— Ты ранен? — заглядывая в лицо.
— С чего ты взял?
— Ну, вас же обстреляли, вон у тебя стекло выбито — когда сели, я смотрю, мешок для гильз до земли висит, ну, думаю, как раз попали, где ты сидишь! А сейчас ты выходишь — все лицо в крови! Чья кровь-то?
Борттехник Ф. провел рукой по лицу, размазал липкие капли птичьей крови, посмотрел на ладонь. «Стоит ли признаваться? — подумал он. — Удачное стечение обстоятельств, скажу, что стекло разбило пулей! Тогда чья кровь?»
— А хрен ее знает, — ответил он вслух самому себе. — Но точно не наша. Наверное, духа, которого я успел замочить! — И он засмеялся.
— Да, ладно, кончай! — недоверчиво сказал борттехник Л. и полез смотреть дыру. Засунул в нее голову, пробубнил:
— А где входное — или выходное? Куда пуля ушла?
У вертолета уже собрались все. Осматривали дыру, лезли в кабину, шарили по стенкам в поисках пули. Почему-то никто не обращал внимания на остатки пуха, который не весь выдуло в блистера. Экипаж майора Г. ходил вместе со всеми и загадочно молчал.
— Да где пуля-то? — наконец спросил командир ведомого у майора Г.
— А черт ее знает! — пожал плечами командир. Он тоже понял, что на пулю можно свалить выбитое стекло. — Может, через мой блистер вылетела?
Добровольные баллистики снова осмотрели кабину и выяснили, что в таком случае пуля двигалась по сложной кривой — обогнула каждую ногу командира и поднялась почти вертикально вверх в его блистер.
— Да хрен с вами! — не выдержал командир. — Шуток, что ли, не понимаете? С уткой мы поцеловались, вот вам первое апреля! Но всех попрошу молчать! Вы лучше свои борта осмотрите, нет ли дырок. Сгрудились тут, пулю какую-то несчастную ищут…
— А про обстрел — не шутка?
— Какая, на фиг, шутка! Залепили с двух стволов, а наше доблестное прикрытие никого не нашло. А может, вы с ними договорились? — подозрительно прищурился на «двадцатьчетвертых» командир.
— Товарищ майор! — вдруг закричал от своего вертолета борттехник Л. — У нас дырка!
Подошли. На самозатягивающейся резине левого подвесного бака темнела маленькая рваная дырочка с расплывшимся вокруг темным пятном. Борттехник Л. показывал на нее пальцем:
— Вот, пожалуйста! И как теперь домой лететь? Насосы заработают, начнет топливо хлестать. Эта резина ничего не держит…
— Да-а… — Майор Г. вытер рукавом веснушчатую лысину. — Сейчас возись, заплатку ставь. А кто ее будет ставить? Техбригаду, что ли, вызывать из-за такой малости?
Пока майор гундел, а лейтенант Л. гордо стоял возле него, уперев руки в бока, борттехник Ф. подошел к левому подвесному. «Почему левый? — подумал он, рассматривая дырку. — Стреляли-то справа». Он сунул палец в разрыв на резине — он был сухой и застарело-шершавый. Провел пальцем по металлу бака, прощупал его, описал пальцем круг под резиной. Дырка на металле отсутствовала! Дырка же на резине была явно давнишней, и керосиновое пятно, скорее всего, подпитывалось керосином, льющимся верхом при заправке вертолета.
— Нет тут никакой дырки, — сказал борттехник Ф.
— Как это так? — удивились все.
— Вот так. Старый порыв резины, а бак цел. Смотрите сами.
Борттехник Л. подбежал, сунул палец, пощупал и покраснел.
— Что же ты, — сурово сказал командир. — Не можешь дырку от недырки отличить? Вводишь в заблуждение сразу четыре экипажа, нервы треплешь…
Летели домой. Неслись вдоль гератского шоссе, обсаженного соснами. Шли низко, ниже верхушек сосен, стелились над утоптанными огородами. Правак, угнетенный тем, что упустил двух духов, выставил в блистер автомат, обмотав руку ремнем, и следил за обстановкой, хотя здесь уже шла зона контроля 101-го полка.
— А знаете, — сказал борттехник. — Мы упустили хорошую возможность. Пуля могла разбить стекло скользом — они же стреляли нам почти в бок. Скользнула, разбила и ушла. И никакого отверстия!
— И что ты раньше думал! — вздохнул командир. — Теперь мы уже всем растрендели про утку…
Впереди показался одинокий глиняный хутор. Во дворе бегал мальчишка. Завидев летящие вертолеты, кинулся им навстречу. Встал на пути, прицелился из палки, начал «стрелять».
— Ах ты душонок! — погрозил правак автоматом.
Мальчишка бросил палку, поднял камень, замахнулся, изогнувшись, дождался, когда вертолет подлетит вплотную, и — швырнул!
Трое в кабине инстинктивно шарахнулись, командир рванул ручку, вертолет поднял нос, камень гулко ударил в дно, как в консервную банку. Тут же коротко пальнул автомат правака.
— Ты что — в пацана? — крикнул командир. — Одурел?
— Да нет, нет, — забормотал испуганный правак. — Я случайно, палец дернулся… Мы уже пролетели.
— Случайно! Потом отдувайся — весь город поднимется!
— А если бы он нас сбил? — перешел в наступление разозлившийся правак. — Закатал бы сейчас тебе в лобешник камнем со скоростью пушечного ядра, даже охнуть бы не успел — так и размазались бы по огородам! Вот смеху было бы — мальчик сбил боевой вертолет камушком! После этого армия должна с позором покинуть страну. А ты бы навсегда вошел в историю войн как самый неудачливый летчик, сбитый камнем в день дурака!
— Закрой пасть! — сказал хмурый командир. — Смотри лучше за дорогой.
Прилетели в Шинданд, зарулили на стоянку. Увидев идущего инженера, летчики удалились, предоставив объясняться борттехнику. Инженер подошел, посмотрел на дыру, спросил:
— Что случилось?
— Да мальчишка на окраине Герата камнем запустил. Относительная скорость-то — как из пушки…
— Ты мне лапшу не вешай! «Кожедубов» выгораживаешь? Наверняка на коз охотились, сели на песок, передняя стойка провалилась, вот и выдавили стекло!
— Да какие козы, где они? Лучше посмотрите внимательно, товарищ майор!
Инженер снял темные очки, засунул в дыру голову, потом руку и вылез, держа серый булыжник величиной с яйцо, который борттехник успел подбросить перед его приходом.
— Смотри-ка ты, не наврал! — покачал головой инженер, разглядывая камень. — И правда — оружие пролетариата! Ладно, скажу тэчистам, чтобы из жести вырезали заплату — нет сейчас стекол.
Он повернулся, чтобы уйти, и борттехник увидел, что в волосах инженера застряла серая пушинка. Он протянул руку и ловко снял ее двумя пальцами…
P.S.
Борттехник Ф. от случая к случаю вел дневник. Вечером он достал из прикроватной тумбочки черную клеенчатую тетрадь и коротко описал дневной полет. На следующий день, когда борттехник, отобедав, вошел в комнату, лежащий на кровати лейтенант М. встретил его ехидными словами:
— Значит, все-таки пуля разбила стекло?
— А вот читать чужой дневник нехорошо! — возмутился борттехник Ф. — И какое тебе-то дело? Все знают, что случилось, а про пулю я написал для себя! Может, это художественный образ такой, гипербола! И, наконец, что я, первого апреля сам себя обмануть не могу?
1
Очередная врачебно-летная комиссия. Летчики выходят от ухо-горло-носа и все как один сокрушаются:
— Что-то слух сел. Уедешь отсюда инвалидом!
В кабинет заходит лейтенант Ф. После проверки горла и носа доктор смотрит уши, потом отходит к двери и оттуда что-то шепчет.
— Не слышу, — говорит лейтенант Ф.
Доктор делает шаг вперед и снова бормочет.
Лейтенант Ф. опять не слышит. Наконец, когда доктор подходит почти вплотную, лейтенант разбирает шепот и повторяет:
— Красные кавалеристы красили крышу красной краской.
— Да, — вздыхает доктор. — И почему у всего личного состава так плохо со слухом? Может, инфекция какая-то?
— А если кондиционер выключить, доктор? — осторожно говорит лейтенант Ф. — Прямо над головой гудит.
— Вот, черт! — Доктор бьет себя по лбу. — И ведь никто не догадался! Что же вы сразу не сказали?
— А я думал — так надо, — удивляется лейтенант Ф. — Типа — имитация шума двигателей…
2
Вертолетчики сдают кровь, чтобы уточнить ее группу и резус. Доктор зачитывает результаты, все согласно кивают. И только борттехник Ф. удивляется:
— У меня всегда была вторая отрицательная, а теперь что — первая положительная?
Доктор в смущении. Анализ повторяется. Теперь борттехник Ф. имеет третью отрицательную.
— Да ты прямо гемохамелеон какой-то! — говорит доктор озадаченно.
— Ну, знаешь! — возмущается борттехник. — Развели тут антисанитарию, анализ толком не можете сделать! Ставь-ка мне старую, я к ней уже привык.
— Дело твое, — вздыхает доктор. — Только смотри, потом не жалуйся, когда не ту перельют.
— Если не ту перельют, всяко уже не пожалуюсь, — говорит борттехник и злорадно добавляет: — А вот ты арбуз поймаешь, это точно!
3
У борттехника Ф. разболелся зуб мудрости. Он мучился весь вечер и всю ночь. Вскакивал с кровати, приседал, отжимался, чтобы заглушить боль, — ничего не помогало.
— Задолбал ты, — сонно сказал лейтенант Л. — Спать не даешь. Выпей кружку браги, сразу успокоится.
Измученный борттехник послушался и выпил. Боль тут же утихла, он уснул. Но через двадцать минут боль вернулась и безжалостно разбудила несчастного. Он снова принял кружку. Все повторилось. За остаток ночи страдалец выпил трехлитровую банку драгоценного напитка, чем утром вызвал нарекания со стороны сожителей. Но ему было все равно. Дождавшись начала рабочего дня, он побежал в медпункт, где иногда бывала женщина-стоматолог. Но в этот день ее там не оказалось.
— И скажи спасибо, — сказал лейтенант Л. — Я к ней как-то пришел, она ткнула сверлом, бросила в рот лопату цемента, сказала «жуй», вот и все лечение. Ты лучше в госпиталь поезжай.
И борттехник, дождавшись машины, поехал в госпиталь. Он привык перемещаться между госпиталем и стоянкой на вертолете и сейчас удивился, как долго едет машина, петляя по каким-то закоулкам, проезжая посты — на одном из них у борттехника строго спросили, почему он выезжает за охраняемую зону без автомата, но, увидев его искаженное болью лицо, махнули рукой.
В госпитале сонный чернобородый доктор вколол в десну борттехника обезболивающее, включил музыку и ушел к медсестре. Когда онемение начало проходить, вернулся повеселевший доктор, сказал «ну-с», взял клещи и с хрустом и болью выдрал зуб. Поднес его к выпученным глазам борттехника, бросил в кювету, затолкал в рот пациента ком ваты, сказал «все» и опять удалился.