Прокурор нетерпеливо постукивал по столу крючковатыми желтыми пальцами. На столе перед ним лежало мое имущество.
— Тогда... — сказал я и переглотнул. — Тогда верните мне мои вещи.
Прокурор приподнял безволосые бугорки бровей.
— Зачем они вам?
— Не ваше дело!
На меня нахлынула злая обида: убить хотят да еще и по-отбирали все! Сейчас эти мысли кажутся смешными, но тогда мне было не до рассуждений.
Прокурор пожал плечами:
— Ну... пожалуйста.
Длинной ладонью он подвинул все мои вещи на край стола.
Я взял кинжал, погладил его и, как раньше, сунул за продернутую в пояс резинку. После этого медленно пересчитал монетки. По одной опустил их в карман. Я не торопился: куда мне было спешить?
Спрятав копейки, я взял ключ. Мне опять показалось, что в него попал мусор. Я машинально поднял ключ к губам и дунул. Нет, он был чистый внутри: звонкий короткий свист рванулся из медной трубки. Тогда я свистнул еще раз, сильнее — сам не знаю зачем.
Прокурор, стражники и палач смотрели на меня удивленно и выжидающе.
Я медленно надел шнурок на шею. Прокурор нерешительно взглянул на палача и тихо, одними губами спросил:
— Не помешает?
Палач слегка поморщился и отрицательно качнул головой.
Прокурор повернулся ко мне:
— Ну? Вы готовы?
Он кивнул стражникам. Двое шагнули и взяли меня за руки.
Что? Уже?.. Гады!!
Я рванулся. Я так рванулся, что правый стражник не удержал мою руку! Я выхватил Толькин кинжал. Ну и пусть деревянный! Острой щепкой тоже можно ранить врага! Лучше биться до конца, чем погибать беспомощно и покорно!
А может, тогда я про это и не думал. Просто отчаянье и ярость бросили меня в бой, как удар сорвавшейся пружины. Левого стражника я ударил клинком по руке пониже кольчужного рукава. Вернее, хотел ударить, но промахнулся. Деревянное лезвие попало в закрытый кольчугой бок.
Сосновый клинок не сломался, не скользнул в сторону. Он прошил стальные кольца и вошел почти по рукоятку.
Мой враг хрипло закричал.
Я рванул кинжал. Клинок был красный, и с него капало. И он был по-боевому тяжелый.
Значит, есть на свете сказки!
Нет, об этой гневной радости невозможно рассказать. Только что я был беспомощный, жалкий, и вдруг в ладони надежное оружие! Я сразу ощутил волшебную силу кинжала, поверил в чудо... Ведь это же Толик... это он меня спасает!..
Ну, держитесь, скоты!
Раненый враг пятился, прижимая к боку растопыренную пятерню. Больше не сунется. Я повернулся к другому.
Тот, не отрывая глаз от кинжала, перекосил рот, шагнул назад, сорвался с края эшафота и загремел по ступеням. Третий суетливо дергал из ножен саблю, но она, видать, совсем заржавела. Я бросился к этому вояке, но он не стал дожидаться и сам прыгнул вниз.
А прокурор? О, господин прокурор, где вы научились так ловко нырять под стол?
Отчаянно дыша, я повернулся к палачу. Он смотрел на меня вытаращенными глазами и держал перед собой поднятый меч. Двумя руками.
Меч палача — это инструмент для убийства, а не оружие. Драться им нельзя. Да и палач — не солдат, он привык рубить беззащитных. Правда, с перепугу он попытался ударить меня, но, конечно, промазал, и тяжелое лезвие глубоко врезалось в доски. А я сделал длинный выпад. Я достал врага лишь самым кончиком, но он тонко завопил, вскинул руки и спиной назад полетел с площадки.
Я остался наверху один. Быстро оглянулся.
И сразу вспомнил, что это лишь секундная передышка.
Выставив двупалые зазубренные копья, с четырех сторон лезла по ступеням стража. Почему-то вспомнилось совсем не к месту, как меня маленького бабушка шутя пугала «козой»: выставляла растопыренные пальцы, и я визжал от веселья и страха перед щекоткой...
В толпе что-то перепуганно верещал Крикунчик Чарли.
Копья приближались.
«Все», — подумал я. Но честное слово, в этот миг я не боялся. Бой так бой! Надо половчее нырнуть под копья, чтобы оказаться в самой гуще врагов...
Я уже примерился для прыжка... и в этот миг большая серая тень прошла над площадью. Колыхнулся воздух. Мне показалось, что я услышал общий испуганный вздох, и стало тихо-тихо.
Закрыв громадными перьями солнце, на перекладину эшафота села голубая птица.
Моя Птица!
Стража обалдело замерла на ступенях.
Птица не сворачивала крылья и, оглянувшись, смотрела на меня выжидающе и тревожно.
Я понял. Я рывком вытер кинжал о плюшевую скатерть, сунул за пояс, прыгнул к Птице и ухватил ее за ноги.
— Лети, Птица!
И она рванулась в небо.
КРЫЛЬЯ
Птицы не могут взлетать прямо по вертикали. Моя Птица ринулась вверх и вперед. И я крепко ударился о перекладину — сначала грудью, потом коленками. Твердое дерево сбило с колен старые болячки и кожу. Я почувствовал, как по моим ногам побежали тонкие струйки. Однако ветер тут же высушил их.
Птица несла меня в высоту. Мои пальцы плотно сжимали птичьи ноги повыше громадных полусогнутых когтей. Держаться было удобно, я не боялся, что руки соскользнут. Скорость была большая, встречный воздух откидывал мое тело назад. Я словно лежал на упругой воздушной подушке. Мне даже показалось, что если отпущусь, то не упаду, а буду продолжать полет, медленно снижаясь в тугих потоках воздуха.
Но, конечно, я не собирался отпускаться! Мои ладони припаялись к бугристой коже, которая обтягивала твердые птичьи ноги.
Струи воздуха выжимали из глаз у меня слезы и тут же высушивали их. Ну, если по правде говорить, слезы были не только от ветра. Еще от радости и свободы. Я посмотрел вниз: что, взяли, гады? Но внизу уже не было площади, не было города. Подо мной расстилался лес. Он густой темно-зеленой шубой покрывал пологие холмы.
Из-за холмов мне навстречу двигались большие облака. Они похожи были на белых слонов, которые стадом вышли на синие поля. Синева неба, чистая и громадная, раскидывалась во все стороны, а за холмами она сливалась постепенно с какой-то темной, почти лиловой завесой. Эта завеса закрывала горизонт...
В первые минуты я совсем не боялся. Я был свободный, счастливый. Я был победитель! Земля с ее коварством, с ее опасностями была не страшна мне. Я посмотрел на эту землю — прямо вниз. На зеленой шкуре леса лежали темные заплаты — тени облаков. Они казались совсем небольшими. И я вдруг понял, как до них далеко, какая подо мной глубина и пустота.
И вся эта пустота словно ухнула и жутко загудела. У меня чуть не остановилось сердце. Я хотел крикнуть, но едва открыл рот — и захлебнулся от ветра. Я отяжелел от прихлынувшего страха, и, кажется, ослабели руки.
Я отчаянно глянул вверх, на Птицу. Ее распахнутые крылья были неподвижны, лишь концы маховых перьев чуть вибрировали в потоках воздуха.
Длинная шея Птицы была далеко вытянута, и клюв устремлен вперед. Но когда я посмотрел, Птица словно ощутила мой взгляд: изогнула шею, повернула ко мне голову и рассыпчато застрекотала клювом. Будто сказала: «Не бойся, потерпи».
Нет, она не даст мне погибнуть. Не затем же она примчалась и унесла меня с площади! И не надо бояться. Руки еще не устали, а высота... Ну не буду смотреть вниз, вот и все.
Однако куда мы летим? И долгий ли будет путь? По правде говоря, пальцы начинают неметь. И еще одна неприятность: тугие струи воздуха медленно, но упрямо стаскивают с меня шорты. То ли резинка на поясе ослабла, то ли я сам отощал. Не хватало еще потерять в полете штаны! Впрочем, совсем они не слетят, но кинжал вывалится. А его никак нельзя терять!
Я изо всех сил надул живот. Пояс, конечно, стал туже, но сколько времени так продержишься?
Только я подумал об этом, как почувствовал, что опускаемся. Нет, дело не в том, что Птица угадала мои мысли. Просто она, видимо, прилетела куда хотела. Лес впереди обрывался на краю громадной темной синевы, пересыпанной солнечными блестками. Ветер бросил в меня запах соли, как мокрые охапки водорослей. Я понял наконец, что мы подлетели к морю...
У моря поднимались очень высокие скалы. Их вершины были плоские и сливались в одну площадку. Или даже площадь. На этой каменистой желтой площади я разглядел жидкие кучки зелени и какие-то круглые постройки. Увидеть все как следует я не мог: мы снижались все быстрее, ветер засвистел в крыльях Птицы и так хлестнул меня по глазам, что я зажмурился.
Потом скорость упала. Я глянул вниз. Земля приближалась. Она крепко ударила меня по ногам, я пробежал три шага, выпустил птичьи ноги, не удержался и покатился по мелким камням. Сел.
Птица стояла недалеко от меня. И мне показалось, что смотрит она встревоженно и вопросительно.
— Ничего, Птица, — сказал я. — Спасибо, Птица!
Она весело протарахтела клювом. И вдруг взмыла в высоту и пошла, пошла вдаль, больше не посмотрев на меня.
А я... Что теперь будет со мной? Куда я попал? Зачем она меня сюда принесла?
Я сидел на каменистой земле. Из земли пробивались редкие травинки с очень маленькими синими цветами. Недалеко от себя я увидел несколько больших старых пушек на покривившихся лафетах. А из кустов на краю площадки поднимались желтые каменные стены с двумя рядами узких окон. Это был полукруглый бастион с разрушенным верхним карнизом.
Сзади захрустел щебень. Я вздрогнул и вскочил.
Ко мне подходили трое ребят: девочка и два мальчика чуть поменьше меня ростом. Они совсем не похожи были на ребят из города — лохматые, босые, в отрепьях...
Но зато какие живые и ясные были у них лица!
Девочка оглядела меня, покачала головой и со вздохом сказала:
— Ободрался-то как... Ну-ка, пойдем.
БАСТИОНЫ
Девочку звали Соти. Она смыла кровь с моих рук и ног, дала глотнуть из жестяной кружки горького отвара, залепила ссадины прохладным пластырем. Тихонько спросила:
— Больно?
— Нет... — смущенно сказал я.
У Соти были серые спокойные глаза, белые прямые волосы и тонкие умелые пальцы. На худенькой шее у нее висело ожерелье из крошечных ракушек и мелких синих цветов, которые росли здесь повсюду. Оно качалось и задевало мою щеку, когда Соти наклонялась...