?
Между тем учеба продолжалась. Весь аэродромный коллектив — летчики, механики и обслуживающий персонал — работал не покладая рук. Смена за сменой уходили из московской школы на фронт молодые советские летчики и, сражаясь с врагом, значительно превосходившим нас техникой, одерживали победу за победой. То одно, то другое имя воспитанников школы мелькало в приказах Реввоенсовета, где говорилось о храбрости й геройстве.
Нередко школе почти в полном составе приходилось выступать на фронт. Возвращаясь, летчики снова принимались за работу, упорно готовя смену погибшим товарищам.
Двадцатилетний друг Михеева — моторист Игорь Попов — мечтал о том, чтобы стать летчиком. Часто он выпрашивался в полет у инструкторов, но из-за очереди летать происходили целые сражения.
Раз в хмурое зимнее/утро Игорь с довольным видом оттеснил других и забрался в новый самолет "Авро", недавно отбитый у белых. Позади него уселся инструктор, который обучал Игоря полётам.
Самолет плавно взлетел и исчез в мерцании тусклого дня. Проводив друга, Михеев занялся очередной работой. Через несколько минут ему сказали, что Игорь и инструктор разбились. На высоте ста метров с мотора сорвался капот (металлический щит), часть его попала в тросы управления и разорвала их. Неуправляемый самолет перешел в штопор и камнем вонзился в землю. Инструктор сломал ногу. Игорю раздробило спинной хребет.
Через два дня Игоря хоронили. На аэродроме выстроились все самолеты. Около каждого из них стояли летчики и мотористы. Вдоль фронта двигался фюзеляж. На нем лежал красный гроб. Позади шли мать и сестра Игоря, оркестр и толпа провожающих.
Когда печальная процессия удалилась с аэродрома и звуки похоронного марша затихли вдали, Михеев взлетел на своем самолете. Он видел внизу поле, дорогу на кладбище, различал лица людей, провожавших тело его друга…
?
Закончилась гражданская война. Задымили фабрики и заводы. Начиналась борьба за восстановление хозяйства, и в ней должен был сыграть огромную роль наш воздушный флот. Организовалось Общество; друзей воздушного флота (ОДВФ), а за ним "Добролёт".
Открылась первая воздушная линия Москва — Нижний, за нею было прорублено первое воздушное окно в Европу — линия Москва — Кенигсберг (Германия). Рождался Красный воздушный флот.
В 1923 году Михеев и Поляков перешли на работу в общество "Добролет": Поляков — летчиком, Михеев — механиком. В восемь часов утра вылетали они обычно из Москвы, в одиннадцать часов дня видели под собой старые стены нижегородского кремля и, промчавшись над широкой лентой Волги, обгоняя пароходы, спускались на казанском аэродроме.
Советские летчики летали уже не на "гробах", сделанных из обломков разбитых самолетов. В их распоряжении были первоклассные машины иностранных марок и свои собственные, советские самолеты, построенные на наших, советских заводах.
Глубокая вера в прекрасное качество родных машин рождала мечту о дальних перелетах. Советским летчикам захотелось сказать громко, так, чтобы слышал весь мир, — сказать гордое слово о том, что их родина, вчера отбившая нападения многочисленных врагов, сегодня владеет своими самолетами, построенными целиком, до последнего винтика, своими руками, из своих материалов.
Этой мечте было суждено сбыться. Скоро правительство решило провести первый большой перелет, в котором наряду с машинами иностранной постройки должны были идти наши, советские машины. Шесть советских самолетов, поднявшись с московского аэродрома, должны были пройти большой путь на восток — через Волгу, через Уральские горы и равнины Сибири, через Байкал, пустыню Гоби в Китай и дальше в Японию.
На одном из самолетов летели Поляков и Михеев.
МОСКВА — КИТАЙ НА САМОЛЕТЕ
В начале июля 1926 года Михеев и Поляков сидели в самолете "Правда" и, словно зачарованные, смотрели вниз, туда, где расстилались воды Байкала.
Подернутая дымкой синева воды у противоположного берега окаймлялась коричневой полосой гор. Горы взбирались ввысь, закрывались до половины темною зеленью лесов, а выше блестели яркими снежными шапками.
Мотор ревел, и гул его отдавался громким эхом в горных ущельях.
Они летели оглушенные и счастливые. Девять дней они просидели в Иркутске в ожидании хорошей погоды, Все время дули ветры или стояли непроглядные туманы. Окружающие Байкал горные хребты были покрыты тучами. Лететь при таких условиях невозможно.
В наши дни — другое дело. Теперь, благодаря накопленному опыту, благодаря росту авиационной; техники и улучшению земной службы полеты над Байкалом совершаются беспрепятственно в любую погоду. Но тогда Михеев и Поляков впервые прокладывали этот воздушный путь.
На десятый день туман, наконец рассеялся, проглянуло голубое нёбо. Они вылетели из Иркутска, через озеро Байкал и Монголию, к пустыне Гоби.
Впереди заблестели серебряные вершины Хамар-Дабана, справа показалась словно вдавленная в горный кряж станция Танхой. Летчики весело переглянулись.
Четко и настороженно вели летчики свою машину. Вот вдали показалась долина и в ней сверкающая на солнце река Селенга. Граница! Дальше Монголия, а за ней — Гоби.
Горы остались позади. Внизу — песчаные холмы, серое однообразие монгольских степей. Проходит час за часом, но пейзаж не меняется. Под самолетом унылая пустыня с едва заметной ниточкой телеграфных проводов. Наконец впереди показалась гора Богда-Ул, у подножья которой раскинулся аэродром. Вот уже виден дым опознавательных костров, видны стоящие на краю поля самолеты летчиков Екатова и Томашевского, прилетевших раньше.
Вскоре прилетели Громов, Найденов и Волковойнов. Все шесть самолетов, вылетевших 10 июня из Москвы в Китай, собрались в столице Монголии.
?
Сдав машины аэродромной команде, летчики на автомобилях направились в город.
Через несколько минут Поляков и Михеев были в единственной в городе гостинице — в маленьком двухэтажном домике.
Советских летчиков встретили приветливо.
Здание монгольского правительства было украшено желто-голубыми национальными и красными советскими флагами. У дверей стоял почетный караул. На стенах висели портреты Ленина, Маркса и Сун Ятсена. Глава монгольского правительства Церен-Доржи приветствовал советских летчиков, а члены правительства рассказали им о возрождении страны, о ее героической борьбе за независимость.
— Старое уступает новому, — говорили они. — Культура начинает проникать в жизнь нашей страны.
Мы освободились от господства помещиков и иностранцев, безжалостно грабивших народ в течение долгих столетий. Мы развиваемся, растем, и в этом помогает наша дружба с. могучим соседом — Союзом советских социалистических республик…
На другой день, с первыми лучами солнца, летчики отправились на аэродром. Их автомобили обогнали колонну монгольских пионеров. Веселые смуглые личики, короткие трусики, красные галстуки, барабаны. Будущие строители новой Монголии звонко прокричали лозунг:
— Да здравствует революционная Монголия!
Перед летчиками лежал самый трудный участок пути: перелет через пустыню Гоби.
?
Сильный ветер подхватил самолет и прижал его к волнистым отрогам горы. В пилотскую рубку повеяло невыносимым жаром.
Быстро уплывали назад телеграфные столбы. Линия ушла куда-то вправо. Теперь под самолетом бежала лишь узенькая тропинка. Но скоро и она исчезла…
Михеев и Поляков управляют самолетом по очереди, чтобы дать друг другу отдохнуть. Постепенно они раздеваются почти догола, но и это не помогает: мокрые рубахи прилипают к телу, в висках стучит. А в термосах — словно нарочно — горячий кофе!
Вот уже сто километров остались позади. "Правда" одиноко идет над пустыней, остальные самолеты летят по другому пути.
Но что это за темное облако там, впереди?
Рука судорожно сжала штурвал: самум, грозный самум!
Поляков берет влево на север, пытается обойти самум.
Но зловещее облако уже занимает почти весь небосклон.
Внизу затихшая пустыня.
Когда-то здесь было море. Но прошли миллионы лет, и пустыня Гоби — бывшее морское дно — раскинулась на тысячи километров, дышит одуряющим зноем.
Впервые над этими местами пели свою песню моторы: советские летчики первые прокладывали воздушный путь через пустыню. Они с тревогой смотрели на горизонт, откуда выплывал высокий, все растущий бурый столб самума. Неожиданно самолет резко провалился вниз, потом мощный поток раскаленного воздуха швырнул его кверху.
Работая в четыре руки, Михеев и Поляков старались выправить рискованные положения металлической птицы, но самум был сильнее мотора. Самолет становился на дыбы, прыгал словно лягушка в раскаленном воздухе.
Так продолжалось четыре часа подряд — до тех пор, пока самум внезапно не прекратился: самолет прорвался сквозь бурю. Летчики облегченно вздохнули. Но теперь новая беда: самум далеко отбросил самолет в сторону от намеченного пути, и они потеряли направление на оазис Уде, где должны были встретиться с остальными летчиками.
Что делать? Выручила счастливая случайность: Михеев заметил внизу караван, шедший из Манчжурии. По направлению его движения летчики догадались, что путь на Уде лежит правее.
Через тридцать минут в лощине между холмов показались колодец и фанза. Тут же виднелись самолеты и караван верблюдов. Это был оазис Уде. Загремели, отлетая от колес самолета, камни, устилавшие лощину, замолк мотор — и вот уже прибывшие ранее летчики тепло приветствуют Михеева и Полякова.
Невеселая это была встреча! Летчики узнали, что самолет Томашевского потерпел аварию и летчик и механик решили там же в пустыне исправить его.
Ночью опять начался шторм. Ветер сорвал с самолетов брезенты. Летчики, всю ночь не смыкая глаз, дежурили у самолетов. К утру шторм стих. Ровно в шесть часов утра самолеты покинули Уде.
Несмотря на зной, лететь было легко. Внизу хороший ориентир — четкая дорога с рядом телеграфных столбов. Изрядно мешает легкая болтанка, но настроение бодрое: Китай уже близко, скоро конец полету.