзала успокоил меня, сказав, что я смогу уехать следующим экспрессом, через четыре часа.
– Я передам начальнику вашего поезда, – сказал он, – что один из его пассажиров отстал. Так что проводник побеспокоится о ваших вещах, они будут в целости и сохранности, не волнуйтесь на этот счёт. По приезде в пункт назначения вы сможете получить их в бюро находок.
Меня смутила подобная перспектива. Дело в том, что я не очень находчив, не люблю всяческих мелких бытовых неурядиц и неприятностей. Я не отличаюсь твёрдостью характера, необходимой для строгого разговора с теми же, например, вокзальными служащими, случайно потерявшими мой багаж. А такое уже случалось. Но тогда рядом со мной была моя жена.