На закуску я разжился вкусной сдобой. Поскольку это была контрабанда, в мою комнату её не пронесли, оставили в тайнике рядом с Музеумом.
И вот, сейчас, когда вечер томен и приятен, за стенами идет мокрый снег, тепло, свечи дрожат, я сижу в Музеуме, слегка пьяненький. Не только от медовухи, но и от приятного общения. Стоило Милене и Лизавете выпить, с них как будто невидимые цепи сняли. Они стали смеяться. рассказывали забавные истории из своей жизни. Ничего серьезного "А потом оказалась, что она пьяная была". Но я жадно впитывал эти бытовые зарисовки.
— А почему ты нас сюда привел? А ну как поймают? — вдруг заволновалась Лизавета.
— Нас тут никто и искать никто не будет. Хочешь что-то спрятать, прясь на виду. Хочешь сбежать, беги туда, откуда бегут, хочешь мира, готовься к войне, — банальности в моем мире, не всегда были банальностями в этом. И даже наоборот — раз банально, значит часто повторяют. А раз часто повторяют, значит что-то в этом есть.
— Надо идти туда, куда нельзя идти, — хохотала Лиза, пытаясь повторить, но переиначивая мои слава. Она и так огненно-рыжая, а сейчас еще и раскраснелась от медовухи и хохота. Хотите узнать, нравитесь ли вы человеку — расскажите ему не смешную шутку, или даже просто улыбнитесь. Если вы ему не безразличны. он обязательно тоже улыбнется в ответ. Я осторожно поправил выбившую рыжую прядь, на секунду задержавшись пальцами на лице Лизы. Она не отстранилась. Я сказал:
— Но ведь логично же. Раз нам в Музеуме быть нельзя, значит нас тут и нету. Лучшее место, чтобы спрятаться. У тебя кстати не откатилось, умение?
— Откатилось? — не поняла она слова. Я объяснил. Её шарфик давал ей возможность телепортироваться. По крайней мере, так это выглядело со стороны. Сама Лизавета описывала свои ощущения “будто сквозь твердь плыву”. Она не мгновенно исчезала и появлялась, а через некоторое время. И расстояние этой "телепортации" было ограниченно. На самом деле, это что-то вроде теневого шага в играх. Меня напрягало, что срабатывало это перемещение, хорошо если раз в час. Но все это мелочи — Лизавета была абсолютно счастлива. Ну да, коварный артефакт. Очень в её духе.
— А моя работает! — радовалась Милена. Она снова вызвала свой меч. Вернее, шпагу. Мне кажется, что клинок который я видел у полудушника отличался формой. И гардой. То, что сплеталось вокруг руки Милены было ярко золотистого цвета. И слегка светилось. Выглядел этот призрачный меч изысканно — с узорчатой гардой, полностью обнимающей её кулак, с узким длинным лезвием, строгим и прямым, на вид хищным и лёгким.
Милена уже истыкала и наставила зарубок на ящике, в котором так и лежал китайский пугач. Мы решили сесть рядом с ним. Во первых, очень кстати пришлась ткань — пол был довольно холодный. А так мы стянули с ящика мешковину, и соорудили прямо рядом удобное гнездышко — кусок был большой и толстый. А как только Милена слегка выпила, ей немедленно захотелось испытать золотистое и невесомое лезвие, появляющееся в её руке, как по волшебству. Хотя, почему это "как"? По волшебству. Клинок формировался не мгновенно, но быстро Вытряхнуть рукоять из рукава и активировать меч — на все уходило примерно секунда. Я успевал сказать "Миссисипи раз" — и Милена уже вооружена. Девчёнки хохотали до слез над словом "Миссисипи". И, кажется, они так и не поверили мне, что это название реки, а не местечковое ругательство. Вот и сейчас, вызвав меч, Милена крикнула "миськиписси", сделала стремительный выпад, с глухим стуком вогнав свою золотистый клинок на пару пальцев в дерево. Ящик дернулся, и над ним появился паук. Она быстрая, я бы не хотел с ней в рубке сойтись, если оба без доспехов будем. Но а в доспехах её шампур не так опасен. Мне хватило ума не говорить ей это в слух. Неожиданно дала о себе знать медовуха — ноги мушкетёрши запутались, когда она попыталась выдернуть свою шпагу, но ящик держал крепко. не иначе, решил отомстить. Милена взвизгнула, дернулась, потеряла равновесие и плюхнулась попкой на пол.
Мы все расхохотались. Но пора было заканчивать. Нельзя размахивать потенциально опасными предметами, на пьяную голову. Я позвал Милену, похлопав по мешковине рядом с собой.
— Мила! Белая краса ты моя! Да прячь ты свою выкидуху! Садись к нам. Давайте еще по глотку! Только кувшинчик не разбейте!
— Выкидуха! — снова расхохоталась Милена. Но послушалась. Деактивировала свою джедайскую шпагу и села к нам.
— Ты забавно так говоришь, — мурлыкнула Лизавета. Подсела ко мне поближе, кутаясь в шарфик.
— Холодно? — распереживался я. Подтянул рыженькую поближе и накрыл полой кафтана. Она начала деловито вошкаться, устроиваясь поуютнее.
— А я? — подлезла с другого бока Милена. И тут же спросила:
— А откуда ты слов столько, таких диковинных, знаешь?
Посмотрел сначала на одну, потом на другую. Милена приложилась к горлышку. Вытерла губки и поймала мой взгляд. Глаза девушек в свете тусклой лампы блестели неожиданно ярко. В них плескался алкоголь и что-то еще.
— Я не только слова диковинные знаю, — улыбнулся я. — А вот вы знаете, что такое поцелуй по-французски?
— Поцелуй знаю, — что-то совсем уж пьяно хихикнула Милена и облизнула губы. — А по-французски, это как?
— Хм… Так сразу и не объяснишь, — нахмурился я. — Показывать надо.
— Ах ты и жук! Показывать, да? — очень правдоподобно возмутилась Лизавета. Но попыток выпутаться из под моего бока не сделала.
— Ну покажи, — сказала Милена неожиданно хриплым, низким голосом. И заглянула мне в глаза.
Пришлось показывать. У меня выбора не было. Вы её складной ножик видели? Опасная женщина.
— А мне? — прошептала Лиза. У неё тоже голос ниже стал. Медовуха наверно холодная.
— Подождите, девушки. А может, пока мы совсем не напились, проясним наши отношения? — на всякий случай я решил расставить точки на “ё”. Я уже говорил, что не люблю командные виды спорта? Тут есть нюанс. Я не люблю командные игры спорта, только если там есть мужчины. Женский волейбол, например, мне нравится. Но все же, тут вроде как не доросли до отношения к сексу как… Хотя… Память Мстислава мне услужливо подкидывала народные праздники, в которых я с трудом опознавал “Ивана Купала”, только тут эти дни были приурочены к местным берегиням. Я, кажется, даже слегка покраснел. Нет, Мстислава туда никто не пускал. Что не мешало ему подглядывать. И Псковщина ещё считалась землей со строгими нравами. Впрочем, если отвлечься на секунду, обычные обряды плодородия…
Теплая ладошка Лизаветы нежно, но властно, повернула моё лицо к своему. Она впилась в меня губами. Мда… Чему я тут их учить собрался? Самому бы не опростоволоситься, учитель херов.
Милена приобняла меня сзади. Хотя стоп, не приобняла. Потянула с меня кафтан. Блин, тут прохладно, и дует… Да о чём я вообще дума?! Да плевать, что дует! В бане пропарюсь, если простыну и все.
Наверное, это выглядело со стороны очень красиво. И немного мистично. Три тела, нежные движения, тихие женские вздохи в тусклом свете масляной лампы. В окружении теней, за которыми угадываются странные и загадочные артефакты…
Я запомню это навсегда. И эти беленькие зубки, когда Лиза покусывают свои губки в нетерпении. И эти нежные вздохи Милены, когда она прижимается к моей спине. А ведь это мы еще только до рубашек добрались.
Вдруг Лиза застыла. Напряглась. Повела головой, как зверек. Прислушиваясь.
— Дверь открывают, — раздраженно сказала она. — На главном входе. Опять. Как в тот раз.
— Даааа ёкарный бабай! — я с досады даже ладошкой по полу шлепнул. Получилось неожиданно громко.
— Тише! — прижала мою руку к своей груди Милена. сердечко у неё билось часто-часто. — Спрячемся и переждем. Как в тот раз. А потом… А потом посмотрим, что дальше делать.
Мы засуетились, прибирая следы своего присутствия. Я накинул кафтан, подобрал еду и медовуху. Мы затушили лампу, залезли в памятный мне ящик, накрывшись тяжелой тканью. С одного угла я предусмотрительно оставил щель. Для подглядывания.
В этот раз времени у нас было много — кто бы там не испортил мне вечер, делал он это не торопясь. Со скрежетом и грохотом, от главного входа, в глубь Музеума тащили что-то очень тяжёлое.
Глава 21
Тяжелые времена рождают сильных людей.
Сильные люди создают хорошие времена.
Хорошие времена рождают слабых людей.
Слабые люди создают тяжелые времена.
Ибн Хальдун.
Казалось бы, уже давно позади период жизни, когда я срывал плоды любви в случайных укрытиях, рискуя быть обнаруженным случайными прохожими. Я слишком стар, чтобы стыдиться того, что я с красивой девушкой (тем более с двумя) и я бы даже не стал прятаться, будь я дома. Но увы, в этом мире были свои правила. Среди которых было про то, что школярам в Музеуме находиться было запрещено. Но если честно, я особо не боялся. Ну что мне сделают, даже если поймают с поличным? Пошлют брюкву чистить? Не в первый раз.
Вдалеке послышался голос Канцлера.
Во мне поднялось глухое раздражение. Закипело, черное и злое, как битум. Да какого хера он постоянно сюда вместе со мной ходит? Ему заняться больше нечем?
Холодная догадка заставила затуманенный злостью и алкоголем мозг на секунду замереть — а может, господин Махаэль врет мне прямо в лицо и у него есть способы наблюдения за Музеумом? И именно поэтому он тут все время так удачно оказывается?
Грохот все приближался. Сквозь грубую ткань, благодаря яркости магических дронов канцлера, можно было рассмотреть происходящее. Я отложил свои подозрения на потом.
Та самая конструкция, которую мы видели в кабинете Распутина, похожая на алтарь богам хаоса но сделанная эскимосами, сейчас была водружена на небольшую повозку, которую толкали несколько стражников. Их белые мундиры были безнадежно перепачканы, как будто они по самым пыльным подземельям её тащили. Позади них шли Канцлер и Григорий. Вернее, Гриша ехал, а Канцлер толкал его кресло на колесиках.
— Я не хочу на вас давить, старец Григорий, — вещал Канцлер негромко, видимо стараясь чтобы его не слышали стражники. — Но я бы советовал вам самым серьезным образом пересмотреть свое отношение к Арвадалтаскому кинжалу. Я не стану пытаться призывать вас к осторожности. Будь в вас хоть толика осторожности и благоразумия, вы бы не полезли в чертоги Блудограда и не загубили мне лучшую половину охраны Лицея…