— И нет! И нет! — все с той же бьющей через край радостью прошепелявил голосок. — Я скоро и так поправлюсь!
«Господи! — подумал Тепляков, выходя из подъезда и оглядываясь в поисках детской площадки. — Да разве эти люди могут представлять опасность для этих самых вип-персон? Скорее всего — все наоборот: випы и есть их главная опасность». Но подумал он так почти машинально, на самом же деле он не мог сказать ничего определенного о тех, кого ему и его товарищам по школе придется охранять. Если не считать тех редких телепередач, которые ему пришлось видеть, где иногда мелькали фамилии этих «персон», упоминаемых с почтением даже в том случае, если их подозревали в воровстве.
Детская площадка располагалась за домом среди деревьев и кустов, окруженная сугробами. Тепляков предполагал, что ему придется отыскивать бабу Валю среди других баб и мам, но на площадке была лишь одна женщина с ребенком, и точно — в синем пальто и в красной вязаной шапке с кисточкой, наверняка предназначенной для детской головы. Баба Валя стояла возле горки, а карапуз лет трех-четырех взбирался на нее по ступенькам, пользуясь всеми четырьмя конечностями. Взобравшись, он, визжа от восторга, стремительно кидался вниз, где баба Валя делала вид, что ловит внука, вторя ему почти таким же восторженным голосом:
— А вот я тебя сейчас поймаю-поймаю-поймаю!
Тепляков с умилением с минуту наблюдал за этой игрой, затем приблизился. Женщина выпрямилась, обернулась на скрип снега под его ногами, глянула с испугом.
— Здравствуйте! — весело воскликнул он. — Если я не ошибаюсь, вы и есть Валентина Семеновна Холщевская?
— Да, это я, — подтвердила женщина, продолжая все с той же настороженностью вглядываться в Теплякова.
— И это вы сдаете комнату?
— Сдаю, — кивнула она.
— Моя фамилия Тепляков. Зовут Юрием. Я по рекомендации от фирмы «Кристалл».
— Да-да, ко мне уже приходили от вас.
— То есть, вы уже сдали?
— Нет, не сдала. Молодому человеку не понравилось у меня.
— Так, может, мне понравится, Валентина Семеновна? Я человек без особых претензий.
— Да, но… я бы хотела девушку. А то парень, знаете ли, как-то стесняет. Да и дочь у меня. Сын вот ее, — показала она на внука.
— Жаль, — произнес Тепляков. — Что ж, извините. Пойду дальше. Всего доброго.
— А вы, молодой человек… вы не местный?
— Нет, не местный. Правда, жил когда-то за рекой, но это было давно.
— Вот уж не знаю, как быть-то… дочка у меня. Она, правда, живет не здесь, но бывает у меня часто. Иногда ночует.
— Но она замужем?
— Замужем, замужем, — подтвердила Валентина Семеновна, но таким тоном, что лучше бы она оставалась незамужней. — Даже не знаю, как вам и сказать, молодой человек. — замялась она.
Женщина явно боялась упустить квартиранта и, в то же время, чего-то опасалась, причину чего Тепляков мог лишь предполагать, опираясь на информацию, полученную от Ивана. Между тем Валентина Семеновна ему понравилась как-то с первого же взгляда, хотя он и не мог бы сказать, чем именно. Да и ходить по новым адресам, которых оставалось всего два, и оба на другом конце города, то есть вдали от Машеньки, ему ужасно не хотелось.
Тепляков переступил с ноги на ногу, затем что-то будто толкнуло его, и он произнес не слишком уверенно:
— У меня невеста есть, Валентина Семеновна. Вот скопим денег на квартиру и поженимся, — соврал он, сам не зная для чего.
Но неуверенность на лице женщины неожиданно исчезла, будто Тепляков предоставил ей гарантию, что дочка ее останется в неприкосновенности, она улыбнулась и произнесла с явным облегчением:
— Это совсем другое дело, Юра! Мне кажется, человек вы порядочный, а то, знаете ли, современная молодежь. — И, обернувшись к внуку, который теребил ее за полу пальто: — Сейчас, Андрюшка, пойдем домой. А то мы с тобой и так уж загулялись.
Вечером Тепляков вернулся в квартиру № 27 с вещами. Комнатка была крохотная, с окном как раз на детскую площадку. Обстановка — под стать комнате: деревянная полуторная кровать, ковер над кроватью, однотумбовый стол у окна, почти такой же, какой стоял когда-то и в его комнате «на том берегу», над столом две полупустые книжные полки, у двери двустворчатый шкаф — и это все.
Тепляков разложил свои вещи, переоделся, сел на кровать, не зная, что делать дальше. Идти на половину хозяйки, где бубнил старенький телевизор, не было никакой необходимости. Перед тем, как окончательно перебраться сюда, он поужинал в кафе, можно было бы почитать, хотя бы то, что стояло на полках, но читать не хотелось, тем более что его вчерашние мечты не шли дальше того, что, как только он устроится на квартиру, то непременно отоспится за все недоспанные часы и дни. Но и спать ему не хотелось тоже.
И тут в дверь постучали.
— Да-да! — откликнулся он, вскакивая на ноги.
Дверь приоткрылась, заглянула хозяйка.
— Вы еще не спите, Юра? Я вам не помешала? — спросила она.
— Нет-нет! Что вы, Валентина Семеновна! Время-то детское.
— А я чай приготовила, — произнесла она. — Подумала: может, и вы захотите. Андрюшку-то я уже уложила. Вы уж не откажите.
— С удовольствием, — откликнулся Тепляков. Спросил: — Ничего, что я в таком виде?
— Да ради бога, Юрочка! Чувствуйте себя как дома!
Пили чай на кухне.
На столе в цветастой тарелке лежали пирожки домашней выпечки, маленькие — с детский кулачок — булочки, блестевшие поджаристой корочкой, смазанной перед отправкой в духовку сырым яйцом. Валентина Петровна потчевала, ревниво следя за тем, как ест ее стряпню квартирант. Тепляков ел и похваливал, вспоминая такие же ревнивые глаза своей матери и то удовольствие, какое разливалось на ее лице от его похвал.
В квартире было тихо, так тихо, будто во всем мире все спало беспробудным сном. Лишь иногда, точно из другого мира, долетали до слуха приглушенное дребезжание трамвая и визг колес на крутом повороте, но едва слышно, так что не верилось в реальность этих звуков.
Тепляков, не вдаваясь в подробности, коротко рассказал о себе. И про свою будто бы невесту: да, имеется, но ей еще надо учиться, а ему, Теплякову, предстоит какое-то время осваиваться со своей работой. О том, что у него за работа, не было сказано ни слова, и Тепляков догадался, что для Валентины Семеновны она не представляет никакого секрета. От нее он узнал, что до пенсии она работала воспитателем в детском садике, работала бы и еще, потому что любит возиться с детьми, да и в садике ее ценили, но после того, как дочь ее, Зинаида, которая живет гражданским браком, родила Андрюшку, работу пришлось оставить. А муж Зинаиды старше ее на четырнадцать лет, пьет, дерется, часто пропадает по нескольку дней неизвестно где, денег домой не приносит, сидит, можно сказать, на шее у жены, а внук — на шее у бабушки, потому что дочка почти ничего на его содержание не дает, хотя работает продавщицей в цветочном магазине и зарабатывает хорошо. А пенсия у нее, у Валентины Семеновны, сами знаете, какая. — такая, что самой бы как-нибудь прожить оставшиеся годы. Вот и приходится сдавать комнату случайным квартирантам. Хорошо еще, что она заключила договор с этим самым «Кристаллом»: квартиранты оттуда — люди все порядочные, уважительные, не пьют, не курят, была даже одна девица оттуда же, и о ней ничего плохого сказать нельзя, а только одно хорошее.
Из этого разговора Тепляков получил что-то вроде инструкции, как себя вести и какие выгоды от этого может иметь: кофе по утрам с пирожками и булочками, чай по вечерам. И доплачивать придется совсем немного, а ей, Валентине Семеновне, так в удовольствие добром отвечать на добро.
На другой день Тепляков купил себе ноутбук, с помощью Интернета несколько часов изучал город и его структуры, за три дня исколесил его вдоль и поперек, чтобы не спрашивать случайных прохожих, где расположена та или иная улица, те или иные заведения. И все эти дни порывался позвонить Яловичевым, имея в виду одну только Машеньку, но каждый раз его останавливали и ее возраст, и неопределенность своего положения, а более всего — навязчивое ощущение, что услышит в телефонной трубке не радостный ее, а равнодушный голос. Но оттягивать дальше было уже нельзя, хотя бы из уважения к Татьяне Андреевне. И он позвонил, в уверенности, что она будет дома.
— Але-оо! — послышалось в трубке напевное, и Тепляков догадался, что разговаривать ему придется с Дашей.
Он кашлянул, произнес:
— Дашенька, здравствуйте.
— Здравствуйте, — прозвучало в ответ. — А это кто?
— Это Тепляков. Юра Тепляков.
— А-ааа, Ю-ура. — в голосе Даши слышалось явное разочарование. А дальше с нотками злорадства: — А Маши, представьте себе, нет дома. Она уехала в краеведческий музей на экскурсию. Со своим классом. И мамы тоже нет дома. Мама, между прочим, очень о вас беспокоится, товарищ Тепляков. Или вас теперь следует называть господином?
— Извините, Даша. Похоже, я позвонил не вовремя. Вы, судя по всему, ждете звонка совсем от другого человека. Еще раз извините. Я позвоню попозже. Всего доброго.
И Тепляков отключил свой мобильник, досадуя на самого себя: не сдержался, наговорил черт знает что, хотя не имел на это никакого права. Какое тебе дело, что и от кого она ждет? Вот тебе и научился сдерживать свои эмоции. А впрочем, что, собственно, произошло? Как бы к тебе ни относились Даша и даже Машенька, важнее всего отношение к тебе Татьяны Андреевны. И только это нужно иметь в виду независимо ни от чего.
Но все эти его рассуждения мало что стоили. Помимо своей воли он представил себе краевой музей с черепками, костями и различными орудиями человеческой деятельности разных исторических эпох, чучелами животных и птиц, и Машеньку, которая движется в группе одноклассников, слушая объяснения экскурсовода. Он сам лишь вчера, но сам по себе, пробежал по всем залам музея, отмечая, что здесь мало что изменилось с тех самых пор, когда он был в этом музее почти в том же возрасте, что и Машенька. Не исключено, что она тоже в нем впервые, и ей должно быть все интересно. Тем более что рядом с ней может быть ее сверстник, к которому она неравнодушна. Потому что не может быть такого, чтобы шестнадцатилетняя девушка не была влюблена.