нформацию с целью обострить отношения между Москвой и Вашингтоном, которые и без того натянуты до предела по ряду причин. Это и еврейский вопрос, и бегство в Японию советского летчика на истребителе МиГ-25, а теперь еще и война в Афганистане.
Конечно, от подлых американцев можно ожидать любую пакость. Но ядерный взрыв… Нет, это явно чья-то провокация. Не иначе — политическая разведка Израиля подсуетилась. Но все-таки руководству ПГУ была поставлена задача взять в разработку информацию об операции «Факел», присвоив этому делу максимальную степень секретности.
— Все идет по плану, товарищ генерал! Окончательные детали побега капитана Шевцова из Пакистана прорабатываются. Возможно, максимум через неделю он будет в Кандагаре, и первым же транспортом капитана переправят на родину.
— Вот что, Александр Васильевич. В этой стране планы, в том числе и по нашему ведомству, имеют особенность иногда меняться. В свете последних событий, в финальной части операции «Освобождение», вполне вероятно, может потребоваться корректировка. Улавливаете ход моих мыслей?
— Не вполне, товарищ генерал. В свете каких событий? Что вы имеете в виду?
— Не валяйте дурака, полковник, — поморщился Шумилин. — Все вы прекрасно понимаете — не стало дорогого Леонида Ильича, главного раздражителя наших заклятых заокеанских друзей. Там, наверху, — генерал многозначительно ткнул пальцем в потолок, при этом стараясь не смотреть в глаза Клименко, — есть мнение, что градус накала холодной войны может пойти на снижение. Во всяком случае, обострение отношений с американцами в настоящий момент нежелательно.
— И каким образом это мнение может повлиять на операцию «Освобождение»? — похолодел от внезапной догадки Александр Васильевич.
— Короче говоря, не было никакой операции под кодовым названием «Факел». То есть план ее разработки, может быть, и существовал где-то там, в недрах ЦРУ, но так и остался на бумаге. Не предпринимали американцы попыток его реализовать. И мы об этой операции ничего не знаем и, соответственно, знать не желаем. Все, что стало известно о ней, отныне не подлежит огласке. Позаботьтесь о том, чтобы предотвратить утечку. Вам на размышление не более двух суток, свои предложения изложите в среду.
Накануне полетов, запланированных на среду, Алексей практически не спал, иногда кратковременно впадая в забытье, словно в предчувствии нехороших событий. Пару раз даже выходил из гостиницы покурить. Смотрел на огромную кроваво-красную луну, яркие звезды, переносил взгляд на север, пытаясь представить момент своего возвращения на родину, как уже делал это много раз, вспоминая жену и сына.
Но неизменно между ним и родными возникал образ Бетти. Раздираемый сомнениями, Алексей и в этот раз так и не сумел найти ответ на мучившие его вопросы о любви, привязанности и преданности. Слава богу, подумалось ему, что родителям, трагически ушедшим в мир иной в годы его учебы в училище, не пришлось испытать тяжесть потери единственного сына.
Алексей взглянул на часы — до рассвета оставалось не больше двух часов. Какой там, к черту, сон, если через два часа, теперь уже наверняка, будут расставлены все точки над «i». От Кветты до Кандагара всего двести километров, пятнадцать-двадцать минут лета на хорошей скорости даже с учетом взлета и посадки.
Он тяжело вздохнул. В общем, либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
И все-таки сон внезапно навалился, когда до подъема оставалось не более получаса.
Проснулся Алексей с тяжелой головой от скрипнувшей двери — за ним на всякий случай зашел Салех, догадавшийся, очевидно, что ночь у Алексея выдалась не из легких.
В столовой он даже не притронулся к аппетитному куску жареной баранины.
— Выпей хотя бы кофе, — с участием тихо сказал Салех. — И успокойся, все будет хорошо.
— Я что-то не вижу Фарида, — озираясь, нервно произнес Алексей.
— Он не планировал полеты в эту смену, отдыхает. Так что все складывается удачно.
Когда они подходили к стоянке самолетов, из-за горизонта показался краешек солнца, которое не было, как обычно, ярким, к чему Алексей уже привык, наблюдая в пустыне это необычное явление в предрассветные часы. Багровое, оно напомнило Алексею, что луна в эту ночь тоже была кроваво-красной.
Спарка была готова к вылету, под ее крылом присел на корточки в ожидании летчиков техник самолета, заросший по самые глаза черной бородой. К левой стойке шасси был прислонен автомат Калашникова, с которым тот не расставался ни на минуту.
Как же ненавидел Алексей этих бородачей, зная, что они испытывают к русскому летчику такие же чувства.
Выполнив предполетный осмотр самолета, он подошел к стремянке и уже поставил ногу на первую ступеньку, как вдруг ощутил на своем плече чью-то тяжелую руку. От неожиданности вздрогнул, медленно обернулся — перед ним с мерзкой улыбкой на лице стоял Фарид.
— Я решил, что не надо тебе сегодня летать.
По интонации, с которой Фарид произнес эту фразу, Алексей понял, что произошло непоправимое — план побега рухнул. Но все же машинально спросил:
— Почему?
— Тебе надо многое обдумать, а полеты будут отвлекать тебя от правильных мыслей. Я слетаю с Салехом вместо тебя.
Кровь прихлынула к лицу Алексея. Он растерянно оглянулся на Салеха, который с невозмутимым видом стоял в стороне, словно происходящее его не касалось, и делал запись в бортовом журнале. Молнией пронеслась мысль о том, что произошло гнусное предательство.
Кто? Салех? Алексей опять перевел взгляд на Фарида, но в эту секунду тот как-то нелепо взмахнул левой рукой, уронив защитный шлем, а правой схватился за собственное горло. С хрипом начал оседать, и только теперь Алексей увидел торчавшую из горла Фарида рукоять кинжала.
Кровь хлынула на бетон. Все еще оставаясь в неведении, Алексей растерянно оглянулся. Бородач, который тоже, очевидно, не сразу сообразил, что происходит возле самолета, инстинктивно потянулся к автомату, но было уже поздно. В руке Салеха мягко блеснула вороненая сталь, раздался сухой выстрел из «макарова», и бородач, так и не успевший подняться, завалился на бок возле стойки шасси.
Только сейчас Алексей, стоявший между Салехом и Фаридом, оценил виртуозные действия Салеха в экстремальной ситуации: прежде чем вонзиться в горло Фарида, кинжал просвистел в каких-то сантиметрах от головы Алексея.
Оглядевшись по сторонам, оба поняли, что происшествие никто не заметил. Из летчиков и боевиков Фарида, кроме навсегда умолкнувшего бородача, на военной стоянке никого не было, на полеты была запланирована только спарка. А стоянка пассажирских самолетов находилась от них на приличном расстоянии. К тому же на аэродром совместного использования начали прибывать чартеры с многочисленными туристами, и вряд ли кто-то мог услышать одиночный выстрел из-за шума заруливающих самолетов.
— Леша, быстро в кабину! Запускай двигатель!
— Понял! — энергично откликнулся Алексей, уже окончательно сконцентрировавший свое внимание на главном.
Пока он запускал двигатель, казалось, что время остановилось. Но вот Салех уложил рядом два бездыханных тела, накрыл их чехлом от самолета, отсоединил питание, отбросил в сторону стремянку и, прихватив автомат бородача, пулей взметнулся на крыло самолета, а с него в заднюю кабину.
Салех по радио связался с ни о чем не подозревающим диспетчером руления гражданского аэропорта, ознакомленного с плановой таблицей полетов военных, и получил разрешение на дальнейшие действия вплоть до выполнения взлета.
Полковник Клименко Александр Васильевич знал генерала Шумилина уже много лет. Он прекрасно понимал, что в данной ситуации означала в его устах фраза, начинающаяся с глагола в повелительном наклонении «позаботьтесь…». Имелось в виду, что возвращение Шевцова на родину первоначально предполагало предание огласке операции ЦРУ «Факел». А теперь, в условиях, так сказать, вновь открывшихся обстоятельств, иначе говоря — руководствуясь политической конъюнктурой, это становилось нецелесообразным. Поэтому на Лубянке решили, что освобождение Алексея нежелательно. И, если с ним что-то случится, там не будут возражать.
Конечно, ни на Лубянке, ни в кабинете генерала Шумилина прямым текстом такое решение не прозвучало. Просто за время многолетней службы в «конторе глубокого бурения» полковник научился понимать эзопов язык своего начальства.
Но дело еще в том, что Клименко лично знал капитана Шевцова, с которым в силу некоторых обстоятельств познакомился лет восемь назад. Тогда начальство поручило ему подобрать кандидатуру из молодого летного состава авиационного полка, в котором служил Алексей, для направления в Высшую школу КГБ. После близкого знакомства со всеми летчиками и изучения их личных дел выбор пал на лейтенанта Шевцова. Но в приватной беседе тот категорически отказался распрощаться с летной работой. Такие уж они, военные летчики, за столь беззаветную преданность своей профессии к ним можно относиться только с уважением.
И вот спустя годы после получения Первым главным управлением КГБ информации о подготовке американцами на территории Афганистана какой-то провокации в отношении Советского Союза, генерал поручил Клименко, работавшему в службе тайных операций, тщательно разобраться в этом вопросе, перепроверив полученную информацию на предмет дезы. Для выполнения поставленной задачи Александру Васильевичу пришлось впервые подключить своего агента глубокого прикрытия, что он сделал крайне неохотно. Сопоставив его донесение с недавним исчезновением с территории Алжира находившегося там в спецкомандировке капитана Шевцова, Клименко доложил о своих соображениях начальству. После этого он незамедлительно был назначен заместителем начальника Управления разведывательной информации, а также возглавил оперативную группу, которая занялась проработкой вопроса агентурного проникновения в планируемую американцами операцию.
Версия полковника, что в этой операции задействован не вернувшийся из полета на авиабазу Шевцов, впоследствии подтвердилась. Правда, многие детали этой истории не были ясны, зато стала известна конечная цель операции «Факел», которую путем значительных усилий удалось сорвать. Ряд неблагоприятных обстоятельств не позволил до сих пор освободить Шевцова. И теперь, когда, по оперативным донесениям, в ближайшие дни может представиться удобный случай для бегства капитана, — такой внезапный поворот.