Внизу чистая вода, садиться некуда.
Обороты мотора угрожающе падали, а до берега оставалось еще сорок километров. В пассажирской кабине — никаких подозрений: оба пассажира спокойно работали. Только Михеев и механик Грошев знали об опасности.
Грошев приподнялся на сидении и, обдуваемый ветром, схватился за переключатель магнето, потом хитро подмигнул Михееву и грузно опустился на сиденье. Неисправность была найдена; выхлопная труба мотора тотчас же выбросила сгусток жирного дыма, мотор заревел и стал работать нормально.
Левое магнето снова стало работать. Люди спаслись от гибели.
Скоро показалась кромка льда. Это была Канинская земля. Вся северная часть ее зажата полосою мелко набитого льда в двадцать-тридцать километров шириною. Михеев внимательно рассматривал льды. К окнам прилипли наблюдатель и штурман.
— Вон, внизу! — указал Михеев на несколько черных точек среди ледяного хаоса.
— Норвежские суда! — увидели и из пассажирской кабины.
Ниже и ниже спускается самолет. Вот уже видны мачты парусно-моторных судов. Видны люди на палубах, дым из труб.
Еще ниже… Одна палуба занесена снегом. Очевидно, судно брошено. Вот и второе такое же. Вот третье, забитое льдами. В первый же шторм их окончательно раздавит, если не придет вовремя помощь.
— На палубу высыпали моряки. Они машут руками, удивленно смотрят на самолет.
Еще круг — и самолёт ложится на обратный курс. Поручение выполнено.
Невидимые волны плывут в эфире. Их ловят радиостанции, передают дальше. В Норвегии, в Мурманске, на ледоколе, в Иоконге — всюду уже знают, что местонахождение норвежских судов обнаружено советским самолетом.
В два часа дня, после сильной борьбы со встречным ветром, самолет добрался наконец до Кии. Сразу наступила темнота. Но скоро небо загорелось: заиграло огнями северное сияние.
Летчики сидели в жарко натопленной избе колонистов и пили чай. Выло весело и радостно от сознания, что сложная задача разрешена и терпящие бедствие люди будут спасены. Из далекого порта Варде вышли четыре спасательных судна и, ныряя по ледяным волнам, понеслись в указанном но радио направлении, чтобы спасти моряков.
На другой день утром старший товарищ — Михаил Сергеевич Бабушкин — крепко пожал руку тогда еще молодому Михееву.
Через несколько дней норвежский министр торговли выразил по радио благодарность пилоту.
СКОРАЯ ПОМОЩЬ НА САМОЛЕТЕ
Александре Михайловне Громцевой было двадцать три года. Родилась она на севере, н Олонецкой губернии. Окончил в 1927 году педагогический техникум, она не побоялась работы в глуши и вернулась на родину, чтобы здесь применить свои знании. Она учительствовала в деревне Конза-Наволок, что лежит на небольшом островке озера, невдалеке or Белого моря.
В феврале 1929 года Громцева отправилась в городок Пудож на учительскую конференцию. Путь далекий — девяносто километров на лошадях по безлюдным, заметенным снегом лесам. Стужа лютая, а остановиться и обогреться негде.
В Пудож Громцева доехала благополучно, но на обратном пути ее застигла пурга. Ветром намело огромные сугробы, и лошадь, уставшая за долгий путь, едва тащила сани с Громцевой и девочкой-ямщиком.
На землю спускалась ночь.
Лес окончился. Во тьме смутно вырисовывался крутой спуск к озеру. Впереди расстилалась огромная снежная пустыня.
На крутом извилистом скате дороги возница не сумела сдержать лошадь, и сани на полном ходу въехали в огромную полынью, черневшую у берега. По счастью, здесь было неглубоко. Лошадь вытащила сани па лед.
На Громцевой не осталось сухой нитки. После вынужденного ледяного купанья ее сразу обдало морозным, студеным ветром, разыгравшимся на ровной поверхности озера. Занемели руки и ноги, одежда с каждой минутой твердела — ее сковывал мороз. Учительница с беспокойством оглянулась назад — не вернуться ли? Еще недавно в лесу виднелись огоньки глухой деревеньки, но сейчас ничего не видно. Берег скрылся в серой пелене пурги. Оставалось только одно: ехать вперед, через озеро.
Ветер усиливался. Лошаденка, утопая в снегу, едва тащила сани. Громцева чувствовала мучительную боль во всем теле. Она начинала замерзать: то засыпала, то вновь просыпалась.
В одно из мгновений, когда учительнице удалось вырваться из забытья, она вдруг обнаружила, что возницы в санях нет, а лошадь стоит, почти заметенная снегом. Скоро около саней замаячила маленькая серая фигурка.
— Сбились с пути! — прокричала девочка, стараясь перекричать пургу.
Громцева кое-как слезла с саней. Замерзшее платье хрустело и ломалось. Она пошатнулась и, увязая в снегу, исчезла в пурге. Откуда-то издалека до девочки донесся заглушенный воем пурги голос Громцевой:
— Пой-ду искать до-ро-гу!..
Теперь одна осталась девочка. Она сидела в санях, сжавшись в комок от холода и страха. Но учительница не возвращалась. Девочка не могла больше вынести этого одиночества. Бросив лошадь, едва передвигая ноги в глубоком снегу, девочка направилась в ту сторону, где, по ее расчетам, должна быть деревня. Много времени прошло с тех пор, пока по елкам-вешкам она узнала дорогу. Обессиленная девочка упала в снег. Из последних сил она боролась с предательским сном, когда ее поднял проезжавший крестьянин. Через несколько минут она уже была в родной деревне.
Крестьяне Конза-Наволок, узнав, что их учительница заблудилась, зажгли берестяные факелы и вышли на озеро искать Громцеву. Но пурга усилилась, и они вынуждены были вернуться ни с чем.
А Громцева в это время лежала в снегу, и ей чудилось, что где-то неподалеку идут люди. Она видела много огней, хотела крикнуть, но не могла. Огоньки начали удаляться, все тише и тише в вое пурги звучали голоса крестьян.
Только в восемь часов утра, когда пурга утихла, крестьяне после долгих поисков нашли Громцеву. Она примерзла ко льду, но была еще в сознании.
Учительницу привезли в деревню. Платье примерзло к ее посиневшему телу, и его с трудом сорвали. Местный фельдшер оказал первую помощь, а на другой день ее отвезли в пудожскую больницу. Здесь врач заявил, что необходимо сделать сложную операцию, но в местной больнице ее сделать нельзя.
Без этой операции Громцеву ждала смерть.
Уездный отдел союза работников просвещения обратился в Москву с просьбой прислать самолет для перевозки Громцевой в Ленинград.
Центральный комитет работников просвещения, руководители Осоавиахима, Управление военно-воздушных сил и общество "Добролет" откликнулись на эту просьбу. Лучшие специалисты приготовили карты полета. В местности, над которыми должен был лететь самолет, были посланы телеграммы. Всюду были подготовлены бензиновые базы.
13 февраля металлический самолет "Ф-13" под управлением Михеева вылетел в ответственный опасный рейс для спасения жизни учительницы.
?
В десять часов утра сестра Громцевой стояла на крыле самолета. Она собиралась лететь из Москвы за своей сестрой Александрой. Но неожиданно раздумала й сошла на снег.
Михеева это нисколько не удивило, он не раз видел, как нервные люди иногда перед самым отлетом покидали пассажирскую кабину.
Михеев дал сигнал мотористу, тот переключил краны бензинопровода на главный бак и через минуту самолет оторвался от земли.
Они пронеслись на высоте двухсот метров над Савеловским вокзалом, Марьиной рощей и, взяв курс по компасу, пошли на выручку Громцевой.
За станцией Сходня Октябрьской железной дороги Михееву пришлось снизиться до ста метров. Низкие облака и зимний туман закрывали линию железной дороги, мешали ориентироваться. Около станции Подсолнечной самолет вошел в снегопад. Снежинки, такие мягкие на земле, здесь; наверху, при двухсоткилометровой скорости самолета, сильно били по козырьку самолета. Под Клином снегопад стал гуще. С тревогой смотрел Михеев вперед. Он видел только белую полосу снега. Ни железной дороги, ни рельс!
А между тем самолет шел на опасной высоте — всего лишь пятьдесят метров от земли.
Боясь зацепиться за трубы фабрик, Михеев "прыгнул" через Калинин на высоте ста метров. Город внизу рисовался смутным пятном.
Дальше к снегопаду прибавился туман. Земля почти совершенно исчезла из глаз.
Самолет Михеева шел низко, в каких-нибудь десяти-пятнадцати метрах над землей. Перед летчиком то и дело вставали очертания высоких зданий, и в сотую врезаться в возникающие из тумана препятствия. Механик, понимал опасность. Он сунул Михееву записку:
"Так летать вредно для здоровья".
Но у Михеева не было времени для шуток. Он напряженно смотрел вперед.
Три часа промчались незаметно: зрение, слух, осязание — все чувства Михеева были напряжены до крайности. Вот впереди показалось черное дымовое пятно — Ленинград. Туман закрывал землю, и Михеев лишь по компасу нащупывал правильный курс.
Выскочить из тумана удалось западнее Ленинграда — над взморьем. Блеснуло солнце. Под ними искрилась, ослепляя, белоснежная пустыня.
Пришлось снова нырнуть в туман и на высоте в несколько метров от земли отыскивать Октябрьскую железную дорогу. С большим трудом, не раз рискуя собой и машиной, Михеев нашел полустанок Фарфоровый пост и увидел вдали голубую нить Октябрьского проспекта. Увидел и cpaзy же потерял: впереди встала непроницаемая стена тумана. Но скорость сделала свое: через несколько минут самолет вынырнул над Октябрьским вокзалом.
Октябрьский проспект, ярко освещенный электрическими фонарями, вырастал из серой мглы. Он ослеплял Михеева голубоватыми молниями трамвая. Рассматривая с тридцатиметровой высоты расстилавшийся внизу город, летчик несся над ним, "перепрыгивал" через высокие трубы фабрик и заводов.
Вот и аэродром.
?
Утром Михеев и механик Гладкий погрузили на самолет шестьсот килограммов бензина, тридцать два килограмма масла и полетели в город Пудож
Через Ладожское озеро проходит финская граница, охраняемая пограничными заставами. Зимой, в пурге и туманах, самолет легко мог сбиться с правильного курса и попасть в Финляндию. Поэтому Михеев нарочно удлинил свой путь, пытаясь обойти все пограничные заставы. Самолет должен был идти вдоль южного берега Ладожского озера, потом по линии Лодейное Поле — Вытегра, а оттуда на север вдоль восточного берега Онежского озера.