А Кон шептал:
— Как моя мама, совсем как моя мама!
Чтобы понравиться Кону, я изображала бабушку седовласой, с пышной прической. На самом же деле бабушка гордилась тем, что у нее всего лишь несколько седых волосков. Ее волосы были черные, завитые. Кону нравилось, когда у бабушек бывает много детей и внуков. Один сын и пара внучек было для него слишком мало. И уж тогда я постаралась. У моей бабушки появилось семь детей и тридцать шесть внуков.
— Сколько-сколько? — уточнял Кон. — Десять, десять, еще раз десять и шесть?
Я поняла, что дала маху.
— Двадцать, — сказала я.
Кон этому поверил.
СтаршинаВыстрел и еще выстрелСопротивление сестры
Настал день, который я посчитала сначала несчастливым, а потом счастливым. Разбудил меня крик. Криков я вообще не выносила. Ор и крик с утра ничего хорошего не предвещали.
Кричал старшина, кричал Иван и еще один солдат. Людмила ворчала. Наверное, старшина опять пил всю ночь, а теперь ругался с Иваном. Людмила их усмиряла. Я вылезла из постели. Место сестры пустовало. Она лежала в кровати родителей, между папой и мамой, те ее гладили и успокаивали.
Окно было раскрыто. Я села на подоконник. Внизу подо мной была четырехугольная терраса. Крики доносились из комнаты, выходящей на террасу. Там жили Иван с Людмилой. Я наклонилась, чтобы лучше все рассмотреть. Из двери выскочила Людмила.
Выглядела Людмила очень смешно. Обычно она укладывала свои каштановые волосы в огромный узел на затылке. Но сейчас волосы ее были распущены: длинные, они доходили почти до колен. На ней было пронзительно-розовое нижнее белье. Под комбинацией колыхались невероятно огромные груди и не менее большой зад. Людмила переступала с ноги на ногу. Видимо, пол на террасе был холодный. Она смотрела внутрь комнаты.
Потом на террасу вынырнул Иван. Совсем голый. Мне это понравилось. Еще больше мне понравилось, что он выволок старшину. Тот был одетым. И пьяным… до того, что не держался на ногах. Иван схватил его за шиворот и пнул под зад. Старшина упал. Иван поднял его и еще раз пнул. Старшина опять упал. Иван вновь поднял его и снова ему поддал. Так они одолели террасу. У ступенек, ведущих в сад, старшина получил особенно сильный пинок, от которого свалился в кусты. Людмила кричала ему что-то злое вслед. Грозила кулаком. Ее груди отчаянно колыхались. Иван сплюнул в сторону старшины. Они оба вернулись в комнату и закрыли дверь на ключ.
Родители спросили меня, что там, внизу, происходит. Я им рассказала. Они подошли к окну, чтобы посмотреть на поверженного старшину.
— Он не сломал себе шею? — спросила Хильдегард.
— К сожалению, нет! — чертыхнулась мама.
Тут старшина шевельнулся, попытался встать, но опять свалился и пополз на четвереньках. Он дополз до каменной скамейки, вскарабкался на нее, полежал на животе, потом не без труда сел.
— Сейчас он заснет, — успокоил нас папа.
Но папа ошибся. Тот не заснул, а, наоборот, встал и побрел, шатаясь.
— Ну хоть тихо стало! — проговорила мама. — Этот стервец не дает никому покоя.
— Он уходит! — облегченно вздохнула сестра.
Старшина тем временем набрел на грушу, навалился на нее, обнял и повис. Тут в его руке я увидела пистолет. Новый пистолет. Старый, вынутый из тележки гнома, был спрятан у папы под матрацем.
Старшина уже оторвался от груши и побрел дальше с пистолетом в руке.
— Отойдите от окна! — приказала мама.
— Сюда он не достанет, — успокоил ее отец.
Я осталась у окна. Хотела посмотреть, как старшина доберется до ворот. Но он и не думал идти к воротам. Куда же он направлялся?..
Не может быть! Ни в коем случае! Кон не сделал ему ничего плохого! Что ему надо от Кона? Зачем он идет к кухне?
Я схватила папу за рукав.
— Он идет к Кону?
Папа кивнул.
— Ему все равно, что творить, этой трусливой жопе!
Старшина уже добрел до кухни. Ударил ногой в дверь. Та не открывалась. Тогда он заорал. Перед ним была тонкая дверь с овальным стеклянным окном в верхней части. Старшина снова пихнул дверь. Образовалась дыра, но не настолько большая, чтобы он мог через нее пролезть. И тут он выстрелил. Выстрелил дважды, второй раз по ручке. Дверь отворилась. Старшина исчез в кухне.
— Я не могу это видеть! Отвратительно на это смотреть! — сказала мама. Она отошла от окна и села за стол. Я подошла к ней. Даже здесь, посреди комнаты, был слышен рев старшины. Кона слышно не было.
Раздался выстрел. Второй. Мама закрыла уши руками.
— Выстрел в окно, — заметил отец.
— А второй? — спросила я. Удивляюсь, что я вообще могла говорить.
Отец не знал, куда пришелся второй выстрел. Старшина больше не подавал признаков жизни. В саду тоже ни звука. Мама отняла руки от ушей.
— Что там?
— Ничего не слышно, — ответил отец.
— Ни звука?
— Ни звука.
Я заплакала — не могла сдержаться.
— Замолчи! — приказала мама. — Тебе ничего не грозит. Старшина сюда не придет.
— Кон! — всхлипнула я. — Кон! — И больше ничего вымолвить не могла, только «Кон, Кон».
Мама смотрела на меня, кусая пальцы…
— Она права! — пробормотала наконец мама и пошла к двери.
Она не обращалась ко мне, она не обращалась к отцу или к сестре. Она говорила себе самой:
— Трусливые свиньи! Все! Все! Делают вид, что не слышат. Испугались! Уши у вас заросли, доблестный герой — майор!
Отец заволновался:
— Что ты собираешься делать? Не дури! Не ходи туда!
Этот идиот тебя подстрелит. Не сходи с ума!
Мама взялась за дверную ручку. Она не выглядела испуганной. Да и я не боялась за нее. Она должна спасти Кона! Отец все же пытался ее образумить:
— Если он в него выстрелил, ничего уже не поделаешь! А у него осталось еще не меньше двух патронов!
Однако мама уже вышла из комнаты.
Папа кинулся за ней, но в него вцепилась сестра.
— Не уходи! Не оставляй меня! Останься здесь!
Одной рукой она держалась за его пуловер, а другой — за кровать. Отец, пытаясь вырваться, протащил ее за собой вместе с кроватью.
— Проклятие! Отцепись! — ругался отец.
Сестра отцепилась от кровати, обеими руками она держалась теперь за пуловер. Я поразилась, как выдерживает такую тяжесть старая вещь. Впрочем, и она скоро порвалась, петли спустились. И еще я удивилась, до чего же сильна сестра! Но не стала досматривать схватку сестры с отцом — побежала за матерью.
Мама не собиралась сражаться со старшиной в одиночку.
Она спустилась вниз, разбудила майора, разбудила адъютанта, постучала Ивану. При этом она жутко ругалась. Ругалась по-немецки и по-русски. Ругалась даже по-чешски — научилась от соседки, которая была родом из Богемии.
Она кричала, если перевести ее ругань на немецкий и сократить, примерно следующее:
— Герои! Победители! Трусы несчастные! Притворяетесь спящими! Боитесь пьяного старшины! Постыдитесь! Выползайте из своих нор! Образумьте идиота! Неужели вам плевать на бедного повара? Трусы! Ничтожества! Если повар ранен, вы — виноваты! Может, он умирает, вы — засранцы!
Сначала мама кричала, а под конец уже орала. Изо всех комнат начали выходить люди. Первым появился адъютант. Он криво улыбался. Мама окинула его суровым взглядом. Вышли Иван с Людмилой, за ними остальные. Последним был майор. Они не сердились на маму, несмотря на ее ругань и проклятия. Думаю, им было стыдно. Мне показалось, что они шли к кухне только потому, что их устыдила мама. А может, им было стыдно друг перед другом. Ради Кона никто бы из них и пальцем не шевельнул.
Майор что-то говорил собравшимся, давал указания, чертил маршрут пальцем в воздухе, будто инструктировал перед большой битвой. Все вынули пистолеты и во главе с майором двинулись из дома.
Я кинулась в салон к среднему окну: оттуда хорошо виден сад и павильон. Команда храбрецов свернула за угол. Майор подал знак остановиться. Сам он пошел к груше, которую недавно обнимал старшина. Оттуда повелительно закричал, приказывая старшине выйти из кухни и отдать ему пистолет.
В кухне ничто не шелохнулось. Майор, согнувшись, перебежал от груши к японской ели. Опять что-то крикнул. Был он теперь метрах в десяти от павильона. Остальные подтягивались к нему.
Из кухни по-прежнему не раздавалось ни звука. Так могло продолжаться целую вечность, пока майор перебирался бы от дерева к дереву. А что он будет делать у кухни? Там ведь нет деревьев, только клумба с крокусами.
Да… У них есть время. У них много времени. Они не торопятся схватить старшину. Что им Кон? Они его не любили. А я любила! Я выскочила из дома. Никто меня не видел, никто не остановил. Все смотрели на кухню.
Я пробежала лужайку, перепрыгнула через ручей и рванула к саду Архангела. Пролезла сквозь кусты, через поваленный забор в том месте, где раньше Ангел прогуливалась со своей коляской, проползла под телегой Кона. В кухне с тыльной стороны было маленькое окошко. Можно осторожно заглянуть в него. Я очень боялась за Кона. Боялась увидеть его мертвым.
Я поднялась с земли и испугалась. Не со стороны окна, а сзади меня раздался голос Кона:
— Фрау, фрау, тс-сс, это ты?
Оказывается, Кон в серых подштанниках, с гусиной кожей на груди, прятался в повозке.
— Я вылез через окно, когда этот идиот вышиб дверь.
Я вскарабкалась на повозку.
— Тебе холодно?
— Махт никс, фрау, махт никс! — Кон улыбнулся. — Ничего не вижу! Только смутные пятна.
На Коне не было очков.
— Очки остались на кровати, — объяснил он.
С другой стороны павильона слышался голос майора. Он все еще пытался выманить старшину.
— Старшина будет стрелять? — спросила я Кона.
— Кто его знает! — покачал головой Кон.
Суповой котелОчкиГрубостьМой планВранье про больное горло и животНезнакомые развалины
Старшина не стрелял. Ивану надоела осторожная тактика майора, и он сделал предупредительный выстрел в воздух, потом перепрыгнул через грядку с крокусами, заглянул в разбитую дверь и засмеялся. Затем помахал остальным, чтобы все успокоились.