да на нее можно было купить овцу или медимн хлеба, вмещавший 52,5 л.
Это выглядело тем более царской милостью, что не только в Афинах, но и повсеместно деньги в расчетах применялись крайне редко, за все чаще расплачивались натурой — домашними животными. Богатство граждан, пишет Плутарх, заключалось в стадах овец и коз, почему в древнем Риме, например, имущество долгое время обозначалось словом — «пекулиум» — от названия мелкого скота. И на своих первых монетах римляне изображали овцу, свинью или козу. Даже детям, как знак благополучия, они давали имена, производные от названий животных: Капрарий (капра — коза), Таврий (тавр — бык). Порций (поркус — свинья) и т. д.
Имущество, понятно, оберегалось законом. Клинопись судебника Древнего Двуречья пышит угрозами тамкару (торговому агенту) и шинкарке, дабы те не осмеливались покупать у раба шерсть или зерно.
К годам расцвета Вавилонского царства, оказывается, восходит профессия ветеринара — понадобилась специализация докторов на лечении домашнего скота. Они создали рецепты, позволявшие растить животных со здоровой, длинной шерстью, с эластичной кожей. Составы трав и минералов, этому способствовавшие, хранили как государственную тайну.
К распространению домашнего прядения, вязания и ткачества на территории Восточной Европы приложили руку скифские племена. По описаниям Геродота, посетившего Таврию, здешние жители, когда с неба начинали падать «-колючие перья», «превращались в волков» — одевались в бараньи шкуры. Скифы водили овец, коз, коров, лошадей, птицу, использовали в хозяйстве шкуры, шерсть, пух, мясо и молоко. Почти в каждой крупной семье были свои пряхи и ткачи. Еще задолго до монгольского нашествия в Овруче, на Волыни, два столетия просуществовал промысел по изготовлению из розового шифера прясл (прясленей) — кружков-маховиков с отверстием в центре, которым утяжеляли веретена для более быстрого их вращения Без этого инструмента не обходилась ни одна пряха и дорожила им наравне с самыми своими ценными украшениями. До шиферных люди пользовались пряслами из глины, прежде глиняными были и сами веретена. Овручскими изделиями русские мастера снабжали княжества от Одера до Волги.
Подобно чернозему в почве, накапливались человеческие знания о поведении растений и животных, свойствах тех и других служить материалом на нити, войлоки, плетеные изделия и ткани. Из чего только не пытались свивать нитку! Из жил животных, стеблей растений и их пухлявых семенных отростков, из гибких корешков и узких кожаных ремней и даже из верблюжьей бороды. В записках испанского солдата экспедиции Магеллана с восторгом рассказывается об искусных тканях, которые выделывали мексиканские женщины, вплетая в них перья птиц. На нашем континенте в дело шли лен, посконь, пенька, шерсть, пух и некоторые местные растения. Так, на Урале еще в прошлом веке пряли и вязали из пуха травы кипрей.
В Византии в десятом веке выходит сельскохозяйственная энциклопедия «Геопоники», в ней в том числе содержатся советы по выращиванию текстильного сырья, уходу за животными для получения шерсти, пуха, кожи, меха и многих продуктов питания. Там говорилось, к примеру, что козел никогда не покинет хозяина, если этому рогатому упрямцу отрежут бороду, а верблюд не шагнет из карима, если участок огорожен полуметровой глубины канавой. Впрочем, подобными наблюдениями изобиловала и практика других народов, пусть не всегда изложенная на бумаге. На Руси, допустим, составился календарь, отразивший круговорот дел, — месяцеслов. Всякому дню подобает работа своя. И вот вам правила, сроки, чтобы лучше ее исполнить — посеять, убрать, обмять и спрясть лен, состричь шерсть у овец и вычесать козий пух, очистить их и перепрясть в нити, наткать сукманины и полотна, да успеть выбелить пасмы и готовую льнянку на весеннем солнце и росах.
Наши предки часто следовали приметам наивным, скорее всего сохранившимся от языческих обрядов. Рациональным умом можно как угодно к этому отнестись, но, по всей вероятности, и сами исполнители действовали не столько из веры, сколько по тому, что «не нами заведено». Так вот, если ненароком увидишь в окно, что бабы прядут, — воротись с дороги. Прясть на Гавриила, на масленицу и вообще по пятницам — занятие неблагодарное, работа не пойдет впрок. Под Новый год — еще грешнее. А в Благовещение даже один нечаянно брошенный взгляд почему-то именно на суровую пряжу грозит неприятностями. Тем, кто хочет приплода из белошерстных ягнят, в ночь под Новый год следует подпирать хлев с овцами метлой, а кому привлекательнее разношерстные двойнята — прислонить к двери вилы. В сочельник первый блин отнеси животине — убережешь от мора. Но вот клубки в этот день надобно мотать потуже — крепче капустные кочаны завьются летом. Весной ни в коем случае нельзя выгонять скотину первый раз в поле босым — волки доймут стадо. Длинные сосульки (капельники) сулят долгий лен, иначе говоря, добротное волокно. Но чтобы оно на стлище не запуталось, в вербное воскресенье связывают ноги филину или хотя бы опутывают соломой стойки изгороди. Нерадивая пряха, которая потому и в девках засиделась, неминуемо на том свете будет пасти козлов.
Кто за невесту прядет, вяжет, шьет — помолодеет (хорошо бы!).
Ограничения в одних краях часто не совпадают с запретами в других. Но наряду с такими установлениями по сей день живы точные, выверенные опытом заметы вроде той, что буйный цвет рябины предрекает урожай льна, а капель на Евдокию (14 марта), — что скот наестся зеленями в первую неделю мая.
Дотошные этнографы полагают, что авторами подобных рекомендаций бывали лесники, пастухи, пчеловоды, землепашцы — жрецы в своем деле. Их профессиональные знания другие люди простодушно воспринимали как что-то сверхъестественное, колдовское, от потусторонних сил. Ведь общеизвестно было, что подопечным помогает их заступник — лесовой, во всем похожий на человека, только без бровей, который ходит распояской и — что тоже, наверное, важно, — левую ногу закидывает на правую.
Обновление жизни, таинства сотворения нити, полотна по всеобщему разумению тоже не могли свершиться без могущественного покровительства. И его находили. В Древней Греции, например, поначалу оберегал стада такой авторитетный бог, как Гермес, а всем рукоделием ведала дочь Зевса сама Афина. Но в какие-то более поздние времена на Олимпе, очевидно, произошла передача полномочий местным властным структурам. И в конце концов от слепого гнева солнечной короны животных и растения стали защищать отечественные святые. В России Власий присматривает за коровами, Аврамий и Анастасия — за овцами, Зосима и Савватей пекутся о пчелином довольстве, Параскева-пятница шефствует над льнищами, а Василий содействует росту шерсти и пуха.
Почти в каждой стране своих национальных наперстников божественного происхождения обрели чесальщики шерсти, пряхи, войлочники, холщевники, шаповалы, сукноделы, ткачи, чулочники и другой рукодельный люд. На покровителей надеялись, да и сами не плошали. Обучались делу сызмала и достигали его вершин. Как об обыденном явлении в этнографическом отчете конца прошлого века говорилось о 107-летней женщине из вологодского села, которая пряла, будучи совсем слепой. У самих мастеров появилась власть сродни божественной. Это — живая сила творений, в которых, как-нити, переплелись энергия души и художественный вкус, тонкие навыки и упорство, гордость своим умением и мечта превзойти то, что уже завершено. Талант парит над временем, удерживая от забвения плоды мастерства. Тут отступили и всемогущие Мойры, или как их там, произвольно распоряжавшиеся и людским уделом, и судьбами небожителей.
Изготовление даже давно освоенного, насущного, без вычуров сопровождается неустанной работой души, совершенствованием ремесла. И такая деятельность влияет на все мироощущение человека. Сформировался обширный пласт литературных произведений из песен, загадок, басен, сказок, колядок, игр, пословиц, считалок, танцевальных и обрядовых припевок. Деловая и житейская лексика пополнились точным и образным словом, расширяющим значение простых, привычных понятий. Кроме льна обычного, обнаружился еще горный — асбест, дикий — травы медуницы, сорочий или сорочья пряжа — повилика. А кто слышал про лягушачий шелк? Да все, это же тина. Типичный пример многозначности — слово «баран». Им стали называть и древнее стенобитное орудие — окованное с конца бревно, которым бьют, раскачивая на весу, и нос судна, и пень, и мельничий рычаг для подвески жерновов, и задвижку печной вьюшки и пр. и пр. «Барашек» объединяет свою цепь образов, одновременно означает огниво, курчавую волну, почки не ветле, вербе или раките. «Подчищать барашка» — бриться, «барашек в бумажке» — взятка, «баранья голова» — глупец. Список этот может быть продолжен еще и еще.
Меткое словцо подчас скажет о народе больше, чем какие то иные сведения. В нашу речь вошли устойчивые словосочетания, которые отражают определенные явления жизни: ловец старых овец (человек бывалый), хвост веретеном (щеголь во фраке), небо с овчинку (и так понятно), коза в сарафане (выскочка), репей в шерсти (назола), козла драть (петь фальшиво), шерстить (быть ко двору). А Сидорова коза? Досталось же ей, коли поминают то и дело.
При живом уме шутку сморозить — что воды напиться. Нет-нет да и услышишь: тот козла подковал, у тех курочка объяснилась, этот в ниткоплуты (то бишь в ткачи) подался. Юную модницу пугают тем, что она чулки отморозит. Причем застывшими языковые формы только кажутся. Как-то в «Пионерскую правду» одна школьница сообщила, что ее мать десять лет была дояркой, а потом стала… овчаркой. Корреспондентка не имела в виду чего-то обидного или предосудительного, просто так принято изъясняться в их местности.
И что там смеяться или негодовать над безымянной неумехой. В род и в потомство калужане прихватили притчу, как они в соложенном (подсахаренном) тесте козла утопили. С романовцами другой получился казус — пряча, барана в зыбке закачали. А тихвинцы козу додумались на колокольню тащить. Не то что ржевцы. Те ее пряником потчевали. Должно быть, брянскую — проныру из проныр.