– То был сезон сенной лихорадки, – сказал ему я. – И астма у него, конечно, обострялась гораздо сильнее в такое время года. Он сидел дома, у нас в квартире, делал какую-то свою домашнюю работу на моем компьютере. – Вот теперь настал момент немного размыть подробности. – Меня не было. Я вышел за какой-то едой навынос. Похоже, у него случился необычайно острый припадок и он не успел дотянуться вовремя до ингалятора. Рухнул на пол. К тому времени, как я вернулся, его уже не стало.
– Какой ужас, – произнес Тео. – А сколько ему было?
– Тринадцать.
Я вперился в поверхность стола, поцарапал ногтями дерево столешницы. Ощущал его заново – маленькая рука вцепилась мне в плечо, предплечье у меня на горле. Он сжимал мне трахею, и я старался оттолкнуться, но он для меня был слишком силен, и когда я вновь поднял голову, он сидел напротив на месте Тео, наблюдал за мной, и на лице у него читалось что-то такое, что пробивало мне грудь навылет, хватало за сердце, сжимало его, не давало крови проталкиваться по моему телу.
– Ты сам во всем этом виноват, – прошептал я.
– Что?
Я несколько раз моргнул, ощутил, как морок покидает меня, и потряс головой. Дэниэл исчез; Тео вернулся.
– Ничего, – ответил я. На столе заметил сигаретную пачку и нахмурился. – Знаете, если у вас астма, вам бы лучше не курить совсем.
– Пытаюсь бросить.
– Ну так пытайтесь сильней, – с напором произнес я.
– А Дэниэл…
– Довольно о нем, – отрезал я – жарче, нежели намеревался. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
– Ладно, простите, – согласился он. Повисла долгая пауза. На нас снизошло напряжение почти невыносимое, но он наконец заговорил снова. – Вообще-то, пока не забыл, – произнес он. – Я болтал с одной своей знакомой – она ведет литературное общество в УКЛ[65] – и рассказал ей, что вы мне помогаете немного в работе над дипломом. Ей стало интересно, не могли б вы как-нибудь прийти и поговорить там с пишущими студентами?
Я откинулся на спинку, поднял пинту и сделал долгий глоток из нее. Прошло много времени с тех пор, как я вещал о писательстве перед какими бы то ни было студентами, – или, если уж на то пошло, беседовал вообще с кем бы то ни было. Усомнился, с руки ли мне теперь покажется этим заниматься.
– Если вы не против, конечно, – быстро добавил он, когда я не ответил незамедлительно. – Я уверен, вам и без того очень некогда – ваша работа и прочее…
– Вряд ли, – ответил я. – Подобным я предпочитаю развлекаться, лишь когда у меня выходит новая книга.
– Конечно, я понимаю.
– Может, когда напечатают мой следующий роман.
– Когда угодно. Все зависит целиком и полностью от вас самого.
Я кивнул и отпил еще. Класс, полный студентов, пугал меня теперь больше, чем в прошлом. И конечно же, им, вероятно, захочется, чтобы я выступал посреди дня, а это будет нелегко, поскольку мне важно быть каждый день в одном из своих еженедельных пабов ровно к восьми минутам третьего.
– Я дам вам знать, – сказал я.
– Спасибо, – ответил он и заглянул к себе в пинту – и пристально смотрел в нее несколько мгновений, после чего поднес ко рту.
– А как ваш диплом вообще движется? – со временем спросил я. – Надеюсь, наши встречи оказываются вам полезны.
– Они полезны, – ответил он. – Но мне важно все-таки создать научную работу, а не лениво прошерстить весь ваш каталог.
– Разумеется.
– А это значит, что мне, возможно, придется вас критиковать, а не только хвалить. Надеюсь, вы это сможете понять. Совсем не хочется, чтоб вы однажды прочли мою работу и заявили, что я двуличен.
– Ничего меньше я и не ожидал, – сказал я. – Осмелюсь заявить, что не все слова, написанные мною за много лет, были совершенны, само собой.
– Я немного работал над “Двумя немцами”, видите ли, – продолжал он. – Перечитывал старые рецензии и кое-какие последовавшие комментарии. Полагаю, вы знакомы с критикой этой книги.
– Смутно, – ответил я. – С чем именно?
– Ну, были те, кто считал, что вы воспользовались Эрихом Акерманном. Соблазнили его рассказать вам его историю, чтобы построить на ней собственную карьеру.
Я кивнул. Такое я, конечно, слышал и раньше, и далеко не раз, и у меня имелся заготовленный ответ.
– Эрих сам отвечал за свои действия, – сказал я. – Он почему-то выбрал меня своим наперсником и ни разу не намекнул, что беседы наши должны остаться между нами. Я был волен ими воспользоваться как бы ни было мне угодно. Не забывайте: когда мы с Эрихом только познакомились, я ничего не знал о том, что произошло во время войны. Я никогда и не слыхал имени Оскара Гётта. Я попросту познакомился однажды с этим человеком, и одно, как говорится, повлекло за собой другое. Никаких ловушек. Едва ли меня можно винить в том, что Эрих выболтал мне такое, о чем впоследствии стал жалеть.
Снова возник его верный блокнот, и он лихорадочно в нем что-то царапал.
– Так вас не мучает совесть за то, что с ним произошло? – спросил он.
– Да не очень-то, нет, – ответил я, нахмурившись. – А что, вам кажется, следовало бы?
– Некоторые утверждают, что вы намеренно взяли Акерманна на мушку. И что, если б не эта история, была бы какая-нибудь другая. Что Эрих был обречен с самого начала – с того мгновения, как познакомился с вами. Это несправедливо?
– Совершенно, – ответил я, ощущая некоторую тревожность от того обвинительного тона, который принял Тео. – Он был взрослый человек, в конце концов. Мог уйти от меня в любое время, но предпочел так не поступать. Дело в том, что Эрих Акерманн был в меня влюблен.
На миг Тео бросил писать и поднял голову.
– Он вам сам это сказал? – спросил он.
– Нет, не настолько прямо, – признал я. – Но это было очевидно. Ему не очень хорошо удавалось такое скрывать. Беднягу всего скрутило в эмоциональные узлы за столько десятилетий, он обрубил столько возможных романтических привязанностей, что когда плотину, что называется, прорвало, он оказался совершенно не способен справиться с последующей психологической травмой. Но я его никогда не поощрял, если вы намекаете на это.
– Ладно, – произнес он.
– Похоже, я вас не убедил.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Простите, Морис, – сказал он. – Я просто пытаюсь докопаться до самой сердцевины истории, вот и все.
Теперь он снял курточку и остался в футболке с изображением группы, которую любил Дэниэл. Я уставился на знакомые лица, некогда украшавшие плакат в комнате моего сына.
– Вам они нравятся? – спросил я, показывая на картинку.
Он глянул вниз и кивнул.
– Да, – ответил он. – А вам что, тоже?
– Не то чтобы, – сказал я. – Староват я для таких групп. Но моему сыну нравились.
Несколько мгновений он ничего не говорил.
– Насколько личными могут быть мои вопросы? – наконец спросил он.
– Можете спрашивать все что угодно. Я не против.
– Хорошо. У вас есть подруга?
– Нет, – ответил я, удивившись тому, что его может интересовать моя личная, а не профессиональная жизнь.
– Вы гей?
– Нет. А что – я допустил что-то такое, отчего у вас сложилось это впечатление?
– Для меня ни то ни другое не имеет значения, как вы понимаете, – сказал он. – Я просто пытаюсь лучше понять вас как личность, чтобы мне удалось яснее контекстуализировать вашу работу.
– Ну, видимо, ближе всего я к натуралу, – ответил я. – Хотя нынче ни в какую сторону меня особо не тянет. И никогда не тянуло, если совсем уж честно. Я никогда не был такой уж прям чувственной персоной, даже в вашем возрасте. Быть может, мне недостает какого-то гормона, не знаю, но это просто никогда не имело для меня никакой особой важности. А вами двигает секс, Тео?
Он немного зарделся, и мне стало приятно от того, что я его смутил, поскольку, на мой вкус, он чересчур крепко дергал за вожжи в нашей сегодняшней встрече.
– Ну, то есть, мне нравится, – ответил он. – Когда перепадает, то есть.
– А у вас есть подружка?
– Нет.
– А дружок?
– Нет.
– Ладно. – Я улыбнулся ему, не очень понимая, намерен он мне рассказывать что-то еще или нет, но он, похоже, был полон решимости держаться своей роли собеседника. – Как бы то ни было, – наконец произнес я, – почти не сомневаюсь, что эта часть моей жизни у меня уже позади. Позвольте просто сказать вам, – добавил я миг спустя, не желая его отпугивать, – чтобы у нас не возникло путаницы: пригласил я вас сюда отнюдь не для того, чтобы вас соблазнять, если вам такое приходит в голову.
– Что? – переспросил он, глядя на меня теперь с таким изумлением на лице, что я понял: ни о чем подобном он и впрямь не думал.
– Извините, – произнес я. – Возможно, я что-то неверно истолковал. Меня беспокоило, что вы подумаете, будто я соглашаюсь на эти встречи по какой-либо неприглядной причине. Что я вами заинтересовался лишь потому, что желаю завязать между нами романтическую связь. Просто хочу вас заверить, что ничего не может быть дальше от истины.
– Честно – у меня и мысли такой не возникало, – сказал он. – Ни на миг.
– Ну да, – произнес я. – Как неловко вышло. Для меня, то есть.
– Я в том смысле, что вы и впрямь заинтересованы во мне таким образом…
– Я искренне нет. Ничего подобного на уме у меня и близко не было, право слово. Просто заботило, что вы, может, про это думаете, и я хотел вас в этом смысле успокоить. Но вижу, что достиг ровно противоположного. Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Сдается мне, я перед вами изрядно опростоволосился.
– Все нормально.
У него был такой вид, словно он желал бы, чтобы у него под ногами разверзлась земля, и я проклинал собственную глупость. Я его что, теперь потеряю? Я не мог рисковать ничем подобным. Ему нужно дописать дипломную работу, а той, в свою очередь, следует превратиться в книгу. Для того чтобы это произошло, необходимо сосредоточиться мне. Я решил, что пора что-то дать Тео. Небольшой кусочек, чтобы разжечь в нем аппетит.