– Это, думаю, вряд ли, – ответил Морис, покачивая головой.
– Легко говорить, когда вопрос гипотетический. Есть, между прочим, такие люди, которые пожертвуют всеми и всем, лишь бы пробиться вперед. Их довольно легко приметить, если знать, к чему приглядываться. – Повисло неловкое молчание: Гор, похоже, был вполне доволен собой, Хауард явно развлекался, Дэш казался возмущенным, а у Мориса как будто почва из-под ног ушла. – Разумеется, я говорю об Акерманне, – немного погодя добавил Гор. – Не о вас, дорогой мой мальчик. Я уверен, что вы личность очень цельная.
– А кто-нибудь из друзей Акерманна вступился за его репутацию? – спросил Хауард.
– Никому недостало дерзости, – произнес Дэш.
– Как там говорил Вудро Вильсон? – сказал Гор. – Что верность ничего не значит, если в ее сердцевине не лежит абсолютный принцип самопожертвования? Что-то вроде этого?[32]
– И вы считаете, что другим писателям следовало принести себя в жертву ради типчика, подобного Эриху Акерманну? – спросил Дэш. – Так, что ли?
– Вероятно, нет. Но я едва знаком с этим человеком.
– Ну и вот.
Застолье окутала тишина – взаимное понимание, что если они и дальше будут обсуждать эту тему, вечер закончится ссорой, к которой никто из них не был готов. Хауард открыл еще бутылку вина, налил всем сызнова, и звон бокалов обозначил завершение этого конкретного разговора.
– Можно поинтересоваться, сколько вы уже вместе друг с другом? – спросил Хауард, когда молчание стало неловким, переводя взгляд с Дэша на Мориса.
– Ну, трудновато определить точную… – начал Дэш.
– Мы не вместе, – произнес Морис, перебивая его. – Мы друзья – это само собой. Но и всё.
– Вы не любовники? – спросил Гор.
– Мы друзья, – повторил Морис.
– Но были любовниками? В прошлом то есть?
– Это очень личные вопросы.
– Неужели? Не понимаю почему. Вы не ребенок, и мы тут собрались не на ежегодный съезд Кол-в-заднице-Пуритан. Ну любовники, и что такого, верно? Что скажете, Дэш?
– Как Морис и говорит, – тихо ответил тот с унылым видом, будто вот-вот расплачется. – Мы друзья. Очень добрые друзья. Мы очень друг другу небезразличны.
– Нам-то с Хауардом так или иначе наплевать, вы же понимаете, – произнес Гор. – Поэтому держать это в тайне не имеет смысла. Но если хотите оставить природу ваших взаимоотношений двусмысленной – на здоровье. Хотя не могу не считать, что это как-то нелепо. Сейчас 1990 год, как ни крути.
– С чисто логистической точки зрения, – произнес Хауард, – нам нужно знать, потребуются ли вам на сегодняшнюю ночь раздельные комнаты. Естественно, мы с Гором допустили, что вы, господа, комнату будете делить.
– Если вы приготовили только одну, – сказал Дэш, – то, прошу вас, не стоит из-за нас беспокоиться. Я буду счастлив разделить…
– Отдельные комнаты, пожалуйста, – проговорил Морис, глядя на Хауарда. – Мне бы не хотелось будить Дэша своим храпом.
– Но вы не храпите, – сказал Дэш.
– А, – промолвил Гор, улыбнувшись и подмигнув Дэшу, который залился багрянцем, а затем поднял взгляд на хозяина дома, прикусив нижнюю губу. – Я передам Кассиопее, – сказал Гор, звоня в колокольчик, после чего отдал на итальянском распоряжения горничной, появившейся на террасе над ними. – Ладно, каким бы ни был у вас договор, я уверен, он шибко разумен. У нас с Хауардом всегда были раздельные комнаты, и мы считаем, что так жить очень удовлетворительно. Дэш, еще вина выпьете?
– Нет, Гор, спасибо, – ответил Дэш.
– Вы, похоже, чем-то расстроены. Кто-то сказал что-то огорчительное для вас?
– Нет-нет, я просто устал, не более того.
Гор немного смягчился. Дэш был глупец и, хуже того, посредственность в избранной им профессии, но совершенно необязательно, чтобы о него вытирало ноги это дитя, которое он взял себе под крыло. Мальчиков, подобных Морису, он знал всю свою жизнь. Когда сам был молод и начинал свой путь в книгах, они выползали из всех щелей, присасывались к нему, а затем, сделав себе имя, бросали его, даже не задумавшись. Поначалу от их макиавеллиевских подходцев становилось больно. Затем какое-то время они просто раздражали. Но вскоре Гор освоил правила игры и пользовался такими мальчиками просто для секса, не давая им ничего взамен, вышвыривал их вон прежде, чем им предоставлялась возможность попросить его об услугах. Вот бы Дэшу быть таким же ушлым. Пора его немного приободрить, подумал Гор.
– Кстати, – произнес он, – хотел вам сказать, что прочел ваш новый роман.
– Правда? – переспросил Дэш, с надеждой поднимая взгляд.
– Да. Он у вас лучший за много лет, простите за прямоту. Я подумал, что, возможно, напишу о нем небольшую заметку в “Нью-Йоркер”, если не возражаете. Как-то порекомендую его читателям.
– Это будет крайне любезно с вашей стороны, – сказал Дэш. – Тут всякая малость будет в помощь, сами понимаете.
– Морис мне тут уже рассказывал, что читал его в самолете, – продолжал Гор.
– Да, должен признаться, мне польстило, что он вынул его из сумки, когда мы заняли свои места.
Гор, подняв бокал, снова поставил его и перевел взгляд с Мориса на Дэша, а потом обратно.
– Вы захватили роман с собой? – спросил Гор.
– Конечно, я отправил ему экземпляр почтой, как только он вышел, – ответил Дэш. – Но я знаю, до чего он занят, и не рассчитывал, что он найдет время, чтобы его прочесть.
– Мне показалось, вы говорили, что Дэш вручил вам его в аэропорту, – произнес Гор, глядя на мальчика.
– Должно быть, вы недопоняли, – ответил Морис. – Я сказал, что в аэропортовой книжной лавке его было много.
– Вы разве так сказали? – спросил Гор. – Я помню совсем не это.
– Это прекрасная работа, Дэш, – сказал Морис, поворачиваясь к своему благодетелю. – Очень трогательная и проницательная в том, что касается бытия плоти. Надеюсь, однажды научусь писать так же, как вы.
Дэш гордо обвел взглядом стол, сияя от уха до уха, а Морис дотянулся до своего винного бокала и осушил его одним глотком. Гору очень понравилось выражение на лице этого мальчика, хотя по нему почти невозможно было истолковать, о чем он думает на самом деле. Да я бы мог, подумал Гор, написать тысячу слов лишь об одном этом выражении.
Рано поутру, когда Хауард и Морис еще спали, он застал Дэша на прогулке по прилегающим владениям. В это время суток, сразу же после ванны, Гор обычно прогуливался – утро очищало его ум от тумана, что висел в мозгу с вечера накануне. В последнее время его начали тревожить сны, а сам сон стал беспокойным – такое состояние он приписывал подкрадывавшейся старости. В этом году ему исполнится шестьдесят пять. Пора на пенсию. Ни один из его родителей не пережил семидесяти четырех, и мысль о том, что ему осталось меньше десяти лет, тревожила его. Еще нужно написать столько книг, и хотя он напускал на себя безразличие касаемо нынешнего мира книгоиздания, еще столько всего хотелось прочесть.
Иногда он задумывался, кто из них уйдет первым, он или Хауард[33]. Не в “Грозовом перевале”[34] ли это было – когда Хитклифф хотел, чтобы Кэти умерла раньше него, и так ей бы не пришлось переживать травму жизни, проведенной в одиночестве? Или там наоборот все было? Не мог вспомнить. Роман этот он читал давным-давно. Но строка такая там где-то есть. Хочу ли я, чтобы Хауард умер до меня? – спрашивал он у себя теперь, и недвусмысленным ответом звучало “нет”. “Пусть я уйду первым”, – бормотал он, обращаясь к богам. Пусть Хауард разбирается с одиночеством. В древности за такие просьбы предлагалась жертва. Забивали животное, а внутренние органы его сжигали на алтаре, и жрец надевал маску, чтобы не свидетельствовать злу, отлетающему вместе с дымом. На краткий миг задумался он, до чего легко будет установить в “Ла Рондинайе” помост и как он раздобудет у кого-нибудь из деревенских мальчишек ягненка, но затем Гор тряхнул головой и рассмеялся нелепости этой затеи. Хауард сослал бы его в лечебницу, если бы вышел и застал его одетым в монашескую рясу и распевающим заклинания на террасе.
Дэша он заметил там, где сад упирался в стену утеса, – тот прогуливался с нелепым видом, облаченный в безвкусную гавайскую рубашку и шорты, выставлявшие напоказ бледные безволосые ноги. Первым позывом у Гора было побыстрее вернуться к вилле, где он мог бы в одиночестве позавтракать, но понурый шаг его приятеля и несчастное выражение на физиономии убедили продолжать двигаться к нему.
– Mio amico[35], – произнес он, приветственно поднимая руку, и Дэш улыбнулся в ответ и мрачно кивнул. Выглядел он усталым, и Гор подозревал, что спал Дэш скверно. Кассиопея разместила Дэша и Мориса в смежных комнатах, их кровати отделяла лишь тонкая перегородка, и Дэш, возможно, слышал, как молодой человек встает посреди ночи, занимаясь своими честолюбивыми трудами.
– Здравствуйте, Гор, – произнес Дэш. – Прекрасное утро, а?
Гор не ответил, поскольку терпеть не мог разговаривать о погоде и презирал тех, кто это делает. Но шаг свой он подстроил под Дэша, и они шли поначалу молча, глядя на дикие цветы, перемещаясь к оливковым рощам и винограднику.
– Повезло вам жить в таком красивом месте, – наконец произнес Дэш.
– Повезло, – согласился Гор. – Полагаю, что никуда отсюда не уеду.
– Вы разве не скучаете по Америке?
– Не очень-то. Америкой я сыт по горло на десять жизней вперед. Не та это страна, какой была когда-то. Время от времени я даже ловлю себя на том, что скучаю по Никсону, а когда дело доходит до вот такого, это значит, что дело табак.
Дэш улыбнулся.
– С кем вы видитесь? – спросил он. – Из прошлого, в смысле?
– Со всеми. Иногда наяву, иногда во сне. В прошлом месяце был уверен, что ощущаю здесь Нину, хотя та умерла больше десяти лет назад. – Он умолк, нагнулся за камешком и небрежно бросил его в зелень. – Джеки заезжает, когда бывает в Италии, что любезно с ее стороны. Вообще-то они с Ли в прошлом году навещали меня